Циркачи шли по площади и работали так, как если бы это происходило на манеже. Жонглеры подкидывали шары, атлеты сгибали подковы и рвали цепи, акробаты кувыркались. На отдельной платформе, двигавшейся без помощи автомобиля или коня, зазор между землей и днищем прикрывал кумач, позволяя только догадываться, об источнике тяги, метатель ножей пытался попасть в привязанную к деревянному щиту красивую женщину, но каждый раз промахивался, и лезвие втыкалось в одном-двух сантиметрах от головы и туловища несчастной.

Когда я увидел метателя, в голове что-то щелкнуло. Обычно, в фильмах про диверсантов (хоть наших, хоть ихних) любят показывать, как тяжелый нож преодолевает расстояние в тридцать, а то и пятьдесят метров, попадая в горло или сердце жертвы, и та молчаливо падает либо в землю, либо в воду. Специалисты над такими сценами дружно хихикают, говоря, что даже десять метров — это уже много, а реально можно попасть не дальше, чем с шести-семи метров.

Метанием ножей мне заниматься не приходилось, но уверен, что с трех-четырех метров: расстояния от группки вождей до циркачей, попасть хоть в Ленина, хоть в Свердлова или в Троцкого, ради годовщины Октября пригнавшего бронепоезд в Москву — не проблема.

Я уже начал обдумывать, как скинуть метателя с подиума, чтобы это выглядело естественно, но потом вдруг осознал, что и мои нынешние мысли, и план — полнейший бред! Что здесь никакого покушения не произойдет. А циркач просто старательно делает свою работу, пытаясь произвести впечатление на зрителя.

Я еще помнил демонстрации времен «застоя» и начала «перестройки», помнил их занудливость и формализм, когда в классе, а потом в институте строжили — мол, явка обязательна, а если кто не придет, пущай пеняет на себя. Здесь я чувствовал искренность. Да-да, она прямо-таки исходила от людей, идущих в колоннах. Чувствовалось, что эти простые люди — рабочие и подмосковные крестьяне, домохозяйки и служащие, демобилизованные солдаты и школьницы, искренне рады пройтись по площади, посмотреть на своих вождей, выразить свое искреннее восхищение.

Вот так и рождаются культы личности.

[1]«Пока народ безграмотен, из всех искусств важнейшими для нас являются кино и цирк». Эту цитату часто приписывают Ленину, но многие сомневаются в ее подлинности.

С утра Архангельск гудел. Правительство Северной области закрыло газету «Рабочий Севера», отдав приказ народной милиции выкинуть из помещения журналистов, опечатать двери и взять под арест редактора. «Рабочий Севера» был изданием профсоюзов, и пока он печатался, его особо никто и не читал, а тираж составлял не то сто, не то двести экземпляров. Да и кому читать, если численность рабочего класса губернии не более пяти тысяч человек?

Однако, «Рабочий» не побоялся сцепиться с Правительством. Во-первых, критиковал руководство за «антирабочие» изменения в законодательстве, позволявшие увеличивать рабочий день и устанавливать сверхурочные работы без дополнительной оплаты. Во-вторых, профсоюзы выступили против новшества, когда жители должны были не получать продуктовый паек, а выкупать! Правда, пообещали, что за беднейшие слои населения, а также за членов семей военнослужащих, их вдов и детей, будет платить само Северное правительство, но в подобное верилось с трудом. Обещать, как все знают, не жениться.

Мне эта новость тоже, как серпом по одному месту, потому что если раньше я как-то сводил концы с концами, то теперь не знал, как жить дальше. Сидеть на шее у квартирной хозяйки не хотелось, да она и сама бедствовала. Видимо, срочно придется искать какую-то подработку. Поговорю с директором, может, что и подскажет. Или я тоже представитель «беднейшего слоя»?

Но самое главное, за что закрыли «Рабочий Севера», это за покушение на «священную корову» — господ союзников. Профсоюзная газета опубликовала коллективное письмо железнодорожников, в котором те обвиняли англичан и американцев в отказе платить за пользование железной дорогой и что представители цивилизованной Европы заставляют русских рабочих бесплатно трудиться на обустройстве аэродромов.

Официальная же газета Правительства, именовавшаяся помпезно «За Россию!» в ответной статье уверяла, что все тяготы и неудобства носят лишь временный характер, а союзники обязательно расплатятся, только попозже. А требовать от них деньги за работу по обустройству аэродромов — непатриотично, потому что аэропланы, ведомые английскими летчиками, проводят разведку территории и высматривают, не притаился ли за сосной красный партизан, засовывавший фугас под рельсы!

Эти новости сегодня и обсуждались в библиотеке. Причем не только моими дедушками-библиотекарями, но и читателями, растерзавшими в клочья оба экземпляра «Рабочего Севера», а заодно принявшимися читать подшивку за полгода.

Я сидел в «переплетной мастерской, делая вид, что занят созданием футляра для хранения «Тайной доктрины» госпожи Блаватской. Судя по всему, ее уже много раз приводили в «божеский вид». Разумеется, отреставрировать «Доктрину» возможно, но есть ли в этом смысл, если через полгода книгу опять раздерут? Я бы соорудил футляр из бумаги, но директор приказал не жалеть кожу, что ж. Начальству виднее.

На самом-то деле я тихонечко материл Крестинина. Не шефа же ругать? Кедров — умница, что назначил шифрокнигой именно «Краткую историю города Архангельска», где есть все необходимые географические названия, упоминание об «иноземных кораблях», множество чисел, списки товаров и прочее. При желании, даже нужную фамилию можно сыскать. Словом, есть все, что требуется порядочному разведчику в тылу врага.

Предположим, мне нужно написать о массовом пьянстве среди белых офицеров, так без проблем. Находим в «Поименном списке градоначальников Архангелогородского посада», фразу о том, что губернатор Мещерский «на пировании так упоил нашего бургомистра, что он везомый ночью в свой дом ... заснул по дороге вечным сном». Выберем, что нужно, отыщем «офицеров», и готово! И вина товарища бургомистра Пшеницына в «злоупотреблении мирских денег», подойдет.

Даже с телефонным проводом удалось совладать. Если взять, например, «провозы» из 31-го ответа и «говорил» из 91-го, отыскать «для», получилось«провозы для говорил».

Но ничего похожего на «удушающие газы», «химическое оружие», «хлор» у Крестинина не было. Я бы даже не стал заморачиваться на классификации, типа,— отравляющее, удушающее, кожно-нарывное и прочее. Самое близкое по смыслу — «дым», но ничего связующего не находил. А ведь сегодня узнал, что на Бакарице грузчики перетаскивали в вагоны нечто напоминавшее английские артиллерийские снаряды, начиненные хлором. Может, «смерть» и «дым»? Черт с ним, напишу открытым текстом. Похоже, что снаряды собираются использовать против наших под Пинегой.

С Архангельским подпольем связи у меня нет. Вернее, мне известны два человека из революционного подпольного комитета — телеграфист со станции, и тот товарищ, на квартире которого останавливался в первые дни — Александра Беляева, моего связного, через которого передаю свои шифрограммы и прочее. Теоретически, я могу просить помощи у подполья, но это если сильно припечет. Большего мне знать не следует, равно как и то, что и меня здесь знать не должны. В сущности — я «законсервированный агент», чье время придет, когда поступит сигнал из Центра. Подозреваю, что меня может знать руководитель Архангельского ревкома, присланный сюда по заданию центрального комитета, но тут я бессилен что-нибудь изменить или поправить. ЦК РКП (б) — это не отдельная фигура, вроде Кедрова или даже самого товарища Троцкого, а помощнее.

Мой связной — Александр Беляев, трудится кем-то в порту, а еще, как это не покажется странным, поет в церковном хоре. Я ни разу не спрашивал Александра, верующий он или нет, не мое это дело, но церковь — идеальное место, чтобы обменяться записками, передать какие-нибудь документы или тихонечко договориться о встрече. Можно оставлять свои грамотки за каким-нибудь киотом, иконостасом, но ни Александр, ни я до такого не додумались, не договорились. Одно дело личная встреча, другое... В общем, кто понял, то хорошо, нет — извините, разъяснять не стану.