- Пришёл почтенный Мустафа Каражоглу, господин. Просит встречи с вами.
- Просит? Это хорошо, Салман. Подай гостю кофе и остальное, я скоро буду.
Поклонившись, названный Салманом вышел. Салман… Такое же лживое имя, как и его собственное, под которым он прибыл сюда, в Стамбул, предварительно показавшись ещё в нескольких городах Османской империи, выдавая себя на не самого бедного торговца со связями по имени Керим Сардак. Понятное дело, что его знание турецкого наречия было не самым лучшим, но этому имелось вполне правдоподобное объяснение в том случае, если бы стали пытаться выяснять причины. Мать из Сербии, третья жена в отцовском гареме, изначально выученный чужой для османа язык из-за небрежения пребывающего в разъездах отца и сложное переучивание. Но… как оказалось, хватило даже имеющегося знания, оказавшегося вполне достаточным. Более двух лет в плену и потом несколько месяцев выматывающего изучения уже там, в Италии, под надзором тех, кто знал турецкий как родной и пытался добиться того же от учеников. А также знания мусульманских молитв, правил поведения, прочих важных и не слишком мелочей. Учили многих… немногие справились.
Немногие, да. К тому же отбирались те, кто в достаточной степени ненавидел всё, так или иначе связанное с османами и другими магометанами. Подобные ему, попавшие в силу судьбы в плен. Похожие на Салмана, он же Болеслав родом из Польши, захваченный крымскими татарами во время одного из набегов и более десятка лет проведший в самых разных местах, от Бахчисарая и Кафы до Каира и Измира. Как две женщины, сейчас изображающие его жён, Мариам и Зульфия, ещё в юном возрасте оторванные от семей и проданные на базарах как мешки с орехами по одному из так любимых магометанами и их муллами выражений. В Италии подобрали самых разных, способных носить создаваемые для них личины. Не все были хорошими воинами, некоторые не были ими вообще. Зато найти среди отобранных тех, кто предал бы… это стало бы очень сложной задачей. На случай же попадания в руки палачей – а в застенках говорят все, если не повезёт умереть от рук перестаравшихся заплечных дел мастеров – имелся яд. Хитро спрятанный, чтобы хоть одно из вместилищ отравы да не нашли.
Пора, ведь пришедшего гостя нужно было заставить ждать в меру, чтобы тот не забыл, кто он и кто его хозяин. Да, именно хозяин, держащий в руках самое главное – саму жизнь Мустафы, повергая того в ужас. Воистину, турку было чего опасаться. Как и двум другим, ему подобным. Трое… Их было трое – тех, кого он, Мирко, схватил за глотку и крепко держал, не выпуская, с помощью доходящего до глубины душ страха и неотвратимости мучительной смерти, от которой могло спасти лишь полное подчинение. А как иначе? Все трое видели, как именно умирают от сразу нескольких ядов, неведомым для них образом попавших в тела других турок, выбранных как пример для показа. Что будет с теми, кто ослушается, не станет выполнять приказы.
Смерть быстрая и мучительная. Смерть медленная и мучительная. Вроде бы от болезни… болезней. Самых разных, никак между собой не связанных. И полнейшее непонимание, ведь кое-кто из умерших никак не мог быть отравлен, ибо принимал все возможные меры против яда, но всё равно умер, причём в названные Мирко сроки. Гнедич же знал гораздо больше того, чем рассказывал запугиваемым магометанам.
Введи других в заблуждение и тем самым стань для них ещё опаснее, чем ты есть на самом деле. Ни сам Гнедич, ни его люди не травили тех, кто умер от одного из ядов рода Борджиа. Здесь работали другие люди Его Величества, о которых он не имел и не должен был иметь понятия. И помимо его небольшого отряда присутствовали и другие. Да, их он тоже не знал, чтобы по тем или иным причинам не выдать даже случайно. Знал лишь, что они есть и делают общее дело.
- Здравствуй, почтенный Мустафа. Да продлит Аллах твои дни, - поприветствовал Мирко довольно известного в Стамбуле торговца съестными припасами. – Как здоровье твоих сыновей, благополучно ли идут торговые дела?
Мягкий голос, радушная улыбка… Со стороны всё выглядело так, будто один правоверный с радостью принимает другого в своём доме. Вот только этот другой чем-то очень сильно обеспокоен и смотрит на первого со смесью страха и ненависти. Впрочем, тоже ничего удивительного, если предположить, что замешан большой долг, отдать который затруднительно, а избежать оплаты никак не получится. В каком-то смысле так оно и было.
- Когда ты отпустишь меня и мою семью, Керим? - простонал Каражоглу. – Я, мой брат, сыновья и племянники, все делают то, что ты приказываешь. Возьми деньги и дай нам уехать.
- Уезжайте, - пожал плечами Мирко, присаживаясь так, как тут было принято, прямо на горку подушек, привычно и уже естественно для себя. – Клянусь бородой Пророка, я не тюремщик тебе и твоим родным.
- Но ты же знаешь… Я не могу.
- Скоро я тебя отпущу. Будешь жить так, словно и не знал меня. Разумеется, получив обещанное. Но сначала… Ты ведь получил право поставлять часть провианта стамбульским янычарам, да? Сниженные цены, звонкая благодарность кому следует. Не разочаровывай своего друга, Мустафа.
Каражоглу закивал, тряся жидкой бородёнкой так, что Мирко не мог не сравнить его с бьющимся в припадке старым козлом. Но страх… он не обманывал, показывая, что этот трясущийся турок полностью в его руках.
- Я доволен. В ближайшие дни к тебе придёт Салман, проверить, качественный ли ты отправляешь товар доблестным воинам, защитникам столицы. А потом, когда сделка будет совершена и все мы удостоверимся в её выгоде… ты получишь лекарство. Для всех. Теперь уходи.
Дважды просить не пришлось. Турок чуть ли не уполз спиной вперёд, кланяясь и поминая милость Аллаха, Пророка и множество иных значимых для правоверного имён. Мирко же, как и подобало личине, им носимой, улыбался, перебирал четки, а также думал, что скоро очередной намаз, который придётся совершать, даже если он уверен, что в доме нет никого лишнего, постороннего. Натянутая им кожа не допускала ни малейшего небрежения, так уж его научили.
Каражоглу был третьим и последним, кто был важен. Последним, кто подтвердил готовность выполнить всё требуемое. И попробовал бы он этого не сделать, будучи абсолютно уверенным, что в крови его и кое-кого из родственников не притаился один из хитрых итальянских ядов, без противоядия к коему он не проживёт и пары месяцев. Признаться, Мирко и сам не знал, был ли что Каражоглу, что другие, отравлен. Ему лишь сказали, как именно следует действовать.
Зато он точно знал, зачем заставил прикованного к нему страхом турка стремиться заключить договор о поставках провизии стамбульским янычарам. Вот в ней яд точно будет! Медленный, действующий далеко не сразу. но уже довольно скоро вызывающий разные болезни, кажущиеся совершенно естественными. К слову, при помощи второго «скованного ядом страха» отрава оказалась в запасах провизии не так давно отправившихся из Стамбула кораблей, которые должны были усилить флот Кемаль-реиса Теперь на части – точно неизвестно, какой именно, учитывая то, что Мирко знал о существовании других отрядов, подобных собственному – судов османов будут больные команды, а может и вовсе часть успеет умереть, тем самым оставляя флот без тех, кто способен делать его таковым.
А ещё… Кое-кому из османской знати, знай они о поступивших как ему, так и другим отрядам приказов, следовало бы помолиться своему Аллаху и как следует. Перед смертью помолиться. Османы почему то успели забыть, что даже в своей столице могут оказаться смертны. Внезапно смертны, да ещё так, что убийце не обязательно находиться рядом. Бесшумно свистнувший арбалетный болт, к тому же с отравленным зазубренным наконечником, убивает ничуть не хуже, нежели клинок. Это даже лучше для прерывающего жизнь, потому что дает ему возможности ускользнуть, если предварительно позаботиться об отходе. Этому их тоже учили!
Тех, кого стоило убить, хватало. Это и янычарский ага, и важные дервиши из числа бекташей… Бекташи, этот суфийский орден, вообще считались покровителями янычар – явления, которое Мирко, подобно многим другим, люто ненавидел. Ведь янычарами становились не османы, а сербы, боснийцы, иные из числа завоёванных народов, причём дети. Дети, отобранные у родителей по праву девширме, будь оно проклято! Их с самых юных лет воспитывали в духе магометанского фанатизма. чтобы они потом убивали тех, кто был с ними одной крови, одного духа… даже не понимая этого, но являясь лучшими воинами османов как раз из-за них… крови и духа. Гнедича и ему подобных успели научить… объяснить, что нельзя ненавидеть самих янычар, которые есть всего лишь жертвы. Жертвы, которых нельзя исцелить, можно лишь даровать смерть. Другое дело те. кто их создаёт, «воспитывает», поддерживает дальнейшее развитие. Поэтому ага, дервиши-бекташи и иные – они должны были умереть. Желательно в мучениях, но сойдёт и просто арбалетный болт в голову или сердце.
