Борджиа, следовало признать, поступили разумно, не став цепляться за то, что не могли удержать, разменяв это на более близкое и полезное лично им. Но теперь Авиньон вновь готов был воссиять казалось бы давно и прочно забытым блеском. Чего стоило одно появление в этом городе сперва части рода делла Ровере, в том числе и с перстнями кардиналов на руке, и других значимых персон в церковной среде. Особенно из числа братьев-проповедников. Они готовились.
Заодно готовился и маршал Франции Луи де Ла Тремуйль, прибывший в Авиньон по поручению короля, чтобы одновременно и присмотреть за союзниками, и протянуть первые нити между короной Франции и османским султаном. Опасная связь, но без неё действительно не получилось бы возродить прежнюю мощь королевства. Она была недостижима без ослабления главного врага, а именно семьи Борджиа, сочетавшей в своих руках власть светскую и духовную. Слишком много власти для одной семьи!
Противостояние между нынешним понтификом с одной стороны и его недоброжелателями во главе с кардиналами рода делла Ровере и Ордена святого Доминика с другой достигло точки кипения. Бурлящее под плотно прижатой крышкой варево готово было прорваться наружу, затопив не только огонь под котлом, но и обварив всех, кто имел неосторожность оказаться рядом. Александр VI издал новую буллу, в которой по существу уничтожил буллу своего предшественника, Иннокентия VIII, развязывающую руки инквизиторам в их охоте на ведьм. Более того, в булле прямо говорилось, что немалую часть отцов-инквизиторов ждёт суровый церковный трибунал за допущенные злоупотребления властью и пытки «невинных людей». Естественно, мало кто из братьев-проповедников вообще готов был прислушиваться к оглашённой в Риме и разосланной во все земли булле и тем более исполнять оную.
Отсюда и ответ… ответы. В тех местах, где светские власти поддерживали инквизиторов, костры разгорелись с новой силой. Этим братья-проповедники наглядно демонстрировали Святому Престолу, что выполняют лишь те приказы, которые соответствуют их вере, но не входящие с ней в противоречие. В местах же, где их позиции были слабы… там они вели себя гораздо осторожнее. Более того, наблюдался частичный исход доминиканцев из монастырей, расположенных там, где влияние Александра VI было велико и существовала немалая угроза попасть в руки тамплиеров, что стали карающей рукой не только короля Италии, но и Святого Престола. Хотя… Эти две части одного целого становились всё более привязаны друг к другу, и разорвать столь прочную связь уже вряд ли получится.
- Гость жаждет встречи с вами, маршал, - отвлёк де Ла Тремуйля от тягостных мыслей голос графа де Граммона. – Заставить его обождать или…
- Это было бы лишним. Пусть войдёт.
- Моё присутствие?
- Я хочу, чтобы вы остались, де Граммон. Ваши умения составлять свои планы сражений и видеть недостатки в чужих может мне пригодиться. Особенно после уже случившегося в Османской империи и того, что то ли произошло, то ли может произойти. Новости с полей битв если и способны лететь по воздуху, то лишь на голубиных крыльях, хрупких, ненадёжных и уязвимых к чересчур многому.
Поклонившись, де Граммон удалился, на некоторое время оставив маршала королевства и командующего большей часть войск короны наедине с самим собой. Слуг, присутствующих в том небольшом зале. в котором он находился, Луи де Ла Тремуйль обычно и не замечал, равно как и застывших столбами охранников. До поры не замечал, поскольку сейчас слуг не имелось совсем, а пяток королевских гвардейцев был из числа тех, кто продолжал бы хранить молчание, даже устрой он, маршал Франции, тут настоящую чёрную мессу с принесением в жертву девственниц и младенцев. Впрочем, разговор с «гостем», который вот-вот начнётся, был немногим лучше по оценке тех, кто правил Римом и Италией. Вспоминалась булла о Крестовом походе, в которой прямо говорилось о печальной участи безумцев, решившихся хоть как-то попытаться договариваться с османами и тем более помогать им хоть в чём-то, в делах военных, торговых или дипломатических. А именно последнее и было целью, которой маршал намеревался добиться. Не собственной, конечно, волей, а по поручению монарха. Но для бешеных Борджиа и их сторонников это не было оправданием. Де Ла Тремуйль до сих пор содрогался, вспоминая творящееся с ним под действием неведомого яда. Тогда ему удалось выжить, но… Было ощущение. что «аптекарь сатаны» не ставил своей целью непременное убийство вражеского военачальника. Другое дело – показать его слабость, уязвимость перед «проклятьем тамплиеров». Вот это Борджиа действительно удалось. Да и выживший маршал при трагически погибшем короле создавал особенно впечатляющую декорацию, при которой погибал основной «виновник», а его верный слуга нёс пусть жестокую, но не смертельную «кару».
Разумность и эффектность. Драмы и трагедии, эпос и ядовитый, злобный балаган – казалось, семья Борджиа использовала все виды театрального искусства применительно к самой жизни, играя судьбами людей и целых родов, городов и стран, от захолустных до наиболее могущественных. Это было… пугающе. Уж ему ли, Луи де Ла Тремуйлю, сеньору д’Амбуаз этого не знать!
Звук открывающейся двери помог маршалу выплыть из то и дело накатывающих волн страха. Отвлечься, вот что требовалось. Почувствовать, что есть в мире и другие, кому не повезло с проклятыми Борджиа ещё сильнее. А султан Баязид II с недавних пор мог считаться именно таким, пострадавшим от Борджиа куда сильнее французской короны, её обладателя и верных слуг сего достойного монарха. Разгром флота при Лефкасе, высадка воинов-крестоносцев в княжестве Зета и республике Дубровник, которые де-факто стали зависимы не от воинов Креста, а от Чезаре Борджиа. Неожиданно быстрое, ошеломительное для османского султана взятие Подгорицы, этой мощной крепости, которая по самым мрачным прикидкам султанских военачальников должна была продержаться месяц-другой. Суматошный сбор подготавливаемой для высадки на Ионических островах армии, перенацеливание в сторону Зеты и назначение командующим Давуд-паши, великого визиря. Подобный жест говорил о том, что Баязид II придаёт предстоящему сражению особую важность и ждёт от него только и исключительно победы. И численность тому соответствовала – без малого семьдесят тысяч войск, из них почти десять из числа янычар, главной воинской силы империи, грозной и действенной.
И что же случилось? Крах. Полный. Более трёх десятков тысяч из армии великого визиря были погребены в огромных могильниках или же оказались пленены. Ещё немалое количество рассеялось по окрестным и не очень землям. Точное число было невозможно узнать, а сам Давуд-паша тоже не желал особенно откровенничать даже перед своим повелителем, хотя и трясся как лист на ветру в ожидании даже не немилости, а казни за столь выдающееся поражение.
Никто не в силах был отрицать очевидного – Крестовый поход уже увенчался успехом. Вопрос оставался лишь в том, насколько велик он будет и какие конкретные плоды принесёт каждому из участников. Зато проигравший в этой войне уже был известен – султан Баязид II, власть которого заметно пошатнулась, но ещё оставалась достаточно крепкой, чтобы прислушиваться к нему и вести переговоры с его тайным посланником. С тем, кто раньше был бароном Клодом дю Шавре, бежавшим в Османскую империю, наделав больших долгов, а к тому же оказавшись замешанным в нехорошую историю с парой убийств и отнюдь не на честных поединках. Теперь, разумеется, он был не Клодом дю Шавре, а шевалье Карлом де Шарде. Имя было выбрано похожим на изначальное, чтобы самому не путаться. Опасений же встретить здесь, в окрестностях Авиньона и самом городе кого-то из прежних знакомых почти не было – слишком далеки для того родные края близ Суассона.
Зато опознать в настоящем французе по крови и воспитанию прислужника османского султана, уже успевшего принять ислам и даже обзавестись самым настоящим гаремом… невозможно. На службе у Баязида II Клод дю Шавре обзавёлся новым именем, приобрёл иные привычки, манеру держаться, говорить. Вдобавок иной выбор одежды, изменившаяся причёска, усы… Нет, не после почти десятка лет вдали от Франции!
