Все это хлебник почувствовал в вызывающем взгляде Мошницына. Он встал со скамьи.

– Вот те «Остров Блаженный» и «Белое царство»! – воскликнул Гаврила. – Кривые пути не ведут ко правде, – продолжал он, тяжело ворочая языком. – Народ вам верит, а вы устрашились в беде… Да в страхе спасенья нет – страх прибежище зайцам! Совестно мне за вас, воеводы земские. От народа стыд ест глаза, ажно слезы… – голос хлебника в самом деле дрогнул, казалось, слезами. – Как, батя, Июде сказал Иисус Христос? «Чего творишь, то твори скорее!» И вам так скажу: творите!

– Ну-ну, потише! – возмущенно воскликнул кузнец.

Гаврила не взглянул на него. Он боялся упустить внезапно найденный дар речи.

– С дворянами вам по пути, а крестьян страшитесь! Бог помочь! Прямая дорожка в Москву на плаху… Сами идите, других ведите, а я ухожу!.. Не хочу быть в измене!

– Постой, Левонтьич! – воскликнул Томила.

Но хлебник, не оглянувшись, уже спускался по лестнице, отшвырнув со злостью Захарку, подслушивавшего у дверей, и расталкивая земских выборных, толпившихся в нетерпеливом ожидании.