Начатое в 50-х годах XX в. строительство отдельных общественных сооружений вне всякой связи с городской средой отражало условия послевоенной Японии (не хватало средств, не было градостроительных планов и т. д.), в то же время оно выражало прямую связь с общемировой архитектурной практикой строительства единичных и уникальных сооружений. Создание тщательно сконструированного микромира этих сооружений — общественных центров, ратуш, спортивных сооружений и музеев, не претендовало на трансформацию городской системы и создание единого архитектурного целого.
Именно это — перестройку городов, попытку архитектурными средствами разрешить комплекс сложнейших социальных проблем капиталистического города предполагал «План перестройки Токио» К. Тангэ. На сей раз будущий город демонстрировал цельность проектирования и выглядел единым, четко продуманным ансамблем. Правда, при этом архитектурным средствам не придавалось сколько-нибудь серьезного значения, но материальные структуры, воплощающие специфически японское образное мировосприятие, выглядели символом системы, мобильной и открытой для дальнейшего развития и изменений.
Десятилетие, прошедшее с опубликования «Плана перестройки Токио», и представленная на ЭКСПО-70 реально действующая модель метаболистической системы фактически подвели итог конструированию города, основанному на ложных посылках, на вере во всемогущество архитектуры в преобразовании физической и социальной природы города. К тому же психологическое отторжение урбанистического будущего «города-механизма», «города-монстра» привело и к психологической переоценке мегалополиса, а потом и отказу от него как основной перспективы урбанизационного развития страны.
Середина 70-х годов была отмечена широким строительством городов-спутников, реконструкцией обширных районов крупнейших городов (прежде всего Токио и Осака), в процессе которой на месте деревянных кварталов вырастали многоэтажные и высотные сооружения.
На страницах западной печати появились утверждения, что коллизия, возникшая на японской почве, и прежде всего в японском городе, в результате сложного многопланового взаимодействия культур Востока и Запада обрела основу разрешения или даже практически разрешена, по сути дела, внеархитектурными средствами. Закономерные потребности развивающегося современного города высокоразвитой индустриальной страны сделали необходимым как многоэтажное строительство, в том числе и жилое, так и интернациональные стандарты быта. Таким образом, признается необходимость и правомерность смены модели города.
В действительности, процессы, характерные для современного японского города, гораздо сложнее. Прежде всего, большим городом не исчерпывается объемность и многоплановость процесса урбанизации. Есть еще города, средний и малый, которые по характеру социальной и физической структуры в большинстве своем традиционны. Но и притом что западное строительство начинает занимать все более значительное место и идет изменение физической структуры города, вряд ли приемлемо видеть в этом завершение диалога между традиционным и интернациональным в культуре, тем более с признанием победы последнего. Японцам свойственно бережное отношение к культурному наследию, ко всему укладу жизни, преемственность, традиционность характерна и для сферы общественной жизни. Психологический стереотип, формирующий порядок организации жилища, одинаков как у японца, живущего в крошечной квартирке апато, так и у жителя многокомнатных кооперативных квартир или частных — в национальном стиле — особняков, усовершенствованных техническими достижениями века. Основа различия здесь — классовая, а не в том, что западные стандарты завоевали большую предпочтительность.
Многое в новом строительстве, в том числе в тщательно спланированных комфортабельных городах-спутниках, оказывается несоответствующим привычным жизненным стереотипам японца. Недостатки городов-спутников в полной мере проявились и на японской земле. Нарушение демографической картины (молодые семьи, отсутствие стариков), как и на Западе, привело к появлению «детей-ключников» — кагико, в ожидании возвращения родителей с работы, гуляющих с ключом на шее.
Не менее серьезным последствием стало разрушение социальных связей, свойственных прежнему японскому городу, падение социальной активности в новых городских образованиях. Микросреда разнообразных соседских организаций, характерной чертой которых являлись взаимопомощь, социальный контроль и групповая дисциплина, сменилась современными (но удивительными для Японии) взаимоотношениями в многоквартирном доме, где нередко соседи по лестничной клетке незнакомы друг с другом.
В создании нового города, в его постоянном диалоге со старым городским образованием традиционный город упрямо пытается сохранить свои позиции. Исторически сложившееся единство городского организма — это часть культурного комплекса, сформировавшегося на японских островах, хранилище социально-психологических стереотипов нации, и его исчезновение не может пройти бесследно. Гибкость, «открытость» культурной системы Японии предполагает не только готовность к взаимодействию, но и активное впитывание нового, его трансформацию при сохранении традиционного.
Подобный пример сегодня — проект восстановления в новых городах традиционно-компактного жилого блока-квартала, который разрушается схемой микрорайонов со свободной планировкой. Шесть двух-трехэтажных домов (по три напротив друг друга) образуют замкнутую систему муко сан рёдонари, практически восстанавливающую практику создания «соседства» — пространств социальной активности — кайвай, характерных для старого города.
К экспериментам подобного рода можно отнести строительство Цукуба — научного центра вблизи столицы, где разноэтажные железобетонные здания институтов объединены традиционной садовой архитектурой, а торговый центр построен с учетом структуры и общего характера традиционного торгового района. Разнообразные типы пространственной организации, характерные для традиционного городского образования, используются при реконструкции провинциальных городов вокруг Осака и Кобе, таких, как Масай, Такасаго, Тоёока, Какогава, Каваниси и др.
Можно предполагать, что подобные поиски вариантов формирования нового города (кстати, не всегда удачные) будут расширяться, но уже сейчас очевидно, что основа их — обращение к национальному культурному наследию, к «копилке» традиционных ценностей нации.
Наиболее творчески осуществляется соединение потребностей современности и строительных традиций в архитектуре отдельных сооружений и комплексов. Но не архитектурные поиски, как бы интересны или разнообразны они ни были (от «функционалистских» сооружений до экспериментов «постмодернистского» направления конца 70-х годов), являются главным, что определяет судьбы современного города. Решающую роль играет характер разрешения целого комплекса социальных проблем на уровне разных планов городского образования.
Город, как условия жизни и высокопроизводительной трудовой деятельности, как полноценная экологическая среда, оказался на грани острейших социальных противоречий и трудностей. Многомиллионный город, тем более мегалополис, с огромным скоплением населения, засорением среды, все возрастающим социально-психологическим прессингом урбанизации, последнее время в значительной мере становится угрозой нормальному воспроизводству рабочей силы.
Государственная политика в области образования и воспитания японца, использование религиозных воззрений, целый комплекс теорий (об особом «коллективизме» японцев, «семейных» отношениях на предприятиях, о «ценности жизни», о «самоусовершенствовании» и т. д.) призваны сегодня содействовать не только стабильности капиталистического строя, но и непрерывному повышению производительности труда. Как никогда ранее, важным для правящих кругов стало сохранение уникального социального климата, определяющего успехи высокоиндустриальной страны и места, занятого ею в капиталистическом мире. Город, как жизненная среда трудовых ресурсов, стал объектом пристального внимания государства, так же как и попыток регулировать процесс урбанизации в масштабах страны.
