— Профи работал.

— Сейчас этих профессионалов… В Грозном такие бои были. А солдатики уже возвращаются.

— А Барбамбия тут как тут, — сказал Сева. — И тепленьким, тепленьким…

— Барбамбия, Барбамбия… — проговорил Жильцов, сопровождая каждое слово кивком. — Ругаль со стрелки с ним ехал…

— А здесь его поджидали.

— И не просто поджидали. Ругаля вели. Снайпер не видел, как машины въезжали в ворота, но ему сообщили, он приготовился…

— И сделать это мог Барбамбия. Кто-то из его людей.

— Если у него такие профи, почему Ругаля не сделали на стрелке? — в раздумье спросил Жильцов.

— Чтобы мясорубка не закрутилась.

— Логично… Давай-ка ты, Лебедев, езжай в Веселовский военкомат. Пробить надо, кто там этим летом из Чечни вернулся. Кто там снайпер из них…

— Веселовского будет мало. Барбамбия в Первомайском округе фестивалил. Может, там кого-то нашел.

— С Первомайского округа и начнешь… Завтра… — немного подумав, уточнил Жильцов. — А сейчас давай по свидетелям… Куй железо, пока не унесли…

Сева кивнул. Что такое работа со свидетелями, он знал не понаслышке.

Пицца уходила влет, предложение с трудом поспевало за спросом. Настя подъехала к пиццерии, чтобы самой встать у плиты, но на пути неожиданно появился Гена Бастурмин. В душе у Насти дрогнуло так, как будто перед ней всплыло самое настоящее привидение — из преисподней.

— Не ждала? — спросил он, с чувством вины, но без переживания глядя на нее.

— Я тебя ненавижу! — вырвалось у нее.

— Значит, любишь.

— Что?! — Настя ошалела от возмущения.

— Ну, ты же меня любила.

— Ты идиот?

— Нет. Просто смотрю на тебя и хочу думать, что ты когда-то меня любила. А я этого не ценил.

— Если я сейчас выцарапаю тебе глаза, ты сам будешь в этом виноват.

— И я так виноват перед тобой. И перед твоим отцом.

— Застрелись.

— Уже. Я застрелил в себе Женю.

— А почему не похоронил? — поморщилась Настя. — Падалью воняет.

— Очень смешно, — нахмурился он.

— Зачем пришел?

— Я же сказал, что виноват перед тобой. Хочу извиниться за Женю.

— Извиняйся.

— Извини.

— Женю извинила, тебя — не знаю…

— Это в тебе говорит обида. Может, подождем, когда в тебе заговорит любовь? — натянуто улыбнулся он.

— Обязательно заговорит. Матом.

— С тобой весело… Может, встретимся, поужинаем?

— Взорвем косячок, закинемся.

— Я и раньше себе в этом не отказывал. И сейчас иногда балуюсь… Просто я не думал, что тебя затянет. Если бы я посадил тебя на героин, а морфий — так, баловство…

— А Сластик?

— Я проиграл ему кучу денег, он зажал меня в угол, давай, говорит, Настю. Я ему и говорю: если ты согласишься, то можно. А ты взяла и согласилась…

— А моему отцу ты не мстил?

— Ну, одно зацепилось за другое…

— Имя ты тоже не менял?

— А вдруг он бы узнал меня? Вдруг бы подумал, что я нарочно тебя снял…

Бастурмин благодушно улыбался, чуть ли не влюбленно глядя на Настю. И вид у него был как у человека, который, совершив героический поступок, через много лет пришел за благодарностью. Как будто он не втаптывал Настю в грязь, а, напротив, вытаскивал ее из пропасти. Глядя на него, она не могла испытывать ничего, кроме омерзения.

— Ты меня снял? — скривилась Настя.

— В смысле, познакомился… Извини, не так выразился.

Он почему-то уверен был, что любое его слово, произнесенное в извинительном ключе, будет воспринято ею как проявление высочайшей милости. Интересно, удивится он, если Настя вдруг падет перед ним ниц и начнет целовать ему ноги?

— Не надо путать меня со своей женой. Ее ты снял, а со мной, да, познакомился.

Настю задело за живое, и она не смогла сдержаться. Нужно было держать язык за зубами, а с него вдруг слетело.

— Что ты знаешь о моей жене? — вскинулся Гена.

Насте бы прикусить язык, но ее понесло.

— Ой, ты знаешь, а, я, наверное, извинюсь за Ругала! Который трахает твою жену!

Гена дернулся, как будто собирался влепить ей пощечину, Настя подалась назад, собираясь подставить руку по удар.

— Кто тебе такое сказал?

— Я тебя любила, я пылинки с тебя сдувала. А ты со мной как со скотиной… Может, и Ругаль к тебе в зоне тянулся. Не удивлюсь, если ты обошелся с ним по-свински… Ты же не можешь с людьми по-хорошему, да?

— Ругаль тебе про Яну сказал?

— Я ее сама у него видела… Ты точно заявление из загса забрал?

Гену передернуло изнутри, как будто через него пустили высокоамперный ток.

— Приятно знать, что тебя хоть кто-то имеет. За твое скотство!

На этот раз Гена все-таки поднял на нее руку. Но за его спиной вдруг появился Сева. Он поймал руку, развернул Гену к себе и сам замахнулся для удара. Но в самый последний момент сумел себя остановить.

— Ну ты и урод! — просипел он в лицо Гене.

Тот не выдержал его взгляд, опустил голову и даже что-то виновато пробормотал себе под нос. Он был сейчас таким же жалким, как тогда, когда сидел перед Сластиком, примотанный к спинке кресла. Но тогда он притворялся. Может, он и сейчас изображал смирение.

— Это он так извиняться приходил, — презрительно скривилась Настя.

— Извини! — Гена вырвал руку, резво развернулся и убегающим шагом пошел прочь.

— Больше не приходи! — крикнул ему вслед Сева.

— Да я близко его к себе не подпущу, — кивнула Настя, благодарно глянув на своего спасителя.

— А больше и не надо. Главное, что приходил… А то «не приду, не приду»…

— Кому он это говорил?

— Ну-у… — Сева отвел в сторону взгляд.

— Ты что, был у него?

— Прошлое тебя душит, а ты должна дышать полной грудью.

— А ты думаешь, теперь я смогу дышать свободно?

— Не знаю.

— Этот козел пришел, наговорил мне, я не сдержалась… — вздохнула Настя.

— Что такое? — спросил Сева, внимательно глядя на нее.

— Да он мне что-то такое сказал, а я про его жену вспомнила… Ну, и сказала ему… Ругаль мне сам сказал, что спал с Яной.

— Когда он тебе это сказал?

— Ну, приходил… Я сказала ему все, что думаю про них с Геной, а он сказал, что не дружит с ним. Как раз наоборот… Яна его любовницей была, а Гена ее отбил. С тех пор между ними кошка сдохла… А я их еще сильней стравила… — поморщилась она. — Если Гена вдруг наедет на Ругаля и скажет на меня… Хорошо, если Ругаль его сначала убьет, а потом уже с меня спросит… Если он Гену убьет, мне и самой умереть будет не страшно… А если не убьет, а с меня спросит?

— Не убьет.

— Значит, с меня спросит…

— Не спросит.

— Почему?

— Потому что он сам сейчас при смерти. Вряд ли выкарабкается.

— Кто при смерти?

— Ругаль. Стреляли в него сегодня. Ранили. Возможно, смертельно.

— Кто стрелял? Гена?

— Почему Гена?

— Ну, из-за Яны…

— Почему он мог стрелять в него из-за Яны?

— Ну, я же сказала ему, что Ругаль спал с его женой.

— Когда ты ему это сказала?

— Ну, сейчас…

— А Ругаля убили до того.

— Ну, да… — кивнула Настя. И тут же вспомнила. — Да, но Ругаль запретил Гене разводиться с ней.

— Разводиться с Яной? Запретил?! — удивился Сева.

— Ну да. Он подал на развод, Яна пришла к Ругалю, пожаловалась, расплатилась, и тот надавил на Гену.

— Кто тебе такое сказал?

— Ругаль. Я же говорила, он приходил, намекал. Предлагал наказать Гену, ну, чтобы я потом с ним расплатилась. Ну, как Яна… Я сказала про тебя, он отстал… В него что, стреляли?

До Насти только сейчас дошло, что в Ругаля стреляли не просто так. Его пытались убить. И хотелось бы знать, кто это сделал.

— Снайпер.

— Ничего себе!..

— Чистой воды заказуха.

— И кто его заказал?

— Да кто ж его знает… — в раздумье кивнул Сева. — Возможно, Барбамбия.

— А если Гена?

— Из-за Яны?

— Ну ты же видел, как Бастурмин вышел из себя… Я думала, он меня убьет.

— Думаешь, он мог?