Аморально! Страшное слово, от которого захватывает дух, на которое нечего возразить. Лидия не сказала больше ни слова до самого конца пути, просто сидела лицом к окну, видя одно только свое отражение в запыленном стекле. Казалось, для нее одной в целом свете настал Судный день, но судит ее не Бог, а те самые люди, которых она считала близкими, в любви которых до сих пор не сомневалась. И человек, которому она как будто нравилась.

Лгунья – Лидия ненавидела ложь. Сноб – она надеялась, что это не так. Аморальная особа – с точки зрения Роуз, без сомнения, но Лидии не слишком хотелось носить подобное клеймо.

Она сидела, затаив обиду, неприятно озадаченная по отношению к себе самой. Кто же она такая, если люди могут беспрепятственно судить ее и осуждать? Безусловно, не та Лидди Браун, которой все было по силам на вересковых пустошах, которой хватало присутствия духа самой решать за себя, которая ощущала за собой право на свободный выбор.

Аморальна! Это она-то? В том, что случилось между ней и Сэмом, нет ничего аморального. Повернись время вспять, она поступила бы точно так же.

Лидия сама себе казалась бесконечно далекой от людей, отделенной от них стеной ее собственной тайны и чужих суждений, вынесенных в гневе, а то и по неведению.

Семью часами позже Сэм сошел с другого поезда на платформу вокзала Кинг – Кросс. На повестке дня стояло: привести себя в приличный вид, наведаться в посольство и объяснить стихийное бедствие, в которое превратилась его жизнь (по возможности умолчав о том, где он все это время слонялся, чтобы не скомпрометировать Лидди). Нужно было поскорее выяснить, как обстоит дело с его семейством: бабушкой, дядей, тетками, сводным братом и кузинами, которые, конечно же, все это время сходили с ума от беспокойства. Поначалу Сэм намеревался помириться с Гвен, но по здравом размышлении решил, что сделанного не воротишь, разве что навлечешь на себя новую вспышку праведного гнева и вдвойне разочаруешь близких. Наконец, предстояло разыскать отправленный в Дувр багаж, купить билет на ближайший трансконтинентальный рейс и отряхнуть пыль Англии со своих поношенных сапог.

Позорное отступление. Бегство. Все равно уже ничего не исправить. Лидди потеряна навсегда, она вернулась в мир, где происхождение диктует все законы и правила. Надо поскорее убираться туда, где оно никакой роли не играет.

Сэм поздравил себя с тем, что до глубоких чувств так и не дошло. Любовь была чересчур дорогим удовольствием, она требовала непомерных жертв, причем тем больших, чем сильнее хватала за сердце. Что может быть глупее, чем влюбиться за три дня и потом всю жизнь оплакивать утрату. Хорошо, что он не из таких, иначе, чего доброго, жизнь без Лидди показалась бы ему адом. Теперь же она просто вернется к прежним занятиям.

Перебравшись в Лондон, он в каком-то смысле остался все на той же территории, где существовал всю свою жизнь: в стране мелких достижений и больших просчетов, невысокого мнения о себе и мелочных обид.

За последние три дня произошло многое, но он вернулся таким же, каким бежал прочь, – то есть самим собой, хотя больше всего на свете желал покончить с Сэмом Коди, которого знал. Он стал превосходной иллюстрацией к тому, чтсь можно менять работу, женщин, континенты, но так и не добиться в жизни никаких серьезных перемен.

– «Сэм Коди – хороший парень и как нельзя лучше подходит для этой работы». Я цитирую вам это, хотя и не получил к тому прямого указания.

Йен Патерсон, американский посол в Великобритании, посмотрел на Сэма поверх толстых старомодных очков. Его лицо дрогнуло, и он снова уткнулся в письмо.

– «Если вы готовы доверить ему эту миссию, то объясните следующее: чтобы добиться аудиенции у королевы и вручить ей верительные грамоты, ему все-таки придется выглядеть респектабельно. Если он преуспеет, впредь я не колеблясь поручусь за него головой. Сейчас нам куда больше необходим посол, чем чрезвычайный представитель. Во всем этом есть известный риск, но я верю в Сэма. Почему бы ему не убрать подальше свой стетсон, не надеть смокинг и не

подправить немного манеры, чтобы побить лощеных англичан их же собственным оружием? Даю слово, что его кандидатура будет одобрена. Мы с Хобартом отлично ладим, а он, как вам известно, лично назначает комиссию, так что можете считать, что поддержка сената у вас в кармане – даже при том условии, что Сэм не явился на свадьбу с дочерью одного из сенаторов. – Дважды не явился, олух царя небесного!»

Йен Патерсон аккуратно сложил письмо и постучал уголком по полировке стола.

– Итак, жизнь продолжается. Что скажете?

Сэм завозился в кресле. На него выжидательно смотрел через стол человек, которому вскоре предстояло уйти в отставку по состоянию здоровья. За последние три месяца Йен Патерсон похудел фунтов на пятьдесят и мало походил на цветущего мужчину, впервые представленного Сэму прошлой зимой в Париже. Сейчас он почти терялся на фоне громадного письменного стола. Больно было видеть Йена в таком плачевном состоянии, тем более что Сэм чувствовал к нему искреннее расположение. Он пересек океан с уверенностью, что будет работать рука об руку с этим незаурядным человеком, и никак не думал стать его преемником, пусть даже и временным.

Пост чрезвычайного и полномочного представителя был предложен Сэму в связи с возобновлением переговоров о строительстве Панамского канала, призванного напрямую соединить два величайших океана – Тихий и Атлантический. Его полномочия в данном конкретном вопросе были неограниченны и превосходили полномочия Патерсона. По сути, это было воздаянием за заслуги в испано-американской войне и мирных переговорах в Париже. Сейчас в Америке остро стоял вопрос конкуренции между железнодорожными и водными перевозками. Модернизация последних в любом случае требовала крупных субсидий, и общественное мнение склонялось в сторону Панамского канала в надежде, что это поможет решить наболевшую проблему. В результате первого тура переговоров англичане получили больше прав на еще не построенный канал, чем американцы. Это было совершенно неприемлемо, и президент Мак-Кинли подыскивал человека, способного изменить сложившееся положение. По его мнению, Сэм Коди как нельзя лучше подходил на эту роль: он слышал о нем еще во времена войны.

Для начала дипломатической карьеры не хватало только одобрения сенатской комиссии, и оно было бы дано, не выступи сенатор Петере с резким выпадом в адрес новоиспеченного дипломата.

Когда Сэм пересекал океан, его дальнейшая судьба казалась делом решенным. Он готовился начать новую жизнь буквально во всех отношениях, в том числе вступить в брак с Гвендолин Петере, дочерью сенатора от округа Иллинойс. В неожиданном приступе романтики Гвен настояла на том, чтобы они венчались в Лондоне. Раз уж им предстояло жить в «старой доброй Англии», венчание тоже должно было совершиться по старым добрым традициям.

Сэму было все равно, где и как венчаться, главное, что он обзаводился семьей. Единственный довод против него состоял в том, что он, мол, прост и грубоват – одним словом, неотесанный техасец, – и что королева может на этом основании отказать ему в аудиенции. Он надеялся, что брак создаст ему тот самый «имидж респектабельности», разговоры о котором уже навязли у него в зубах. Женатый ковбой все же лучше ковбоя холостого, а значит, заведомо распущенного.

Так все начиналось. И вот Сэм снова в Лондоне, уже шесть дней. Родных он обнаружил в отеле «Ритц», причем для этого даже не потребовалось наводить справки. Нанятый на вокзале извозчик ухмыльнулся и сказал: «Ну и ну! Еще один американец! Я слыхал, что „Ритц“ ими прямо – таки набит!» Как Сэм и подозревал, это оказались его домашние. Он предъявил им себя, живого и невредимого, переночевал под той же крышей и с утра выехал в Дувр: там в «Аллегретто», романтической гостинице для новобрачных, коротал дни его багаж. Последним пунктом было забронировать место на ближайший пароход. Но отплыть на нем так и не удалось, поскольку у причала Сэма перехватили двое служащих госдепартамента и доставили прямо в посольство, где он сейчас и находился.