Сетису надоел этот разговор, внезапно он рассердился.

— Я отдал его в подарок. Думаешь, я бы оставил его себе?

Креон задумчиво рассматривал его.

— Да, — тихо сказал он наконец.

— Тогда ты ошибаешься. Это ты подложил его туда? Ты что, грабил могилы?

Тощая фигура изогнулась с удивительным изяществом.

— Я не шакал, — прошипел он. — И не лис.

В наступившей тишине шорох тысяч перьев вырезал иероглифы страха на душе у Сетиса.

— Что?! — Он оцепенел. Сердце глухо заколотилось в груди.

— Ничего, только это. — Креон склонился ближе, белые, как молоко, спутанные космы упали ему на грудь. Есть Бог, и есть тень Бога. Тень обитает в темных углах, в мрачных глубинах. Она смотрит. Она видит. Она оберегает души умерших. Думаешь, она не узнает, что ты вздумал им угрожать?

Он разжал пальцы, и чернильница с грохотом упала на стол. Кто-то из писцов обернулся. Сетис прижал чернильницу ладонью.

Креон улыбнулся.

— Не забудь, — прошептал он.

И пошел по длинному проходу, взметая облачка пыли, от которой писцы кашляли, ругались и торопливо прикрывали рукой высыхающие чернила.

Сетис остался сидеть. Он не верил своим ушам. Откуда он узнал? Как?! Ответа не было. Если только... Он согнулся на табуретке, обхватив колени, пораженный внезапной мыслью. Шакал! У профессиональных грабителей могил должны быть помощники в Городе. Может быть, альбинос посвящен в их планы? Может, именно Креон положил записку к нему на стол?!

Но если это так, то зачем он вздумал его предупреждать? Может, он тоже ведет подобные игры и не хочет конкуренции?

На миг Сетис совсем растерялся. Вся его жизнь шла кувырком. Он пошел на преступление ради отца и Телии, но это никого не волнует. Отец не поймет. Только рассердится. А теперь вот и Мирани... Она никогда больше не будет с ним разговаривать. Он для нее всего лишь раболепный клерк, жалкий бумагомарака... «Однако я правильно сделал, что вышел из игры», с вызовом подумал он. Все они посходили с ума, их план никуда не годится, а теперь, без него, им ни за что не выпутаться живыми. Но... Он прикусил кончик пера, размышляя.

Может, стоило сделать вид, что он на их стороне. Может — при этой мысли он чуть не подскочил, — надо, не откладывая, пойти к Аргелину и все ему рассказать. Остановить это безумие...

Но эта мысль — черная, и он отогнал ее, даже не решившись додумать до конца. Алексоса и Орфета наверняка убьют, а Мирани... ее они, пожалуй, не тронут. Или тронут?

Он резко встал, схватил папку и поднялся по лестнице на галерею, тянувшуюся под потолком рабочего зала. Длинные коридоры были размечены бирками-указателями. В первой нише стояли полки, на которых лежали свернутые в тугие свитки, украшенные кисточками Храмовые заповеди.

Он вытащил один из свитков, отыскал законы, касающиеся Девятерых, и торопливо развернул.

— Сетис! — На лестнице появилась голова Надзирателя. — Ты готов?

— Минутку. Надо кое-что проверить.

Испачканный чернилами палец быстро скользил по пергаменту. Наконец он нашел нужные слова, крохотное, едва заметное примечание на полях, и, читая их, понял, что он заранее это знал, в точности предвидел страшный смысл маленькой приписки.

«Девятерым нельзя причинить вред. Их жизнь находится в руках божьих. Но если одна из них запятнает себя изменой или совершит предательство Храма, судьба ее будет такова: ее погребут живой, без воздуха и воды, в могиле Архона. Тем самым руки людей останутся чистыми, и Бог свершит свой суд».

— Сетис!

Он выронил свиток. Тот с резким щелчком свернулся в трубку.

И он оставил ее с музыкантом, готовым на все, и с мальчишкой, который считает себя Богом!

— Я должна была ей рассказать!

Крисса села на кровать и сцепила руки на коленях.

— Мирани, я все время только об этом и думала, и мне было так... так страшно! А вчера ночью она зашла ко мне и спросила, что за секреты я скрываю, и я ответила, что никаких, а она задрала нос и сказала, что если я ей не доверяю, то ей все равно, и тогда я просто не смогла удержаться и все выложила...

— Но ты же знала, сколько от нее бед! Крисса, ты безнадежна! — Мирани готова была отхлестать ее по щекам, но вместо этого принялась расхаживать по комнате. Остановилась у двери, выглянула на террасу. В Верхнем Доме стояла непривычная тишина.

— Они убьют мальчика! — Крисса побледнела, на глазах выступили слезы. — Не убьют. Его уже там нет.

На лице Криссы отобразилось такое карикатурное изумление, что Мирани чуть не расхохоталась. Однако заставила себя сесть и взяла со стола свиток.

— Где же он?

— Послушай. — Голос Мирани был тверд. — Успокойся. Честное слово, в Храме никого нет. Никого! Они не найдут никаких доказательств.

— Но Ретии все известно! Она знает, что я в этом замешана!

— Просто скажешь, что ты все сочинила. — Напустив на себя беззаботный вид, Мирани развернула свиток и отыскала нужное место.

Крисса онемела.

Где-то вдалеке грохнула дверь. На террасе послышались голоса.

— Я не могу! Ох, Мирани, как ты могла втянуть меня в такое!

— Прости. Я не могла придумать ничего лучшего. — Мирани установила свиток на подставку. — Бери шитье. Скорее! Ты должна сыграть свою роль, как никогда в жизни, Крисса. Ты передо мной в долгу и обязана сделать это.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Гермия. Одна.

Она оглядела девушек.

— Какая мирная картина...

Ее голос был хриплым от сдерживаемой ярости. Мирани заставила себя поднять глаза от чтения.

— Гласительница?! Что случилось?!

Гермия подошла к столу. Ее волосы были безукоризненно уложены в мелкие завитки, красивое лицо сурово хмурилось.

— Не оскорбляй меня притворством, — прошипела она. — Что ты сделала с тем мальчишкой?

Мирани сделала над собой усилие, чтобы не прикусить губу, и постаралась твердо встретить пылающий яростью взгляд темных глаз.

— С каким мальчишкой?!

Голос прозвучал так спокойно, что она сама удивилась.

— Только одно слово, — в шепоте Гласительницы было столько злобы, что Крисса тихонько охнула у себя в углу. — Стоит мне сказать только одно слово...

— Оно ничего не изменит. — Мирани стиснула дрожащие руки. — Я жрица из Девятерых. Даже Аргелин не посмеет и пальцем меня тронуть, потому что иначе Бог нашлет на него чуму, и во сне его станут преследовать бронзовые птицы, и он это знает.

Она поднялась из-за стола и шагнула вперед. Внутри у нее происходило что-то странное. Словно рвались привычные путы. Как будто капли дождя струились по лицу. И тут послышался голос:

«Гермия!»

Гласительница вытаращила глаза.

— Что ты сказала?

"Гермия, выслушай меня. Ты меня слышишь? Тыслышишь мой голос?"

Крисса привстала.

— Мирани, не надо...

Но слова хлынули, как потоп, как весенний ливень.

«Я пытаюсь поговорить с тобой, но ты затыкаешь уши. Я взываю из Оракула, но ты не отвечаешь, никто не отвечает мне уже очень давно! Быть Богом очень трудно и очень одиноко, Гермия. Я погребен страшно глубоко во тьме, мне так долго надо карабкаться вверх, к свету. Ты меня предала. Я звал тебя , но где ты была? Я не знаю, где тебя искать, а моя тень ждет меня у входа в сад. Гермия, это ты прячешь дождь? Это из-за тебя весь мир пересох от жажды?»

Гермия попятилась.

Ее охватил страх. Лицо побледнело, она испустила протяжный стон.

В болезненной, режущей ухо тишине тихо заплакала Крисса. Мирани в один миг услышала и этот плач, и плеск моря и крики птиц, как будто эти звуки вернули ее из неведомого далека, принесли ее с собой.

Гермия продолжала пятиться. Не произнеся ни слова пошарила у себя за спиной, открыла дверь. И только потом, выходя, повернула голову и обожгла Мирани таким свирепым взглядом, что бедная девушка сжалась от страха.

— Отныне мы враги. Берегись Мирани! Прикажи рабыням пробовать все, что ты ешь и пьешь. Потому что я не остановлюсь, пока не уничтожу тебя. Любым способом! — Она попыталась выдавить из себя улыбку. Результат ужаснул всех.