– Эрик? – спросила Элли там, на том конце провода. Слышно было, как она дышит. – Эрик, ты? Не молчи…

Левая рука Эрика дотянулась до рычага и повисла на нем.

Опомнился Эрик на перроне перед открытой дверью своего вагона. Это ловушка, подумал он. Она сидит и ждет, когда я позвоню, а полиция засекает, откуда позвонили… Ничего, поезд отходит через пять минут, а я поеду не до станции Налль, а до маленького полустанка без названия, когда-то я был там, поезд приходит туда под утро, и там меня ни одна собака не найдет… Откуда-то вдруг взялось странное ощущение повторности – не событий, а так, привкуса событий: запах креозота и мокрого гравия, и трава – мокрая – под руками, и тело не свое – чужое, легкое… все возникло и пропало, только эхо в голове, как в пещере: коннн… коннн… коннн… И одновременно – вместе со свистом ветра того, другого, призрачного мира – вдруг возникла рядом Элли, похожая на индианку в своем странном платье из тяжелого льдисто-белого шелка – такой он ее увидел в самый первый раз и подумал: восточная принцесса, а она оказалась отличной девчонкой, хоть и из богатой семьи, тоже студенткой, тоже университета, хотя и другого, столичного… подошла, потерлась щекой о плечо, взглянула снизу вверх, шепнула: ты меня вспоминал?.. Эрик стоял оцепенев. Свист в ушах переходил в рев, и что-то подсказывало, что падать осталось всего ничего, вот сейчас – твердь… хотелось зажать уши, обхватить голову и бежать, нет – влететь, как мяч, в ярко высвеченную дверь вагона, там спасение, спасение, там тепло, безопасно, мягко, там покой обволакивает тебя всего… но кто-то внутри, полумертвый, приподнял голову и отчетливо прохрипел: Томса, сука поганая, что же ты делаешь? За ревом ничего нельзя было услышать, и Эрик стоял, завороженный светом, вытекающим из двери вагона, пока створки двери не закрылись и не отрезали от него этот свет, вагон тронулся, поплыли перед глазами окна с туманными людьми по ту сторону стекол, все быстрее, быстрее, замелькали, – Эрик, согнувшись, побрел вслед за поездом по перрону, что-то страшно давило со всех сторон, не давало дышать, ноги подгибались, по голове будто бы молотили тяжелыми мягкими кулаками – по темени, по глазам, по ушам – ватными пыльными кулаками, и пыль висела перед лицом, не позволяя ни дышать, ни видеть… он повалился на скамейку, откинул голову назад – и тут же судорожно согнулся – лицом в колени – показалось, что сейчас полоснут ножом по горлу. Но теперь беззащитны были спина и затылок. Сжав зубы, он заставил себя сесть прямо. Конечно, никого не было.

– Вам плохо? – спросили из пустоты.

Эрик вздрогнул и стал всматриваться туда, откуда пришел голос. Пыль, освещенная ртутными фонарями, пришла в движение и сгущалась, образуя что-то оформленное: движущиеся губы, руки, совершающие учтивые жесты, да и голос был знакомый… На скамейку рядом грузно сели, Эрик провел ладонью по глазам, сметая пыль, – помогло. Рядом с ним сидел полицейский, – ноги сами напряглись и поджались, туловище наклонилось вперед, пришлось вцепиться руками в край скамьи, чтобы не вскочить и не дать стрекача, – знакомый полицейский, старший надзиратель того квартала, в котором кемпинг. Эрик заставил себя расслабиться.

– Здравствуйте, господин Ланком, – сказал Эрик. – Извините, задумался.

– А, Томса, – узнал его полицейский. – То-то я смотрю – знакомое лицо. Что ты тут делаешь?

– Подружку провожал, – сказал Эрик.

– Ну-ну. Как же ты теперь будешь?

– Скоро вернется.

– Если скоро – то хорошо. Стоящая хоть подружка-то? Я ее видел?

– Вряд ли, она из другого квартала. А что вы тут делаете так поздно? Говорят, бомбу искали?

– Бомбу, – усмехнулся полицейский. – Бомбу бы – оно бы не помешало… Не знаю я ничего – согнали всех в оцепление, ничего не сказали, ничего не объяснили, никого не пропускать – и точка. Федералы муниципальную полицию в грош не ставят. А между прочим, про такого Артура Демерга ты слыхал? Знаменитейший был террорист. Так вот его наш полицмейстер собственноручно ликвидировал, а уж потом ОБТ это на свой счет записал. Страшная мясорубка там была… Потом расскажу, если хочешь. Пойдем?

– Мне туда, – Эрик махнул рукой через пути.

– Темно, – сказал полицейский. – Не боишься? Эрик пожал плечами.

Полицейский, кряхтя, поднялся на ноги, усталый и старый, подал Эрику руку:

– До встречи, Томса.

Эрик встал, пожал протянутую руку. Рука была неожиданно сухая и твердая.

– До встречи, господин Ланком.

Теперь надо идти туда, куда показал. Дурак ты, парень, вот и все, прошелся бы под ручку с полицейским, байки бы послушал – старик так и рвется рассказать что-нибудь интересненькое… До виадука было далеко, Эрик спрыгнул на пути и быстро пошел, перескакивая через рельсы, к стоящему на запасном пути товарному составу – и тут каким-то внутренним чутьем, спиной, спинным мозгом почувствовал, что за ним идут – два или три человека. Не оглядываясь, он прибавил шагу – и рванул изо всех сил вдоль состава, забежал за последний вагон – там его уже ждали. Эрик остановился, переводя дыхание. Двое, парень и девушка. Все бы ничего, но у девушки в руках пистолет с необычайно длинным стволом – с глушителем, понял Эрик. Так… Еще двое набежали сзади и остановились.

– Руки за голову, – негромко скомандовала девушка. Эрик, стараясь не делать резких движений, сронил с плеча сумку, поднял руки, сцепил пальцы на затылке.

– Этот? – спросила она одного из тех, кто гнался за Эриком.

– Этот. Еще в зале его заметил.

Эрика обыскали, ощупали, заглянули в сумку.

– Смелый, – сказала девушка. – Без оружия ходит.

– На чем погорел Кателла? – спросил Эрика один из парней.

– Кто? – не понял Эрик.

– Кателла. Которого взяли.

– Его не могли заподозрить, – сказала девушка. – У него все было чисто.

– Ребята, – сказал Эрик. – Вы меня не за того принимаете. Я ничего не знаю. Я здешний, меня зовут Эрик Томса, да меня каждая собака…

Парень, стоявший сзади него, чуть выдвинулся вперед – Эрик заметил его боковым зрением – и без размаха ударил Эрика в солнечное сплетение. Эрик согнулся, и тот хлестнул его расслабленной рукой по почкам – от удара сразу ослабли и подкосились ноги, Эрик повалился вперед, оперся на руки, и парень, встав перед ним, каблуком наступил на его растопыренные пальцы. Эрик застонал, попытался освободиться – и получил оглушающий удар в ухо. Он упал на бок и замер.

Потом в поле его зрения появились ноги девушки. Она подошла и села на корточки. Холодный ствол вдавился Эрику в скулу.

– Не надо заливать, – сказала она. – Мы тебя видели – и в зале, как ты патрулям билет показывал, а не уехал, как потом с полицейским разговаривал. А сюда зачем пошел? Не всех выследил? Щенок ты легавый, кутенок… Значит, так: пытать мы тебя не будем – некогда, а шлепнуть – шлепнем. Задаю вопрос, считаю до пяти, если не отвечаешь или врешь – стреляю. Пистолет бесшумный, так что, поверь, задумываться не буду. Итак: на чем погорел Кателла? Раз… два… три…

– У них были фотографии, – прохрипел Эрик. – Его и вот этого… – он двинул припечатанной к земле рукой.

– Откуда?

– Не знаю. Все организовала федеральная уголовная полиция и ОБТ.

– Что говорилось в ориентировке?

– Что боевики «Белой лиги» готовят взрыв в Южном экспрессе.

– Ты понял, Гри?! – воскликнула девушка, обращаясь к кому-то из парней. – Нет, ты понял? Надо же, какие сволочи! «Белую лигу» вспомнили. Взрыв в Южном экспрессе! Не «Белая лига», – сказала она, презрительно кривя рот, Эрику, – и не в экспрессе, дурная ты башка, а «Бригады спасения» – на дерьмопроводе с вашего вонючего комбината; о вас же, говнюках, болеем, чтоб вы тут не позадыхались… Фил, отпусти его. Иди. Заслужил. И не забудь, и передай своим: «Бригады спасения». Иди.

Эрик медленно поднялся. Лежать было лучше. В голове вновь завибрировало, и засвистело в ушах. Как и раньше, что-то произошло со зрением, он опять видел все вокруг, ни на чем не останавливая взгляд. Симпатичная девочка, черные полусапожки, джинсы и черная куртка, короткая стрижка, в руке у бедра – браунинг с самодельным глушителем; рядом с ней парень в очках, невысокий, но сильный, мощные плечи, широкая грудь – качок; тот, что бил его, Фил, красавчик с усиками, высокий, выше Эрика на полголовы, тонкий, длинноногий, очень ловкий и опасный; четвертый держится в тени, на нем толстый свитер – или бронежилет под свитером? – и дубинки-нунчаки в руке. Эрик увидел, как девушка кивнула ему и как он, находясь почти позади Эрика – не совсем позади, в ракурсе три четверти, – стал поднимать нунчаки к плечу, готовясь нанести удар, Эрик заметил это и пригнулся, разворачиваясь одновременно вокруг оси, правая нога Эрика оторвалась от земли, согнулась в колене и тут же, распрямившись, вонзилась в пах этому парню, длинный Фил все еще делал шаг к Эрику, а Эрик, нагнувшись, подхватил с земли горсть галек – Фил уже прыгнул, нанося удар ногой, но Эрик слегка отклонился, дождался, когда тот опустится на землю, и левой рукой ткнул его – око за око – в солнечное сплетение, и длинный Фил повис на Эрике, зацепившись подбородком за плечо, и Эрик, прикрываясь им как щитом, метнул камешек – сначала в качка, прямо в переносицу, тот взмахнул руками и стал падать навзничь, потом в девушку – в руку повыше локтя, пистолет дернулся вверх, выстрел действительно был беззвучен, разлетелись белые хлопья – пенопласт, – рука бессильно падала, бицепс перебит, да и стрелять теперь нельзя, выстрел будет слышен, оттолкнул от себя Фила и, когда тот сложился, как ножик, стукнул кулаком по затылку и – одновременно – коленом по носу. Переступив через лежащего, Эрик шагнул к девушке. Она пыталась перехватить пистолет левой рукой, с ужасом – ужасом узнавания – глядя на Эрика, она не могла оторвать от него глаз и потому промахивалась левой рукой по болтающейся правой. Коротким, почти невидимым ударом ноги Эрик выбил у нее пистолет. Вдруг на долю секунды на него накатило: он будто сверху увидел все это: девушку, прижавшуюся спиной к вагону, и себя, на широко расставленных ногах, наклон вперед, кулаки на уровне глаз; и все опять страшно раздвоилось, половинкой сознания он готовился нанести последний удар – ногой в висок, это справедливо, она хотела и приказывала убить его, – а другая половинка вопила, что не сметь и что иначе произойдет непоправимое… и вдруг девушка мягко повалилась вбок, скользнула спиной по стенке вагона и вытянулась вдоль рельсов. И тут все стало как обычно.