Петр Аркадьевич Столыпин до сих пор в нашей стране фигура неоднозначная. Для кого он «Великий реформатор», для кого «русский Бисмарк», для кого «Вешатель». Для одного кинорежиссера, оскароносца и орденоносца Столыпин — самый выдающийся россиянин всех времен и народов!

Касательно же «Антэма», тут я согласен с Премьер-министром. Запретить! Пустая сцена с задником, на котором намалеван одинокий утес уже с облупившейся краской. Железные врата, возле которых стоял Некто с мечом во весь рост. А по сцене, словно лягушка, подпрыгивал главный герой.

Боже ты мой, какой напыщенный язык! Не спасал даже великий Качалов в лысом парике, изображавший Антэма. Действующих лиц было много, но я никого не узнавал. Ну, разве что Некто у входа — не то ангел, не то апостол Петр, не желавший впускать в рай главного героя, походил на молодую Серафиму Бирман, запомнившуюся по роли княгини Старицкой из Эйзенштейна.

Из-за напыщенного старомодного языка я даже не мог понять, о чем идет речь?

— Молодой человек, — кто-то подергал меня за плечо, — попросите вашу спутницу, чтобы она не так громко храпела.

Пожалев о потраченных сорока рублях, ухватил Полину в охапку и повел в буфет. Народу там немного. Еще бы. Из ассортимента лишь чай с какими-то страшными сухарями, зато по цене десять рублей за стакан и по три рубля за сухарь!

— Пойдем лучше домой, там и попьем, — предложила барышня, слегка смущенная своим поведением в театре. Но осуждать девушку я не стал. Еще бы немного, сам заснул.

Мы шли от Камергерского переулка к Дому Советов, любуясь на прихорашивавшуюся Москву. Решили сделать круг, пройдясь мимо Большого театра. Ух ты, какая красота! Сквер перед театром превратился в какой-то волшебный сад с деревьями, окутанными лиловым туманом! Красная бахрома развешана по площади, а дорожки залиты лунным светом!

А где подсветка, где лазерные установки, рассеивающие свет и дающие целостные картинки? Чудеса! Я даже и не думал, что такое возможно в восемнадцатом году!

— Вова, а откуда у тебя деньги? — неожиданно спросила Полина.

Я замялся, потом попытался все обратить в шутку.

— Вот, еще не женился, а ты мне уже допросы устраиваешь. Надо интересоваться не тем, откуда деньги у мужа, а куда он деньги потратил!

— Вов, ну скажи, — начала приставать девушка, а потом со злорадством сказала: — Не скажешь, я тебя «вовкать» стану!

— Тогда я тебя Капкой обзову! — пообещал я, и девчонка надулась, как мышка. Но надолго ее не хватило. — Вова, ну скажи, а? Интересно ж.

— А тебе сколько нужно?

Полина слегка замялась, а потом таинственным шепотом сообщила:

— Две тыщи.

У-у. А мне выписали премию в размере трех месячных окладов — две тысячи четыреста. После визита в театр осталось меньше. Если отдать Полинке две тысячи, останется с гулькин хрен, а я собирался поднакопить деньжат и купить себе новые сапоги, потому что старые уже начали просить каши. С другой стороны, сапоги стоят четыре тысячи, и накоплю ли я на них — не факт. Цены все лезут и лезут вверх. Но в башку лезли нехорошие мысли — а не раскручивают ли меня? Все-таки, хотя тело Владимира Аксенова и было двадцатилетним, но от пятидесятилетней башки Олега Васильевича Кустова не избавиться. Этакий папик, кошелек на ножках. А к пожилым мужчинам, роняющим слюну перед малолетками, я относился с брезгливостью. Напустив в голос строгости, спросил:

— Что ты себе опять насмотрела?

— Жакетик, — сообщила девушка. — Я тут себе у одной старушки присмотрела, приценилась. Она три тысячи просит, но сказала, что и за две отдаст. Вишь, Степан скоро на фронт уйдет, а мне губернский комсомол поднимать. Не знаю, изберут меня председателем губернского комитета РКСМ или нет, да это неважно, а у меня и одежды-то приличной нет. Лучшее платье мне в прошлый раз беляки изодрали, а новое не купить, и материи нет, чтобы сшить. Было у меня кое-что, так все старое. Неужели не замечал? Я же, чтобы в Москву съездить, по знакомым ходила, одежду собирала. А куда годится, чтобы комсомольский вожак ходил, как полохало?

Мне вдруг стало жалко девчонку. Не обращая внимания на народ, бродивший по вечерней Москве, крепко обнял ее и поцеловал.

— Дам я тебе денег, покупай.

Мы вернулись в гостиницу. По какому-то случаю — может, в честь годовщины революции, по трубам второй день шла горячая вода. Полина, ни разу в жизни не купавшаяся в ванне, ограничилась помывкой из душа, моей радости не поняла, но я был счастлив. Хуже, что ванна, не чищенная со времен той же революции, была даже не желтая, а коричневая. Чистящего средства или хотя бы соды достать не удалось, но отыскался пакет сухой горчицы. Вспомнив «домашние хитрости», печатавшиеся в журналах времен позднего СССР и Перестройки, я так отдраил ванну, что любо-дорого поглядеть.

Пока девушка хлопотала по хозяйству, готовя нехитрый ужин, я решил по-быстрому искупаться. Когда еще в эпоху гражданской войны удастся принять ванну?

Только-только набрал воды, залез, как явилось мое «сокровище». Хихикнув при виде меня и даже слегка смутившись, словно впервые видела голого мужчину (по крайней мере, раз пять видела), спросила:

— Вова, а откуда у тебя деньги?

— Взятку взял, — ответил я. — Вот сегодня иду это я, иду и думаю, а не взять ли мне взятку? Пошел и взял. А ты что подумала, что украл?

— Дурак ты Вовка, — надула девушка губки.

Пристроившись у ванны на специальной подставочке, начала поглаживать мои шрамы.

— Не болят?

Я только пожал плечами. Рука болела к перемене погоды, так это и хорошо, есть свой барометр. А сквозная иной раз побаливала, но терпимо.

А ручонка Полины тем временем начала перемещаться от шрама на груди к животу, а потом дальше...

Девушка немного поверещала — мол, куда ты такой мокрый, новую блузку испачкаешь, ужин остынет, но потом смирилась с неизбежным.

Ужинать мы сели поздно. И даже очень поздно. Я сам не ожидал от себя такой прыти, да и Полина тоже.

— А вот кому-то вначале не понравилось, — подколол я барышню.

— Так мало ли, что кому поначалу, — невозмутимо парировала она. — Все по товарищу Марксу!

— В смысле? — опешил я. — Причем здесь товарищ Маркс?

— Ты три закона диалектики знаешь? Единство и борьба противоположностей, когда стороны, которые исключают друг друга, дополняют друг друга и находятся в неразрывном единстве. Ты мужчина, а я женщина. Мы противоположны, но не можем друг без друга. Так?

— Ага, — кивнул я, не в силах что-либо возразить. В восемнадцатом году еще не знали ни о трансгендерах, ни о другой мути, всплывшей наверх.

— Второй закон — переход количества в качество!

— Ну, тут понятно. А как быть с отрицанием отрицания?

— Фи, — скривила Полина носик. — С этим-то как раз просто. Переход из одного качественного состояния в другое произошел после преодоления старого качества и вторичного принятия в новом виде. Словом, я превратилась из девушки в женщину, вот и все.

С классиками не поспоришь! С этими мыслями мы и начали пить чай.

— Вова, а за что тебе премия?

Зараза ты! Я чуть чаем не подавился.

— А с чего ты решила, что я премию получил?

— Взяток ты не брал — сам говорил, что охранником работаешь, а кто охраннику взятки даст? Воровать не умеешь, — стала перечислять Полина. — А еще у тебя в кармашке часики тикают, а раньше их не было. Ты бы показал, что ли.

Шерлок Холмс в юбке. И без трусов!Пришлось доставать карманные часы, врученные мне вместе с премией. Давно хотел заполучить часы, правда мечтал о наручных. Но карманные, да еще с такой гравировкой, тоже неплохо. Круче только «Почетный чекист», но до его учреждения еще пять лет, а «Красное знамя» нашему брату не светит.

— Ого! — восхищенно сказала Полина, взвесив часы на ладони, открыла крышечку и начала читать: — Товарищу Аксенову В.И. от ВЧК. Ф. Дзержинский.

Часы мне вручал не Дзержинский, а Кедров. Сказал, что Феликс Эдмундович очень хотел бы со мной встретиться, но со временем у него беда.