Возвращая мою первую награду (вру, первой была кожаная куртка, оставленная у тетки), Полина произнесла:

— Ты мне недавно сказал, что станем жить вместе. Но ты же меня не любишь, да Володя?

Мучила ли меня совесть после убийства вологодского коллеги? Не особо. Скажу откровенно, я знал, что парень может наброситься на меня с ножом (не зря же я его обыскивал), и допустил это, чтобы «сохранить лицо». Вроде, с моей стороны получается вполне законная самозащита. Разумеется, в данном случае идет речь не об отмазке в суде, а для успокоения совести. Впрочем, с совестью-то я как-нибудь договорюсь. И в Вологодское губернское ЧК о смерти Сергея Медведева сообщать не стану. Там ребята умные, они меня поймут и простят, но не забудут.

Переживал по другому поводу — хорошо ли проверил карманы у мертвеца, не видел ли меня кто? Может, архангелогородская милиция (сыскной полиции у них давно нет) решит отыскать убийцу, начнут восстанавливать маршрут движения незнакомца, выйдут на библиотеку, начнут сопоставлять время моего ухода и возвращения домой. Мне от библиотеки до съемной квартиры десять минут быстрым шагом, а медленным — пятнадцать. Попросить что ли хозяйку помочь мне с алиби? А то она и так поинтересовалась: «Что же вы Владимир сегодня так поздно? Наверное, девушку себе нашли? Только, прошу вас, будьте поосторожней. Парней холостых у нас и раньше нехваток был, а теперь и подавно. А вы юноша видный, красивый, а девушки у нас сами знаете, какие — чуть что, сразу и под венец тащат!» Отшутился — мол, по Архангельску гулял, достопримечательности осматривал. А насчет девушек, не беспокойтесь. Буду искать такую, как вы!

Похоже, хозяйке нехитрый комплимент понравился. Зарумянилась, словно барышня на выданье, потом позвала ужинать.

— Владимир, у меня к вам опять огромная просьба, — с виноватой улыбкой сказала Галина Витальевна, выставляя на стол ржаной пирог с треской.

Что-то я в последнее время перестаю уважать треску. Хм. Зажрался, не иначе. В Череповце или в Москве пищал бы от радости. Тем не менее, развел ручонками и, как галантный кабальеро, ответил:

— Для вас, что угодно!

— Вот, пирог остыл, — заметила Галина Витальевна, прикладывая к корочке руку.

Кажется, квартирная хозяйка действительно стесняется меня о чем-то попросить.

— Так ничего страшного. Вы лучше скажите, что нужно сделать? Напрямую.

— Наш старший по кварталу — Митрофан Арсентьевич Селезнев, очень противный человек, — поморщилась хозяйка.

— Тот, что с деревянной ногой? — удивился я.

Отставной полковник, у которого мы получали берданки, таким не выглядел. Вполне себе симпатичный служака. Подумаешь, не навоевался. Зато польза от него — хранит родной город от грабителей и убийц.

— Нет, это другой. Без ноги — Карл Янович Витукевич, он ополчением ведает, из тех, о котором поэт сказал: «Слуга царю, отец солдатам!», — усмехнулась женщина. — Я с его младшей дочкой — Ясей, Ядвигой то есть, в гимназии училась. Яська говорила, что отец дома едва ли не строевые смотры устраивал, заставлял дочерей кровати заправлять по-солдатски, а по утрам сокольскую гимнастику делать. — Я не помнил, что такое «сокольская» гимнастика, но на всякий случай покивал. — Яся и Ванда едва дождались, чтобы гимназию закончить, да замуж выйти.

— Понятное дело, с таким папашей захочешь поскорее из дома сбежать, — поддакнул я.

— Ну, это их дело, а сам Карл Янович в русско-японскую сражался, потом в германскую. Крестами награжден, а во время Брусиловского прорыва ему ногу оторвало, и комиссовали его из армии. Вернулся домой, заняться нечем. Но я же вам говорила, когда мы остались без полиции и без милиции, то пришлось охрану домов в свои руки брать? Карл Янович тогда всех обошел, провел собрания, в каждом квартале старшего назначил, чтобы тот списки домовладельцев и график дежурств составил. Карл Янович у властей разрешение вытребовал, чтобы берданки получить и у себя дома склад оружия устроить, он за каждое ружье расписку писал. Если что — его по головке не погладят. Но полковник отвечает лишь за охрану и за оружие. А старшие комитетов, что списки составляли, теперь всем заправляют. Талоны на дрова распределяют, за исправностью электрических проводов следят, деньги собирают за вывоз мусора, дворников нанимают. А сейчас еще и властям отчитываться должны, кто в домах квартиры снимает.

До меня стало доходить, отчего на меня так быстро вышли местные Вооруженные силы, едва не заграбаставшие в армию.

— Вы уж простите меня, Владимир, но я и о вас Митрофану Арсентьевичу сообщила, — виновато вздохнула Галина Витальевна и пояснила: — Вы как с утра ко мне пришли, мы сговорились, а вы за вещами ушли, я сразу к Селезневу и пошла. Так мол и так, будет у меня жилец, молодой мужчина, холостой.

— А как он так быстро умудрился к властям сходить, обо мне сообщить? — удивился я. — Сколько времени я потратил, чтобы за вещами сходить? Час, два от силы.

— А зачем ему куда-то ходить? У Митрофана Арсентьевича в доме стоит телефонный аппарат. Он сразу же телефонировал в городское управление, вот и все.

Вот, о телефонных-то аппаратах я и не подумал. А зря. Если в Череповце есть собственная станция, то уж в Архангельске-то, сам бог велел. И номера у господ обывателей никто не снимал. Возьмем на заметку.

То, что белая контрразведка имеет осведомителей среди населения — понятное дело. Но теперь я буду знать, что это дело у них поставлено на широкую ногу. Так, как мне самому бы хотелось сделать в своем городе, но не удалось.

— Владимир, вы на меня не сердитесь? — с беспокойством в голосе спросила Галина Витальевна.

Вместо ответа я вытер руки о полотенце, встал и поцеловал свою хозяйку в щечку. Она зарделась и даже погладила меня по руке. А что, вдовушка еще очень даже ничего! Но, руссо шпионо, облико морале!

— Галина Витальевна, вы сделали то, что и должны были сделать!

И впрямь, зачем сердиться на хозяйку? Если бы не сообщила, ее бы дров лишили или от электричества отключили. Зато я теперь точно знаю, кто работает на Военный отдел Северного правительства, стало быть, на контрразведку.

— Хочу еще вам сказать, что, если бы вас взяли в армию, я вернула бы деньги за квартиру.

Я только отмахнулся — мол, что за меркантилизм, если родина в опасности!

— Завтра очередь Митрофана Арсентьевича выходить на дежурство, — вздохнула моя хозяйка.

— И он хочет, чтобы ваш постоялец дежурил вместо него? — усмехнулся я.

Знакомо до боли. Людишки, распределяюшие материальные блага, то есть, стоящие у кормушки, упиваются властью. Как же, от них теперь зависит жизнь человека! Не выйдешь, сделает какую-нибудь пакость.

— Увы, — опять вздохнула Галина Витальевна. — Селезнев никого не принуждает, не заставляет. Но если кто-нибудь из владельцев домов отказывается, то он определяет к ним на постой иностранцев.

— Иностранцев? А разве американцы и прочие англичане живут не в своих казармах?

Хозяйка оценила мой юмор. Улыбнулась.

— Эти живут. Но еще осенью к нам стали приезжать шведы, датчане, даже бельгийцы. Осенью наши представители ездили в Европу, вербовали людей в армию. Сами понимаете, мужчин в Архангельской губернии не хватает, англичане с американцами воевать не хотят, поэтому правительство и решило набрать наемников.

А вот это совсем интересно! Про англо-американскую интервенцию знал еще со средней школы, в вузе узнал еще о наличие в Архангельске французов, а вот про наемников даже не слышал. Думаю, эта информация центру будет тоже нелишняя.

— За постой иностранцев должно платить Управление — теперь Временное правительство, а оно платит по ценам июля восемнадцатого года, да и то с задержкой. Если в моих комнатах поселят двоих мужчин, я заработаю только пятьдесят рублей, из которых половина уйдет в налоги и в выплаты квартальному комитету. А что я стану делать с оставшимися деньгами, если фунт хлеба стоит уже рубль, а фунт трески пятьдесят копеек? Заметьте — выплаты я буду вынуждена сделать сейчас, а деньги мне выплатят через месяц, когда те еще больше обесценятся. К тому же, иностранцы ведут себя очень нагло, сами неаккуратны, да еще требуют, чтобы им ставили ночные горшки, но сами их выносить не желают! Вы меня понимаете?