— Воронин твоя фамилия, да? — зашептал на ухо Кротов. — Иди к лаборатории, сейчас твоя очередь будет.

— Я… Я сейчас. Посмотрю только.

— Нет, нельзя, — упрямо протянул курсант. — Богородько слышал, что сказал? Я отвечаю за очередность. А он шутить не любит, поверь на слово. Тут не только не детский сад, но даже не армия.

— А что, тюрьма? — вяло пошутил Иван, стирая со щек следы слез.

— В тюрьме не был. Так ты идешь?

— Иду…

«Я призван, — подумал Иван. — Призван на войну. А если я снова в строю, то должен подчиняться приказам и не ждать, когда их повторят громче. И тогда однажды мы еще Пройдем парадом Победы по костям уродов…»

Богородько сплел пальцы, расплел, опять сплел как-то иначе и засмотрелся на них. Выглядело такое поведение здоровенного инструктора довольно забавным: сидит, поджав под стул длиннющие ноги, ссутулился, будто старается выглядеть меньше ростом, и разглядывает сплетенные в единый суперкулачище набитые в тренировках пальцы. Иван сдержал смешок, а вот Кирилл фыркнул. Фыркнул — и дернулся, будто хотел натянуть на себя одеяло, спрятаться от мгновенно поднявшего голову Богородько. Да только руки у Кирилла обе были в гипсе.

— Смешно тебе, придурку? — спокойно поинтересовался Богородько.

Кирилл Аршавин не первый год знал инструктора и, мгновенно сориентировавшись, решил идти до конца.

— Да вы будто медитировать уселись, Степан Михайлович! На свои кулаки!

— Я вот тебе сейчас эти кулаки прямо в нос суну! Каждый по очереди, раза по два. Скажи спасибо, что без меня уже успели… Поработать.

— Подвели мы вас, Степан Михайлович? — с самым серьезным видом спросил Иван, выводя друга из-под огня. — Попадет?

— Конечно, — кивнул инструктор. — Да что — мне? Мне-то наплевать, у меня домик под Бердянском, не пропаду. Картошку буду сажать, рыбу ловить. Охотиться…

— Какая ж там охота? — не понял Кирилл.

— Да хоть на чаек, — так же спокойно продолжил Богородько. — Цветы еще буду растить. На рынке стоять. И еще это… По грибы ходить!

Представить себе Богородько, стоящего на рынке с ведром цветов, было очень сложно. И уж совсем не вязался его образ с грибами: только их в своей жизни и боялся могучий инструктор. «С врагами и женщинами смел, от вида грибов в тарелке впадает в истерику» — курсант Кротов утверждал, что именно такую запись подсмотрел в личном деле Богородько, которое как-то раз переносил в обшей стопке со второго на третий этаж. Врал, конечно, и личных дел никаких видеть не мог, но грибов Богородько и правда не терпел.

— Какие грибы? — спросил опешивший Аршавин.

— Да такие! — взорвался Богородько и вскочил. — Меня спишут на берег, как проштрафившегося боцмана, без содержания и права ступать на борт! Но черт с ним со мной! Школу нашу расформируют!

— Как это?! — вскинулся Кирилл, едва не вывалившись из растяжки.

— А вот так! Кому нужны такие бойцы, на что они годятся?! Какой смысл тратить на вас время и средства, зачем вас учить, если все без толку?!

Инструктор, тяжко вздохнув, отвернулся к окну. За его спиной Иван постучал себя по голове, адресуя жест приятелю. Кирилл выпучил глаза, потом кивнул и ухмыльнулся. Богородько вздохнул еще несколько раз, не менее горестно, и вдруг захрюкал, словно матерый кабан. Скорее даже зарычал басом.

Кирилл осторожно захихикал — именно смех инструктора обозначали эти чудовищные звуки, от которых дрожали стекла. Иван с облегчением откинулся на подушку.

— Разгонят к чертям нашу школу, — повторил Богородько, утирая выступившие слезы. — Придет Угрюмов, скажет: на фиг! Под гипнозом стереть таким курсантам всю программу, желательно до полного идиотизма, и разослать по почте в зоопарки! Хррр-хррр! Хррр-хррр! Прилетит Алферьева! Скажет: нет, Илларионушка, нельзя! Лучше мы их на Новую Землю отвезем и там заморозим для будущих опытов! Только сперва утопим, чтобы уж наверняка! Хррр-хррр!

— Ха-ха-ха! — тенорком смеялся несколько недоумевающий Кирилл и часто поглядывал на Воронина.

— Значит, все нормально? — осмелился спросить Иван.

— Нормально, Ваня, — оборвал свое хрюканье инструктор. — Так нормально, что никто и не ожидал. Струхнули все не на шутку, вот как. Списали вас, и я — первый. По мозгам, признаюсь, получил, и Угрюмов меня уже устно того… Отставил… А через час связался, извинения принес, — Богородько шлепнул себя по колену — бультерьер свалился бы в нокдаун от такого шлепка. — Вот так. Но я отчетам медиков не поверил, думал, разорвали вас, а они уж тут сшили. Приезжаю — лежат, ухмыляются! А я даже апельсинов не купил…

— Пива бы! — встрял Аршавин. — Тут же режим больничный!

— Ага, и ты после пива вот той беленькой сестричке, что в холле дежурит, скажешь: своди меня пи-пи! — опять заржал Богородько. — Хррр-хррр, расскажу в школе! Хррр-хррр! Как ты вообще справляешься-то, обе руки в гипсе? Иван небось помогает или все-таки сестричка? Хррр-хррр!

— Справляюсь… — покраснел Кирилл. — И без Ивана. Его вообще выписывать пора.

— Это точно, Степан Михайлович! — Иван вскочил с койки, быстро несколько раз присел, едва не разорвав больничную пижаму. — Вы же знаете, я устойчивый к магическому воздействию! А основной удар на себя Кирюха принял, я едва успел. Вообще это Кирилл молодец, а я только добивал.

— Ну да, Кириллу-то добивать уж нечем было… — со свойственным ему цинизмом заметил Богородько, покосившись на растянутые конечности курсанта. — Разве только… Хррр-хррр! Хррр-хррр!

— Заберите меня, Степан Михайлович! — опять попросил Иван.

— Ладно, поговорю с медициной, — снова резко перестал смеяться инструктор. — Честно говоря, вы бы мне оба пригодились… Ну, хоть один. Дело плевое, не рисковое, надо в оцеплении постоять, а народу нет.

— Где?

— На востоке… Лежи пока! — строго приказал Богородько и вышел, хлопнув дверью.

Иван послушно залез под одеяло, повернулся к Аршавину.

— Волновался Дядька!

— Да уж, не хотел бы я рядом с ним тогда оказаться, — кивнул Кирилл. — Дядька в гневе страшен, а в печали или там в волнении — вообще ураган! Ну что ж, это приятно, что мы его не подвели. А то бы костей не собрали…

— Точно, — хмыкнул Иван. — У Богородько от ненависти до любви один удар по переносице.

Он прикрыл глаза. Нет, не совсем еще оправился Иван от случившегося на третьем боевом выходе, а уж про Кирилла и говорить нечего. Что-то глубоко внутри трепетало и никак не желало успокоиться, несмотря на все медицинские процедуры. Зато тело не болело совершенно, даже не успевшие как следует расцвести синяки рассосались за считаные часы после прибытия в стационар. Кириллу срастили кости, растяжка всего на два дня, да и то с перестраховкой…

— А хорошая у нас медицина. — будто услышав его мысли, протянул Кирилл. — Всем бы такую.

— Сейчас нельзя проявляться, — напомнил Иван. — У них аналитика тоже работает. Вот когда война кончится…

Курсанты уже привыкли считать себя «на войне». Пусть она скрытая, пусть действия Братства нельзя назвать даже партизанскими, и все же это война. Ее активная фаза будет коротка, потому что по-другому невозможно победить. Но чем короче активная фаза, тем длиннее подготовительная… И наоборот. На Ивана накатила дрема, перед глазами мелькнула клыкастая морда поглотителя. Мага-поглотителя, или просто поглотителя, или МП, как их обозначали в конспектах. Нелюдя.

Каждый выход курсантов из школы был боевым, даже если возможность столкновения с нелюдями не предусматривалась. Так завел Богородько, и Илларион Угрюмов, куратор школы от Братства, такую практику поддерживал. Что, если нелюди нашли школу и готовят атаку? Старшие группы курсантов остаются на периметре, защищенном не только ими и автоматикой, но и дежурной группой магов. Значит, вышедшие наружу особенно уязвимы. Вывод: должны быть готовы к бою насмерть — обязательно насмерть, потому что победить отряд подготовленных нелюдей они не смогут, а оказаться в плену не имеют права.