— Илви, я тебя просил не готовить столько больше? Кто это все будет есть? Я дома бываю только утром и вечером.

Упрямая девчонка поджала губы и стала удивительно похожа на дородную матрону, которой ей только еще предстоит стать. Ей, умнице, тяжело было мириться с тем, что вверенный ее заботам хозяин целыми днями мотается голодный, необихоженный… Молчаливое противостояние длилось с первого дня трудоустройства Илви.

— Пироги под полотенцем, — упрямо повторила она, — а мясо уже в холодильном шкафу. Утром себе разогреете.

Выпустив девочку, Вольфгер Лейт прошел в свою комнату, стянул влажный свитер, заботливо разложил его на кресле. Выудил из шкафа первый попавшийся чистый и пошел к дверям.

Винтовой пролет, и вот она — соседская дверь. Проигнорировав дверной звонок, капитан по-простецки постучал в дверь.

Госпожа старший эксперт открыла неожиданно быстро. Она тоже успела переодеться, и капитан невольно отметил, что домашние дамские брючки ей к... Ну, пусть будет — к лицу. А на запястье болтался массивный браслет-активатор для печатницы.

Работать собралась — с чувством, подозрительно похожим на умиление, отметил вервольф.

Ноздри госпожи артефактора едва заметно раздувались, подбородок был воинственно вздернут, а губы — сжаты самую малость сильнее, чем нужно. Прекрасная дама всея Управления по контролю за магическими проявлениями всячески старалась удержать в узде обуревавшие ее недобрососедские чувства.

Благодушное настроение упрямо держалось, не желая развеиваться от вида гневной дамы.

— Не желаете ли присоединиться ко мне за ужином? — светски поинтересовался вервольф. И, не удержавшись, растянул губы в улыбке: — По-соседски!

— Идите в Бездну, капитан, — любезно откликнулась упомянутая соседка и захлопнула дверь, облив гостя на прощание ведром презрения.

Что ж, он хотя бы попытался, философски рассудил капитан и с чистой совестью вернулся назад, к грибному супу и мясным пирогам, томящимся под полотенцем. 

Клинок мягко чавкнул, рассекая мышцы и кости, и половина овечьей туши шлепнулась на пол. Вторая, чуть покачиваясь, осталась висеть на крюке.

Меч, завершив дугу, легко коснулся острием пола, и капитан вопросительно оглянулся на почтенную публику.

Боллиндерри О’Тулл уважительно крякнул, мастера одобрительно загалдели, их старшина потер бороду, пытаясь скрыть довольный вид, а Дэйдре МакАльпин отвернулась, явно надувшись. Макс, с детским любопытством наблюдавший за испытаниями холодного оружия в условиях общей мастерской, благодарно улыбнулся:

— Спасибо, друг!

Клинок тут же был со всем возможным почтением изъят из рук вервольфа старшиной мастеров Шоном Мак-Киноном, а Шантей кивнул капитану на дверь и развернулся к выходу.

Сегодня Макс встретил капитана радостным: «Тебя-то нам и надо!» — и с этим воплем затащил в общую мастерскую, где возбужденные мастера всучили капитану оружие и указали на тушу, к глубокой обиде ювелира Дейдры МакАльпин, которая, очевидно, сама хотела помахать острой штучкой.

Теперь Шон Мак-Кинон любовно полировал бритвенно-острое лезвие, а мастера суетились: кто-то делал замеры по туше, кто-то сворачивал подстеленную предварительно бумагу и затирал попавшую на пол овечью кровь.

Зачем им все это понадобилось, и почему сами мастера не рубанули злосчастную тушу, оставалось неясно, но это же артефактная мастерская Боллиндерри О’Тулла — здесь всегда происходит что-то невнятное, случается что-то фееричное, жизнь бурлит и бьет ключом.

Дурдом, словом.

— Не знал, что ты занимаешься оружием, — заметил капитан Лейт, когда дверь в личную мастерскую Макса закрылась, отрезая их от остального мира.

Здесь с последнего визита ничего не изменилось — так же светило солнышко сквозь огромное окно в свинцовом переплете, так же стояла в углу чудовищная медная урна, про которую капитан точно знал, что она сжигает все, что в нее выбрасывают, за исключением живой органики. Два рабочих стола, сейф, шкаф, стеллажи, артефакт-ловец над дверью...

Разве что порядка стало побольше.

— А я и не занимаюсь, — легко отозвался Шантей, присаживаясь на один из столов. — Это Шону прислали. На гарантийное ежегодное обслуживание, как создателю. Он, оказывается, из рода оружейников, и у гномов мастером не из последних был — а потом со своими расплевался и в Лидий подался. И знатно, видимо, расплевался, если сидит у О’Тулла в общей мастерской старшиной и всем доволен. — И тут же, без перехода, буднично уточнил: — Ты что хотел? Меня твой посыльный сегодня с самого утра перехватил — еще до открытия, бедолага, на ступеньках дожидался…

Лейт подтянул к себе ближайший стул, оседлал его и довольно ухмыльнулся — орчонок-посыльный, пригретый и прикормленный именно за надежность и ловкость (читай — за пронырливость и назойливость), честно отрабатывал свои монетки.

Сегодня утром рабочий кабинет встретил капитана горой нелюбимой бумажной работы — перед тем, как идти с беседой к Шантею, нужно было запросить старое дело артефактора-менталиста, разослать запросы по его ученикам, написать отчеты о вчерашней поездке по информаторам, да и в целом… Упражнений в чистописании на его должности Вольфгеру хватало — даже с избытком. Именно поэтому, отправив мальчишку с запиской к Максу, капитан все утро убил на разгребание бумажных баррикад на своем столе, мечтая о добросовестном секретаре или хотя бы об артефакте-печатнике, как у мастера Алмии.

Но пока ни того, ни другого управление капитану не предлагало — приходилось справляться вручную.

Как итог — к Максу Вольфгер практически сбежал, с наслаждением оставив бумажки за спиной.

Прима-мастер Максимилиан Шантей славился легкостью нрава и выдающимся, на грани гениальности, мастерством. Они приятельствовали еще с тех времен, когда Шантей, отрабатывая обязательную повинность по социальному контракту, сотрудничал с управлением стражи, хотя с легкостью мог бы выбрать себе местечко поприятнее. А вот с прошлого года эти отношения, кажется, переросли в дружбу.

— Макс, сейф в доме Николаса Корвина — твоя работа?

— Который? — безмятежно уточнил артефактор, и Лейт вздохнул.

Это выражение на породистой, холеной физиономии означало, что на место Макса-раздолбая пришел Макс-профессионал и приготовился хранить тайну заказа.

— Макс, в доме Николаса Корвина произошло убийство, которое, по стечению обстоятельств, предотвратило ограбление, — вкрадчиво уведомил прима-мастера вервольф. — Так что давай ты не будешь прикидываться придурком, не понимающим, о чем речь, а расскажешь мне про тот сейф всё, как на исповеди — и то, что знаешь, и то, что только предполагаешь!

— Как — убийство? — мигом посерьезнел Макс. — Николас не пострадал? А Диана?.. А…

— А давай я буду следователем, идет? — миролюбиво уточнил вервольф. — В порядке чета Корвинов. Что им станется… Горничную заставили открыть сейф, и защита ее того…

— Ты что несешь, Лейт? — Шантей смотрел серьезно, встревоженно, но в целом особого беспокойства не проявлял. — Я на свои сейфы убойную защиту не ставлю.

На последних словах интонация Макса чуть «вильнула», и капитан поспешил ухватиться за это ощущение:

— А по соцзаказам?

— А по соцзаказам я подписку о неразглашении даю, — так же серьезно отозвался прима. — И, если ты хочешь знать, на такую защиту разрешающих условий и документов нужно столько, что проще рядом караульного с ружьем поставить. У Николаса ни условий, ни соответствующих документов не было. Да он и не заказывал ничего похожего.

— А что заказывал? — уточнил капитан, привычно переводя разговор в нужное русло.

Макс вздохнул:

— Лейт, что с убийством? Это не шутки. Если от моего изделия пострадал человек — я с тобой говорить не буду, пока ты мне толком не объяснишь, что произошло. — Взгляд прима-мастера подтверждал, что оный прима-мастер абсолютно серьезен. — Замучаешься к себе вызывать.