Голубев воспользовался ситуацией. В "Рыбном Мурмане" он выступил с большой статьей, в которой, правда, нигде не назвав Гитермана, подвел итоги предшествующему периоду, показал успехи колхозного строительства за пять "гитермановских" лет, рассказал о планах, подготовленных его предшественником, и недвусмысленно заявил, что их реализация при той помощи, которую сейчас получают колхозы от государства и от руководства области, утопична. Больше того. В этой же статье он показал, какими препятствиями в развитии колхозной жизни служат существующие банковские инструкции, система снабжения, бесправие колхозов и невключение их планов в планы строительных и мелиоративных организаций области. Все было сказано мягко, но четко, а потому похоже на вызов. Из последнего можно было заключить, что ни на какие "подвиги", не подкрепленные материальной базой, он не пойдет, прошли те времена, когда можно было колхозами командовать.
Напрашивалось сравнение с Гитерманом, который не позволял себе так поступать. Впрочем, и время тогда было другое. Каждое указание, идущее сверху, если оно не грозило колхозам убытками и разорением, Гитерман принимал к исполнению. Как он сказал во время нашей последней встречи, он "выполнял волю Каргина". В ответ я ему довольно резко ответил, что каждый человек обладает свободой воли, а потому должен отвечать за свои поступки, не пытаясь ни на кого другого взвалить за них ответственность. К слову сказать, бывший председатель МРКС ни перед кем не заискивал и никого не боялся, как можно подумать. Он был исполнителен и полагал, что приказ начальства надо выполнять, а не обсуждать. Мне кажется, Гитерману нравилось делать то, что ни у кого другого не получилось бы, уже в одном этом была для него награда. То, что он сделал в Чапоме, причем всего за два с половиной года, в условиях Заполярья, больше того - колхозного Заполярья, явилось настоящим чудом, которое сразу окупило себя и стало приносить фантастическую прибыль. Голубев получил в наследство уже работающую базу зверобойного промысла, налаженную межхозяйственную кооперацию, телевизионные комплексы в Варзуге и Чапоме, строящийся комплекс в Чаваньге, уже начатые строительством жилые дома, детские сады и школы. И все же главным была зверобойка, ставшая рычагом возрождения всего Терского берега, основное детище Гитермана.
Пусть все там требовало доделок и доводок - все это уже было построено, уже работало. И у преемника Гитермана оказалась возможность не просто заняться другими, не столь неподъемными делами, но и занять при этом независимую позицию, на что Гитерман просто еще не мог пойти...
"Мавр сделал свое дело - мавр может уходить..."
Кому в МРКС после всего этого был нужен Гитерман?
Меньше всего - его заместителям, каждый из которых до прихода Голубева мог претендовать на освободившееся председательское кресло...
С такими вот мыслями я подхожу к зеленому двухэтажному зданию МРКС - старому деревянному зданию послевоенной постройки, со скрипучими лестницами и тесными коридорами. Последний раз здесь меня принимал Гитерман. Мы уже достаточно знали друг друга, чтобы говорить откровенно по тем вопросам, по которым расходились во мнениях. Впрочем, мне кажется, что гораздо больше я узнал Гитермана во время нашей последней встречи в Москве, словно бы подытожившей все предшествующие, в том числе и нашу переписку по его "делу". А теперь...
Голубев приветлив и несколько суетлив. Я с интересом рассматриваю человека, который не может не чувствовать некоторой неловкости и неуверенности, поскольку знает, что за его спиной в этом же кресле мне видится фигура его предшественника. Все здесь точно так же, как было при Гитермане: столы, стулья, письменный прибор, бумаги, карты морей и Севера на стенах, селектор слева от письменного стола. Другой только хозяин кабинета - светловолосый, с приятным лицом "без особых примет",- немолодой - за пятьдесят, но моложе Гитермана, с негромким, приятным голосом, в котором отчетливо слышатся нотки волнения и желания понравиться собеседнику. И в то же время - настороженная осторожность, вполне естественное желание не сказать чего-то лишнего.
Сложность положения Голубева заключена еще и в том, что я пришел к нему после почти двухчасового разговора с Каргиным, который был им недоволен. Как угадать, что мне известно и в каком освещении? И вообще - с чем я приехал, какая статья может получиться в результате нашей беседы: поддерживающая, одобрительная или, наоборот, разгромная, расчищающая дорогу начальнику "Севрыбы", чтобы произвести в ближайшем будущем очередной "дворцовый переворот"?
Постепенно все образуется. Разговор становится доверительным. Голубев перестает коситься на мигающий красным глазком диктофон, нам приносят чай, он усаживается поудобнее в кресле, расстегивает форменный пиджак с золотыми капитанскими шевронами, и я, наконец, начинаю узнавать, чем живет сейчас МРКС.
Главной заботой остается, как и прежде, Терский берег со всеми гитермановскими преобразованиями, которые не позволяют оставить все так, как есть. Надо идти дальше по пути перестройки, строить, мелиорировать, привлекать людей, возрождать старые промыслы и отыскивать новые. Для всего этого, как обычно, не хватает ни сил, ни средств. "Севрыба" выходит из игры, ВОРК за полтора с лишним года никакой реальной помощи не оказал. В ответ на мой вопрос, как он оценивает создание ВОРКа, Голубев уклончиво отвечает, что еще не решил для себя, нужен ли ВОРК, во всяком случае для колхозов его создание принесло очередные затруднения со снабжением. "Потому что,- тут он повторил в несколько измененном виде фразу Каргина,- демократия без лимитов становится не свободой, а еще большей кабалой, неизвестно только, кто теперь тебя захомутает..." Вместе с организационными трудностями возникли трудности кадровые в результате тех судебных дел, которые обрушились на МРКС и на Гитермана. Из числа прежних председателей, которые знали свои хозяйства, на Терском берегу остался только Заборщиков в Варзуге. Стрелков после суда над ним работал колхозником, сейчас на пенсии; в Чапоме на его месте Мурадян, строитель из Умбы. Но он Стрелкова не прямо сменил, до него был еще один, докер Лучанинов, так что в Чапоме после шестнадцати лет работы Стрелкова началась такая же председательская чехарда, как в Чаваньге, где меняется уже пятый или шестой председатель за семь или восемь лет. Конечно, ничего хорошего из этого не выйдет, кадры надо стабилизировать, чтобы на них можно было опереться. А теперь колхоз превратился в проходной двор...
Сменились кадры председателей и на Мурманском побережье. В Ура-губу вместо Мошникова пришел Савельев. Парень крепкий, хороший, инициативный, с высшим образованием, похоже, решил взяться за колхоз всерьез, перенимает опыт у Тимченко... Тут Голубев несколько запнулся, поскольку прозвучало это несколько двусмысленно, однако, не дожидаясь моего вопроса, повторил уже известную мне новость о выходе "Энергии" из базы флота. Плохо дело в "Северной звезде", где раньше был Подскочий. Его преемника, похоже, придется менять - работать совершенно не может... Всю осень там работали комиссии по проверке состояния дел в колхозе и выявили много недостатков...
Не легче и в самом МРКС. Все время приходится разбираться с огрехами в работе МКПП - межколхозного производственного предприятия. Без него не обойтись, а порядок навести не можем. А вот нужен ли меховой цех, формально числящийся за "Северной звездой", но находящийся в Мурманске, из-за которого только одни неприятности и никакой отдачи,- еще вопрос. Прибыли нулевые, в основном убытки, колхозников меховой одеждой он не снабжает, зато к нему липнет городское и областное начальство пониже рангом, не имеющее своих спецраспределителей. И ладно бы пользовалось только, но там постоянно открываются какие-то махинации с шапками и полушубками, всплывает неучтенное сырье, много скопилось неликвидов. Но, конечно, как мне, наверное, уже сказал Каргин, самое больное место - база флота.
Скандал с базой начался еще при Гитермане, в 1984 году, когда из нее вышел "Ударник". Вот и пошло. Погибли два колхозных корабля, но никто в базе за это не ответил. Стали разбираться, и выяснилось, что, хотя база и распоряжается судами и командами, ответственности за колхозные корабли и за людей она не несет. С человеком на борту несчастный случай, а база ему пособие выплатить не может, потому что своих средств у нее нет. Но этот человек плавал на колхозном судне, когда с ним несчастье случилось? На колхозном. Да только принимал его не колхоз, а база... И тут такая неразбериха, что всем, наконец, стало сейчас ясно: базу спасти невозможно, на таких условиях ее существование противозаконно...
