Шарп подумал о спящей где-то в городе Жозефине, о ее великолепных черных волосах на белой подушке и о том, почему так неожиданно в его жизнь вошло сразу столько разных проблем, о существовании которых он всего месяц назад даже и не подозревал.

Где-то далеко раздалось несколько разрозненных мушкетных выстрелов. Солдаты прислушались, начали тихонько переговариваться, пытаясь понять, что значит нестройная стрельба, доносящаяся с французского берега.

К Шарпу подошел лейтенант Ноулз, в глазах которого читался вопрос.

Стрелок покачал головой:

— Чистят мушкеты.

Французы сменили часовых, и те, что покинули посты, избавлялись от зарядов, которые могли отсыреть в ночном воздухе. Мушкетным огнем атаку не начинают. Шарп ждал красных вспышек, которые, словно молния летом, озарят небо на западе — это будет означать, что испанская артиллерия пошла в наступление. Уже совсем скоро.

Со стороны реки послышались какие-то крики. Солдаты напряглись... нет, снова ложная тревога. На берег вышли несколько французов с ведрами в руках: они весело хохотали, гонялись друг за другом, резвились, словно дети. Один вдруг поднял ведро и заорал что-то в сторону британского берега, его приятели рассмеялись, но Шарп не понял, чему они так радуются.

— Для лошадей? — спросил Ноулз.

— Нет. — Шарп зевнул. — Ведра артиллерийские. Значит, у них есть пушки.

Плохо.

Около дюжины французских парней держали в руках ведра, в которых лежали губки — ими гасили искры после выстрела пушки; довольно быстро вода в ведрах станет черной как чернила. Если пушки находятся неподалеку, Южный Эссекский окажется под огнем французской артиллерии.

Шарп вдруг почувствовал страшную усталость. Капитан хотел, чтобы битва поскорее началась, чтобы наконец возник шанс получить Орла, о котором он так мечтал.

Появились Симмерсон и Форрест, оба пешком, и с удивлением уставились на артиллеристов. Шарп поздоровался, и Симмерсон, который так нервничал, что на время забыл о враждебности, кивнул в ответ.

— Стреляли?

— Мушкеты чистят, сэр.

Симмерсон фыркнул. Он изо всех сил пытался вести себя доброжелательно, точно понимал, что нуждается в Шарпе и его умении воевать. Полковник вытащил из кармана массивные часы, открыл крышку и покачал головой:

— Испанцы опаздывают.

Становилось все светлее, на противоположном берегу поднимался дым костров — французы готовили завтрак.

— Разрешите сменить часовых, сэр?

— Да, Шарп, да. — Симмерсон старался говорить так, чтобы его голос звучал совершенно нормально, и Шарпу пришло в голову, что, возможно, полковник пожалел об отправленном в Лондон письме.

Иногда в свете надвигающейся битвы причины смертельной вражды начинают казаться несерьезными. Симмерсон хотел еще что-то сказать, но только покачал головой и повел за собой Форреста вдоль линии деревьев.

Часовых сменили. Проходили минуты, солнце начало разгонять туман, ночной сумрак рассеялся, как дымное облако после выстрела пушек. «Черт подери испанцев!» — подумал Шарп, прислушиваясь к сигналу горна, созывающего французов на построение. На противоположном берегу появилась группа всадников и принялась рассматривать британский берег в подзорные трубы. Теперь захватить французов врасплох не удастся. Офицеры наверняка увидят орудия, оседланных лошадей и ряды пехотинцев между деревьями. Исчезли тени и предутренний холод, а вместе с ними и надежда на то, что нападение окажется для французов неожиданным. Теперь неприятель сможет точно определить, какая армия пойдет в атаку, где и как организовать оборону.

Со стороны города послышался бой часов, и Шарп снова подумал о Жозефине: может быть, ее разбудили колокола? Он представил себе стройное гибкое тело в теплых простынях, тело, которое будет принадлежать ему только после сражения... Колокола напомнили об Англии: почему-то в голову полезли мысли о деревенских церквах, где в этот ранний час собираются прихожане. Упомянет ли кто-нибудь из них армию, сражающуюся в Испании? Вряд ли. Британцы не любили свою армию. Они, конечно, радовались ее победам, только вот давненько у них не было повода для такого праздника. Военно-морскими силами гордились, имена офицеров Нельсона знали все от мала до велика, но Трафальгарская битва уже давно стала историей, а Нельсон лежал в могиле, британцы вернулись к своим делам и забыли о войне.

Воздух потеплел, солдат начало клонить в сон, многие прислонились к стволам деревьев и, держа мушкеты на коленях, задремали. Откуда-то из глубины французского лагеря пронзительно зазвенел колокольчик погонщика мулов, напомнив Шарпу о мирной жизни.

— Сэр! — Его звал сержант одной из рот, стоящих в роще. — Ротных офицеров вызывает полковник, сэр!

Шарп махнул рукой, показывая, что понял, взял штуцер, оставил за себя Ноулза и направился в рощу. Он опоздал. Командиры слушали лейтенанта из штаба Хилла. Шарп уловил только часть того, что он говорил:

— Крепко спят... никакого сражения... обычное дело.

Со всех сторон посыпались вопросы. Лейтенант, выглядевший просто великолепно в роскошной драгунской форме, казалось, скучал.

— Генерал просит, чтобы вы оставались на своих позициях. Вряд ли французы начнут первыми.

Он уехал. Шарп пробирался к Форресту, чтобы выяснить, какую информацию пропустил, но, заметив на дороге знакомую фигуру, быстро поднял руку.

Подполковник Лоуфорд был в ярости. Он увидел Шарпа, натянул поводья и выругался:

— Проклятье, Шарп! Проклятье, проклятье, проклятье! Чертовы испанцы!

— Что случилось?

— Чертовы испанцы отказываются вставать! — Лоуфорд с трудом сдерживал гнев. — Вы можете этому поверить?

Вокруг них начали собираться другие офицеры. Лоуфорд снял шляпу и вытер лоб, под глазами у него залегли темные круги.

— Мы встали в два часа утра, чтобы спасти их проклятую страну, а они не могут заставить себя вылезти из постелей! — Лоуфорд огляделся по сторонам, словно рассчитывал отыскать какого-нибудь испанца, на котором мог бы выместить свою ярость. — Мы прибыли в шесть. Куэста валяется в своей проклятой постели, на мягких перинах, и говорит, что его армия слишком устала, чтобы воевать! Представляете?! Французы были у нас в руках. Вот так! — Он сжал кулак. — Сегодня утром мы бы разбили их наголову! Стерли бы армию Виктора с лица земли! Так нет же! Эти ублюдки твердят manana да manana — завтра да завтра! Виктор не дурак, он выступит сегодня. Проклятье, проклятье, проклятье! — Вильям Лоуфорд внимательно посмотрел на Шарпа: — Знаешь, что теперь будет?

— Нет.

— Там Журдан[8] вместе с Жозефом Бонапартом. — Лоуфорд показал на восток. — Они воссоединятся с Виктором, и тогда их станет в два раза больше. В два раза! Поговаривают, что Сульт собрал армию и подходит с севера. Господи! Мы сегодня упустили такую возможность!.. Хочешь знать, что я думаю? — Шарп кивнул. — Я думаю, этот кретин не желает идти в бой, потому что се годня воскресенье. Возле его кровати на колесиках собралась целая куча священников, они бормотали свои идиотские молитвы. Гнусные католики! А провианта так и нет!

— И что нам теперь делать? — Шарп снова почувствовал, что страшно устал.

— Теперь? Ждать! Куэста говорит, что бой будет завтра. Только этого не произойдет, потому что к завтрашнему дню французы уйдут. — Плечи Лоуфорда поникли, и он тяжело вздохнул. — Ты не знаешь, где Хилл?

Лоуфорд сразу ускакал.

«Черт побери испанцев, — подумал Шарп, — черт побери все на свете!» Он был сегодня дежурным офицером, в его обязанности входило расставить посты, проинспектировать солдат, попытаться вырвать у интенданта хоть какое-нибудь продовольствие. Он не сможет повидаться с Жозефиной. Сегодня не будет битвы, не будет Орла, не удастся заполучить ни кусочка чесночной колбасы. Проклятье!

— Я видела сегодня одного человека...

— Да? — Шарп посмотрел на Жозефину.