Это — центральный пункт всех рассуждений об эмпирическом подтверждении. Непосредственное наблюдение того, о чем говорится в утверждении, дает уверенность в истинности последнего. Но область применения такого наблюдения является ограниченной. Подтверждение следствий — универсальный прием, применимый ко всем утверждениям. Однако прием, только повышающий правдоподобие утверждения, но не делающий его достоверным.
Л.Витгенштейн рассматривает такой пример. Считается, что вождь одного племени своими ритуальными танцами способен вызывать дождь. На каком основании мы полагаем, что люди этого племени ошибочно связывают танец вождя с дождем? Если их система взглядов также согласованна, как и наша, то мы никак не можем судить о них с точки зрения наших представлений и нашей практики. Если, к примеру, мы ссылаемся на статистические данные в пользу того, что ритуальные танцы не имеют никакого отношения к дождям, племенной вождь объяснит нам, что боги капризны. Окажется, таким образом, что, если после танца дождь идет, это подтверждает, что танец способен вызывать дождь; если после танца дождя все-таки нет, это подтверждает, что боги капризны и не обращают внимания на танец. Этому, по мнению Витгенштейна, защитник современной картины мира не сможет противопоставить ничего, что было бы убедительным для тех, кого он хочет убедить.
Общий вывод Витгенштейна скептичен: обратить инакомыслящего разумными доводами невозможно. В таких случаях можно только крепко держаться за свои убеждения и ту практику, в рамках которой они сложились, и объявить противоречащие взгляды еретическими, безумными и т.п. Люди верят в капризных богов, в гадание, в независимое существование физических объектов потому, что они обучены выносить свои суждения и оценки на основании этих предпосылок. Когда меняется система воззрений, меняются понятия, а вместе с ними меняются значения всех слов. На инакомыслящих можно воздействовать не рассуждениями и доводами, а только твердостью собственных убеждений, убедительностью, граничащей с внушением. Если таким образом удастся все- таки повлиять на человека другой культуры, это никоим образом не будет означать, что наши убеждения по каким-то интерсубъективным основаниям предпочтительнее, чем его воззрения[28].
Пример Витгенштейна выразительно показывает, что подтверждение следствий лишь повышает правдоподобие обосновываемого утверждения, но в принципе не способно сделать его достоверным. При этом само правдоподобие носит во многом субъективный характер. Положение, весьма правдоподобное для представителей одной культуры и одних верований, может казаться малоправдоподобным для тех, кто принадлежит к другой культуре и придерживается иных верований.
Пример с танцем дождя рассматривает и П.Фейерабенд, делающий из него выводы, направленные против непоколебимой веры в науку и ее самокритичность. Что может быть с научной точки зрения более иррационально и некритично, чем танец дождя? Однако, утверждает Фейерабенд, у нас на самом деле нет никаких рациональных, базирующихся на современной науке доводов в пользу того, что танцы дождя племени Хопи не могут вызывать дождя. Нет никаких статистических данных о соотношении дождей и танцев, выполненных должным образом. Ведь для эффективности танцев дождя может потребоваться такая солидарность народа племени, которая теперь уже не существует, и такая степень психической концентрации и самоотдачи, какая нынче уже не встречается. Причиной неэффективности танцев дождя в наши дни может являться утеря гармонии между человеком и природой во всем мире. «Отказывать танцам дождя в эффективности на том основании, что они не эффективны в наши дни, — это все равно, что отбрасывать закон инерции, потому что мы не видим объектов, движущихся по прямой с постоянной скоростью сколь угодно долго без приложения силы»[29].
Утверждение Фейерабенда, что в отрицании эффективности танцев дождя нет ничего научного, является явной передержкой. Нет особой научной теории, трактующей связь ритуальных танцев с дождем, но такая теория и не нужна: физика атмосферы ясно говорит, что такая связь отсутствует. Критика эффективности танцев дождя отвечает современным стандартам рациональности. Отсутствие дождя после исполнения танца дождя должно считаться опровергающим примером для утверждения «Если вождь племени исполнит танец, то пойдет дождь». Другое дело, что сама рациональность понималась когда-то иначе в рамках другой, первобытной культуры.
Ссылка Фейерабенда на то, что результативности танцев дождя мешает, быть может, утраченная солидарность народа племени, — пример аргумента, который нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Аналогия между подтверждением закона инерции и подтверждением эффективности танцев дождя является поверхностной. В целом аргументы, приводимые Фейерабендом, представляют собой типичный пример недобросовестной, софистической аргументации, ставящей своей целью не истину, а утверждение принятой точки зрения с использованием не только корректных, но и некорректных приемов.
Важность эмпирического обоснования утверждений невозможно переоценить. Обусловлено это прежде всего тем, что конечным источником и критерием наших знаний выступает опыт. Познание начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении. Чувственный опыт связывает человека с миром, теоретическое знание — только надстройка над эмпирическим базисом.
Вместе с тем опыт не является абсолютным и бесспорным гарантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковаться, проверяться и пересматриваться. «В эмпирическом базисе объективной науки, — пишет К.Поплер, — нет ничего “абсолютного”. Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «данного» основания. Если же мы перестали забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убеждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере некоторое время, выдерживать тяжесть нашей структуры»[30].
Таким образом, если ограничить круг способов обоснования утверждений их прямым или косвенным подтверждением в опыте, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается переходить от гипотез к теориям, от предположений к истинному знанию. Эмпирическое обоснование должно быть дополнено теоретическим обоснованием.
3. Факты как примеры
Эмпирические данные могут использоваться в ходе аргументации в качестве примеров, иллюстраций и образцов[31]. Выступая в качестве примера факт или частный случай делает возможным обобщение; в качестве иллюстрации он подкрепляет уже установленное общее положение; и наконец, в качестве образца он побуждает к подражанию.
Использование частных случаев в качестве образцов не имеет отношения к аргументации в поддержку описательных утверждений. Образцы используются для обоснования ценностей и аргументации в их поддержку. Эта проблема будет обсуждаться позднее.
Употребление фактов как примеров и иллюстраций может рассматриваться как один из вариантов обоснования какого-то положения путем подтверждения его следствий. Но в таком качестве они являются весьма слабым средством подтверждения: о правдоподобии общего положения невозможно сказать что- нибудь конкретное на основе одного-единственного говорящего в его пользу факта. Скажем, Сократ прекрасно владел искусством вести спор и определять понятия; но, отправляясь только от этого частного случая, нельзя правдоподобно заключить, что все люди хорошо умеют вести спор и определять или что по меньшей мере все древние греки искусно спорили и удачно определяли понятия.
