Познакомившись с Гермией, она поняла, что это ложь.

Потому что тот, кто слышит Бога, должен отличаться от других людей. Он должен сиять, а сердце его — полниться радостью.

И почему сила, создавшая мир, обязана ютиться в жалкой расселине среди камней?

Дрожа как осиновый лист, она облизала пересохшие губы и прислушалась.

Голос был совсем тихим Глухим, еле слышным. Вспомнив его, она решила, что он ей попросту почудился. Разыгравшееся воображение облекло в слова шепот морского ветра Скрип деревьев, шелест листвы. Бога нет!

«Подойди ближе».

Она сделала шаг вперед. Все должно быть не так! Ее должны встречать прислужницы, запах ладана, хоровое пение, ей самой положено быть в маске, раскачиваться взад и вперед, выкрикивать непонятные слова странным судорожным голосом, как Гермия. Она должна выпить настой трав, ее поднесут к расселине, чтобы она глубоко вдохнула едкий дым подземного мира.

Говорить с Богом не может быть так просто!

Она медленно подошла к Оракулу, присела на корточки.

Потом спросила:

— Кто ты?

В расселине курился пар. Его клубы переливались в пурпурном предзакатном свете; бабочки старались не залетать в них. Внизу, в густой темноте, видимо, дымилось что-то очень горячее. Среди камней у устья расселины поблескивали какие-то кристаллики, сверкали скопления зерен кварца, желтел мелкий порошок, похожий на серу.

«Ты знаешь кто. Я — Бог. Если у меня и было имя, я его позабыл».

— Только Гласительница знает имя Бога. — Ей казалось, что она шепчет, но губы так пересохли, что с них не срывалось ни звука. — Разве ты можешь говорить со мной? Где ты?

Смеются ли Боги? В голове ее раздался звук, похожий на смех — тихий и странный. Глубокий рокот из-под земли.

"Я присутствую во многих местах. Но одно из них — новое. Самое маленькое, самое ненадежное. Я здесь недавно".

Мирани опустилась на колени. Наверху, в Храме, чуть ниже священной рощи, надсадно гудел гонг.

— Ты говоришь о новом Архоне? — спросила она.

Молчание.

В глубине расселины что-то зашипело; невидимый жар опалил ее лицо. Она склонилась ниже, ощупала пальцами края расселины, на удивление гладкие, изрытые гребешками, бороздками, поросшие лишайником. Потом, вспомнив о скорпионах, отдернула руку. Внизу таилась опасность. Боги слишком многого хотят от тебя, они тебя погубят. Во всех легендах и песнях те, кого избрали Боги, обречены на гибель.

Ты меня слышишь? — прошептала она.

«Да. Новый Архон. Он здесь. Я здесь».

— Где? — в отчаянии вопросила она — Скажи скорее!

«Богу не приказывают! Здесь есть рынок, маленькая пыльная площадь, дом, где слишком много детей. Мальчик. Десяти лет отроду. Очень хочет пить».

— Это может быть где угодно!

"У места есть слово, и слово есть место. Это слово — Алектро".

— Это деревня, — сказала она. — Но далеко ли до нее — я не знаю. Где-то в пустыне. К югу от Порта.

«Я здесь. Я существую. Забери меня, Мирани».

У нее кружилась голова. На миг ей показалось, будто все ее существо проваливается в расселину; та зевнула черной пастью, обдав ее обжигающим дыханием, потом руки ухватились за усеянные кварцевыми каплями камни, и она повисла над пропастью, отчаянно, как выброшенная на берег рыба, хватая ртом воздух.

Из последних сил она отпрянула от трещины, встала и, спотыкаясь, сделала несколько шагов, потом ноги подкосились, и она рухнула на колени, глубоко дыша, впитывая теплые вечерние запахи жасмина и сандалового дерева.

Далеко-предалеко, давным-давно звонил гонг. Теперь наступила тишина.

Мирани, шатаясь, поднялась на ноги. Думать времени не было; жрицы вот-вот пройдут мимо входа в Оракул по дороге в Город. Нельзя, чтобы ее увидели здесь! Гермия не должна ничего знать!

Она стремглав бросилась обратно по узкой тропинке, но внезапно та завязалась в узел у нее под ногами.

Мирани чуть не упала между двух камней на выходе. Процессия шла мимо нее: рабы несли паланкин Гермии и кого-то еще. — должно быть, Ретии, — но остальные из Девятерых шли пешком. Она отпрянула назад в кусты, и пересчитала жриц. Их было девять!

Затаив дыхание, Мирани наблюдала за Процессией.

Позади шла Крисса, на ней была маска Той, Кто Вкушает Пищу Для Бога, рядом с ней шагала девушка в маске Носительницы, в той самой, золотой и пламенно-красной, которую полагалось надеть ей, Мирани! Что происходит?!

Неужели ее уже заменили?!

Она поглубже забилась в миртовые кусты. Сперва мимо нее промаршировала пехотная колонна. Аргелин, как всегда, ехал верхом, под копытами его коня вздымались облачка пыли. Они клубились так близко, что Мирани едва не закашлялась. Из глаз потекли слезы. Генерал, если смотреть на него снизу вверх, сквозь пыльную дымку и сияние заката, казался бронзовым памятником: сверкающие в лучах заходящего солнца доспехи, суровое лицо с широкими, почти восточными скулами, на идеально подстриженной бородке осела пыль...

С вьючного ремня на Мирани взирали пустые глазницы его шлема.

Генерал был безжалостен, это знали все. А она, как последняя дура, очертя голову ввязалась в опасную игру. Смертельно опасную — потому что сейчас он уже наверняка знает об Орфете.

Пехотная колонна прошла мимо. Покачивались носилки, вполголоса переговаривались девушки. Перед тем, как перевалить через крутой гребень холма, возникла небольшая заминка: надо было поправить один из паланкинов.

Из пахучей листвы кустарника Мирани прошептала:

— Крисса!

Маска Той, Кто Вкушает Пишу, синяя с серебром, резко обернулась. На какой-то пугающий миг Мирани показалось, что под маской не Крисса, а совсем другая девушка; потом пришел ответ — тихий, ободряющий:

— Мирани? Где ты?

— Здесь. — Она хрустнула веткой.

Крисса отступила на шаг назад, схватила за руку девушку, шагавшую рядом, и оттащила ее с тропинки.

— Скорее, — шепнула она.

Носительница сняла маску, и Мирани с удивлением увидела одну из рабынь, трудившихся вышивальщицами, — нахальную девицу по имени Береника. Рабыня с ухмылкой сунула маску ей в руки; Мирани тотчас же натянула ее на лицо. Металл был горячим и отдавал чесноком. Отстранив рабыню, Мирани ступила было на дорогу, но Береника не уходила. Она стояла на обочине, настойчиво протягивая руку. Крисса быстро сунула ей в ладонь две серебряные монеты. Девушка повернулась и исчезла в затопленной сумраком оливковой роще.

Подмена произошла вовремя. Процессия двинулась дальше. Мирани шагала позади, едва дыша и обливаясь холодным потом. Никто ничего не заметил: остальные девушки шагали немного впереди. Переведя дыхание, она прошептала:

— И как ты только отважилась?

— Сама себе удивляюсь. — В голосе Криссы прозвучало легкое самодовольство.

Глядя, как Гермия выбирается из носилок, Миранинервно потерла руки.

— Откуда ты знала, что я приду?

Крисса пожала плечами.

— Знала и все... Будешь мне должна две монеты. А в следующий раз, если я опоздаю, прикроешь меня.

Мирани в изумлении воззрилась на подругу.

«Вряд ли я протяну до следующего раза», - подумала она.

По ночам Город Мертвых утопал в пламени. Он превращался в лабиринт огней, пылающих в жаровнях, в факелах на стенах, и огни эти отражались в бронзе, меди и золоте. Ночь ничего не меняла для мертвых и тысяч живых, служивших им, и торопливые приготовления к похоронам Архона не прекращались ни на минуту. После захода солнца у дверей гробниц и вдоль стен зажигались факелы, и казалось, что колоссальные статуи на стенах движутся, поворачиваются, оживают. На вершине ступенчатого зиккурата все девять дней беспрерывно пылал огромный костер, а возле гигантских бронзовых дверей Домов Траура, в больших железных корзинах, оплетенных медными змеями, безостановочно плясали ослепительно-алые языки пламени.

Все девять Домов, огромные беломраморные здания с колоннами, располагались возле основания пирамиды, по три с каждой из трех сторон. Обычно их держали под замком, но сейчас первые два стояли открытыми, так же как и третий, двери которого были распахнуты настежь, чтобы впустить тело человека, в котором некогда обитал Бог.