Анвар разрывался между благодарностью и неприязнью к своей спасительнице. Ориэлла избавила юношу от гнева Владыки и значительно улучшила его положение, но, заставив Анвара произнести клятву, навязанную Миафаном, она загнала его в ловушку. С другой стороны, раз Сара отвергла его с такой жестокостью, у него не было выбора. И все же, мог ли он винить ее? Из-за ребенка, ставшего плодом их любви, ее продали этому жестокому торговцу. Даже если бы она осмелилась помочь Анвару в присутствии купца, с чего бы ей делать это? У Сары были все причины ненавидеть его. Брошенный и обездоленный, Анвар теперь лишился даже надежды, и все, что у него оставалось — это работа. Так что он работал как проклятый, жалея, что хозяйка не дает ему больше поручений, чтобы оставалось меньше времени думать. Элевин был доволен новым слугой, а после оскорблений Джанока Анвар был рад каждому доброму слову.

Маги почти не замечали слуг, но иногда Анвару все же приходилось сталкиваться с ними, и постепенно он обнаружил, что Мериэль порывиста и строга, Финбарр добр, но рассеян, а Элизеф холодна и язвительна. Д'Арван говорил редко. Деворшана и Браггара следовало избегать. Первый был просто задирой, а в Брагтаре чувствовалась скрытая жестокость. Он постоянно оскорблял слуг, и те все поголовно его боялись. Даже Элевин старался держаться подальше от мага Огня.

Анвар ожидал, что волшебница Ориэлла, утолив свое обычное для Волшебного Народа упрямство, скоро забудет о простом слуге, но он ошибся. У нее неизменно находилось для юноши добро слово или улыбка, и она всегда благодарила его за услуги. Однако доброта и отзывчивость не вызывали большого уважения у остальных слуг, и это так озадачивало Анвара, что как-то раз он набрался смелости и заговорил об этом с Элевином.

— Все достаточно просто, — ответил мажордом. — Боюсь, что прислуге недостает воображения, а госпожа Ориэлла отличается от остального Волшебного Народа именно тем, что проводит много времени со смертными. Это противоречит тому, что слуги привыкли видеть в Академии, вот они и волнуются. — Он подмигнул. — Лично я считаю это добрым свежим веянием, но не советую тебе повторять мои слова, Анвар. И никогда не путай доброту госпожи с мягкостью. Если позволишь себе вольности, то скоро обнаружишь, что характер у нее такой же, как и у остальных ее коллег.

Анвар запомнил его совет. Он все еще опасался своей госпожи — ведь она принадлежала к ненавистному Волшебному Народу, и, следовательно, не заслуживала доверия. Юноша жил в постоянном страхе, что слухи об убийстве собственной матери просочатся из кухни в помещение личной прислуги, а уж оттуда неизбежно дойдут и до ушей хозяйки, и все гадал, почему Верховный сам не сказал ей об этом во время их памятной стычки в гарнизоне. Но вот однажды утром, через месяц после того, как он стал личным слугой, Анвар обнаружил, что остальная прислуга шепчется по углам и старается его избегать. Даже добросердечный Элевин хмурился, глядя на юношу, и Анвар был рад поскорее забрать завтрак Ориэллы — теплые, мягкие, свежеиспеченные булочки, единственное, что она ела в столь ранний час, и огромный чайник тэйлина — и поспешно убраться подобру-поздорову.

Хозяйка поднялась так рано, чтобы отправиться на тренировку в гарнизон. Стояло серое зимнее утро, и, в покоях было темно и холодно. Анвар накрыл на стол, зажег лампы и занялся камином. Ориэлла, которая в этот час всегда бывала не в лучшем настроении, вошла в комнату заспанная и сердитая. Анвар орудовал кочергой, пытаясь не бросаться ей в глаза и моля богов, чтобы слухи не успели дойти до госпожи. За его спиной послышались шаги, потом скрип отодвигаемого стула и журчание тэйлина, который наливали в чашку. Через некоторое время она откашлялась и начала:

— Анвар, я хочу поговорить с тобой.

Сердце юноши замерло, и притаившийся было страх вспыхнул с новой силой. Он с оглушительным грохотом выронил ведро, зола разлетелась по всей комнате. Хозяйка с яростным проклятием выскочила из-за стола, ее завтрак был безнадежно испорчен, а лицо и волосы стали серыми. Дрожа, Анвар бросился на колени.

— Госпожа, прошу тебя, — умолял он. — Я не нарочно.

— Конечно, не нарочно. — Ориэлла опустилась на колени рядом с ним. — Не унижайся так, Анвар — и прости, что испугала тебя. Я, кажется, еще не совсем проснулась, а тут еще этот грохот…

Она извиняется? Анвар в изумлении уставился на Ориэллу, и уголки ее губ весело приподнялись.

— О боги, — хихикнула она, — ты похож на помесь пугала с привидением! — Девушка провела руками по Своим пышным рыжим волосам и мгновенно оказалась окутанной серым облаком.

— Госпожа, я ужасно сожалею, — растерянно проговорил Анвар; Ориэлла откашлялась и, задыхаясь, проговорила:

— Ничего страшного! Это мы поправим. — Она щелкнула пальцами, и мгновенно весь пепел вернулся в ведро. Бросив в камин поленья, девушка небрежным жестом зажгла их. — Мы, Волшебный Народ, чересчур привыкли к вашим услугам и забываем, что и сами еще на что-то способны. — Потом ее интонации изменились. — Сядь со мной, Анвар, мне надо кое-что у тебя спросить.

Она подвела его к столу и протянула тэйлин в своей собственной чашке. Когда он принимал ее, его руки тряслись. Ориэлла уселась напротив, не сводя с юноши зеленых глаз.

— Эвелин сказал мне, что ты убил свою мать, — напрямую начала она. — Это правда?

Анвар не знал, что ответить. Он боялся, что разбудит заклятие Миафана, если попытается сказать правду. Кроме того, она все равно не поверит.

— Ну? — голос волшебницы прервал затянувшееся молчание. — Почему ты не отвечаешь? Боишься? — Она перегнулась через стол и взяла его руку. — Послушай, я не могу в это поверить, Элевин тоже. Ему сказал Джанок, а тому, очевидно, Миафан, и мажордом так встревожился, что пошел прямо ко мне. Мне тоже это кажется странным, Анвар. Как обвиняемый в убийстве, ты должен был попасть к Форралу, но этого не произошло, и теперь я хочу выслушать тебя. Если ты незаконно отдан в кабалу, я сделаю все, что в моих силах, чтобы восстановить справедливость.

Потеряв дар речи, Анвар потрясение смотрел на нее.

— Бесполезно, — наконец произнес он. — Мой отец имел право отдать меня в кабалу. Мне не хватало одного месяца, чтобы по закону считаться совершеннолетним.

— А остальное? — мягко спросила Ориэлла. Анвар изо всех сил пытался сдержать слезы.

— Как же я мог убить, — мучительно выдавил он. — Ведь я же любил ее!

С необычайным терпением Ориэлла вытянула из него всю историю о смерти матери, но все же Анвар так и не признался, что погасил пламя.

— Это был несчастный случай, — закончил он, — но я тоже виноват. Отец рассвирепел, и в отместку отписал меня в кабалу. Ориэлла содрогнулась.

— Твой отец — настоящий ублюдок!

— Нет, — сгорая от стыда, покачал головой Анвар. — Настоящий ублюдок — я. Потому-то он и решился на это. — Больше юноша ничего не мог сказать.

— Анвар! — Ладонь волшебницы легла на его руку, а лицо приняло озабоченное выражение. — Послушай. Хоть я и не могу ничего поделать с твоей кабалой, я не хочу, чтобы тебя несправедливо обвиняли в убийстве! Сегодня же я поговорю с Форралом. По крайней мере мы восстановим твое доброе имя.

С этого дня отношения между Анваром и волшебницей начали меняться. Ориэлла уговорила Форрала заняться этой историей, и, опросив торговцев, тот выяснил, что гибель Риа была несчастным случаем. Ориэлла объявила об этом в Академии, и Анвар наконец избавился от шепота за спиной и косых взглядов. И только когда всему этому пришел конец, он осознал, каким бременем лежало на нем несправедливое обвинение. Анвар был бесконечно благодарен своей госпоже, хоть она и была волшебницей.

Не ограничившись этим, Ориэлла всячески пыталась загладить те унижения, от которых страдал юноша. Частенько, когда он работал в ее покоях, она заставляла его присесть и выпить с ней за компанию вина или тэйлина. Но тут возникла новая опасность. Пока они болтали, девушка как бы невзначай расспрашивала его о прошлом, о семье, и Анвар не знал, что ответить. С ней было так легко разговаривать, что он постоянно боялся каким-нибудь неосторожным замечанием привести в действие заклятие. Иногда Анвар был на грани того, чтобы довериться ей и попросить о помощи, но, несмотря на то что Ориэлла так много для него сделала, она все же оставалась волшебницей и любимицей Миафана, и юноше почему-то никогда не удавалось решиться.