Она осталась одна, в темноте.

Откуда приходят песни?

Из солнца, из ветра, с неба.

Они поют людям в лицо, но люди их не слышат. Поэтому им приходится отправляться в долгий путь, вниз, в темноту, туда, где живут чудовища, порожденные их разумом, в самые мрачные глубины, в обитель смерти.

Люди уверены: песни живут по ту сторону смерти.

Те, кто отправляются их искать, больше не возвращаются. Наверное, только Бог может приносить песни обратно, хотя они утекают у него из рук, как вода.

Снаружи яркой огненной полосой садилось солнце.

Через крошечное оконце, расположенное под самым потолком, пробивались последние отблески вечерней зари. Сетис поплотнее запахнулся в плащ и прислонился к стене. Длинный коридор был пуст. Где-то далеко внизу, в безмолвной мгле, на стене тускло дымил единственный факел.

Вдалеке послышались шаги. Сетис встрепенулся.

— Это ты?

Наверняка, они! В момент заката двери Восьмого Дома наглухо запираются, ибо Восьмой Дом является не чем иным, как Обителью Теней. Все огни в Городе гаснут. Все Двери должны быть заперты, большие Врата задвинуты.

Шестьсот ступеней нисхождения во мрак на засов. От заката до восхода следующего дня — Дня Нового Архона — то есть долгих тридцать шесть часов никто не войдет в Город и не выйдет из него, не зажжется ни один огонь, никто не должен работать, нельзя произносить ни слова. Тысячи писцов, работников, ремесленников, рабов обязаны соблюдать строгий пост, оплакивая нисхождение Архона в Царство Теней. Это время грустного безвременья, когда Бог уже покинул свой народ, а час коронации нового Архона и радостного веселья Девятого Дома еще не настал.

В Порт не впускают ни один корабль, жаркие улицы безлюдны.

Девятеро на Острове погружены в безмолвную медитацию, за статуей Бога никто не ухаживает.

А Мирани, подумал он, выходя навстречу гостям, обречена на мучительную смерть. Поэтому он взглянул на них свысока, с высокомерным пренебрежением, и, скрестив руки на груди, заявил:

— Опаздываете...

Их было пятеро. Шакал, рыжий Лис и еще трое грабителей в плащах, коренастые, бронзово-смуглые, чумазые. Один из них был необычайно мал ростом.

— Он пролезет в самую узкую щель, — рассмеялся Лис, проследив удивленный взгляд Сетиса. — Если, конечно, мы не пропустим вперед тебя...

Шакал тихо спросил:

— Все идет по плану?

Сетис пожал плечами.

— Я свое дело знаю.

— В Порту ходят слухи, что генерала пытались убить. Это правда?

— Да, я тоже слыхал. Кто-то из слуг свихнулся. Но Аргелин был в доспехах.

— Ну что ж, я бы жалеть не стал, — заметил Шакал. Он пристально глянул на Сетиса. — Что-то ты нервничаешь...

— А ты чего ждал? — огрызнулся Сетис. Ему казалось, что он держится задиристо, даже нагло, но люди всегда видят не то, что нужно. — Я в порядке!

Продолговатые янтарные глаза грабителя могил задумчиво прищурились. Но он лишь сказал:

— В таком случае, показывай дорогу.

Все грабители, надо отдать им должное, хранили молчание. Они как тени спустились вслед за Сетисом со второго подземного уровня на третий, потом на четвертый — самый глубокий из обитаемых, где работали писцы. Возле черного провала длинной лестницы, ведущей в гробницы, они остановились, сняли плащи и, аккуратно свернув, засунули их в стенную нишу. Теперь они были обнажены по пояс, их тела блестели от масла, на могучих плечах висели мотки веревки, бронзовые ломики, разные диковинные инструменты. Шакал был одет в длинную куртку с поясом, увешанным какими-то металлическими приспособлениями весьма грозного вида, тонкими и остроконечными. Сетис заметил несколько ножей и нервно облизал пересохшие губы. Шакал обернулся, придирчиво осмотрел своих людей и, видимо, удовлетворенный, кивнул. В его ухе блеснула золотая серьга.

— Спускаемся.

Вход на лестницу преграждала массивная решетка; Сетис достал ключ и отпер ее. Если Шакал и заинтересовался, где он раздобыл ключ, то ничем не выдал своего любопытства. Когда все вошли, Сетис снова запер дверь и последовал за грабителями.

Вниз, к могилам, вело не меньше тридцати лестниц, а может, и больше, но он знал далеко не все. Эта была ближайшей к кварталу писцов. Однажды ночью, примерно год назад, он открыл эту дверь и спустился на сотню ступенек, чувствуя, как воздух становится все прохладнее, пока затхлый сквозняк не загасил трепещущее пламя масляной лампы у него в руках. Ему запала в память окружившая его кромешная тьма. В этой темноте он сначала ничего не слышал; потом откуда-то снизу донеслись слабые шорохи, глухой перестук капель, далекое эхо, неуловимое, как дыхание. Он простоял так всего несколько минут, потом стал торопливо карабкаться наверх, задыхаясь, с пытающимся выпрыгнуть из груди сердцем.

Но теперь, когда он спускался во главе шайки грабителей, все было по-иному. Во-первых, у них были факелы, которые Лис предусмотрительно зажег, — по каменным стенам плясали дымные отблески. Во-вторых, эти люди не боялись покойников; двое, что шли сзади, беззаботно болтали о женщинах, одноглазый Лис тихо насвистывал какую-то песенку. Лишь Шакал шел молча, ни на шаг не отставая от Сетиса.

По мере того, как они спускались все ниже и ниже, воздух менялся. Сначала он стал холодным, потом опять потеплел, и теплота эта налилась безжизненной духотой. Через пару сотен ступеней они миновали первые из могильных коридоров: в них, небольших и сравнительно недавних, покоились важные гражданские служащие, высшие ремесленники, приближенные к Архонам.

Сетис тихо произнес:

— Ты, похоже, здесь уже бывал.

Шакал усмехнулся.

— Обычно у нас не бывает ключей. Так что нет.

— Тогда как же...

— Копаем. Взламываем стены, просачиваемся словно песок. Нужно много недель, а то и месяцев упорного труда, а проникнуть удается только в небольшие, недавние захоронения. Поэтому сегодня... случай особый.

Тем лучше! Он боялся, что они знакомы с расположением гробниц и разгадают его замысел.

— А ты? — спросил Шакал своим хорошо поставленным голосом. — Далеко ли ты забредал в перерывах между письмом и счетоводством?

Сетис стиснул зубы.

— Недалеко. Досюда не доходил.

Три сотни ступенек. Теперь путь их лежал через мягкую породу, по коридорам, проложенным много столетий назад. У Сетиса болели ноги, дым ел глаза; он протер их, но это не помогло. Вниз, все дальше и дальше вниз: они, должно быть, уже добрались до самых потаенных глубин земли, до ее горячего, трепетного сердца, и он слышал его биение, далекий, размеренный гул; ему казалось, что гул этот раздается прямо у него в голове, но тут Шакал схватил его за руку и прошептал:

— Прислушайся!

Впереди чернела тьма. Сзади доносилось громкое, хриплое дыхание грабителей.

— Тише! — рявкнул на них Шакал, и они послушно как дети, смолкли.

В недрах земли что-то гудело, пульсировало, билось. Но стоило напрячь слух, как далекий рокот стих. Сетис засомневался, не послышался ли он ему...

— Тень Бога... — Голос Лиса звучал глухо.

Сетис встревоженно оглянулся; Шакал улыбнулся.

— Наше словечко. Иногда в гробницах слышатся странные звуки — как будто что-то падает, осыпается. Мои люди любят мрачно пошутить.

Он подтолкнул Сетиса.

— Сколько еще ступенек?

— На планах сказано — шестьсот.

У них за спиной Лис выругался вполголоса.

На полпути вниз, остановившись перевести дыхание, Сетис спросил:

— Зачем это тебе? Такому, как ты?

Грабитель могил прислонился к стене.

— Такому, как я... — тихо повторил он. — А какой я, по-твоему?

— Богат, — сказал Сетис. — Образован. Из правящего класса.

Шакал рассмеялся; его люди, столпившиеся у нею за спиной, недоуменно подняли глаза.

— Друг мой, я занимаюсь этим по той же причине, что и ты.