Логин Нумменс, рижский купец, подданный шведской королевы, вошел в боярские палаты Романова. Боярин Никита Иванович в это время сидел за широким дубовым столом и играл в шахматы с каким-то голландским купцом. На низкий поклон Нумменса он едва кивнул и небрежно указал на скамью. Нумменс сел. Его переводчик стоял рядом. Несмотря на все свое нетерпение, Нумменс стал невольным зрителем игры.

Боярин подолгу думал перед каждым ходом, в задумчивости двигал вправо и влево шитую жемчугом бархатную тафейку на голове и медленно переставлял по доске резные, из малахита, фигуры. Голландец играл легко. Почти не задерживаясь, словно танцуя, двигались его фигуры, тесня фронт боярина. Перед игроками стояли кубки с вином, лежали засахаренные орехи, пряники, груши.

Мальчик-слуга подошел к играющим и наполнил хрустальные в серебре кубки. Боярин кивнул ему и сказал несколько слов. Нумменс понял, что боярин распорядился угостить также его, и заранее с омерзением ожидал этого угощения: он не выносил водки и сильно страдал от московского обычая угощать ею каждого, кто приходит в дом. Судя по тому, что весь прием у боярина был не похож на обычный русский прием, он надеялся, что и обычная чаша минует его здесь… Но чаша неумолимо приблизилась на тяжелом серебряном подносе, на котором, кроме вина, стояло блюдо со сластями. Со вздохом Нумменс поклонился боярину и поднял свой кубок, сказав несколько вежливых слов. Романов приподнял свой, приветливо и небрежно кивнул, отпил глоток и поставил кубок. Нумменс, стараясь не дышать, чтобы не слышать запаха водки, взял в рот глоток и поразился: это было вино одного из тончайших сортов, какого ему никогда не доводилось пить… И купец вдруг почувствовал уважение к этому азиатскому вельможе. Если до этого он негодовал, что ему приходится молча ожидать милостивого разрешения говорить, то теперь он вдруг как бы понял, что даже не могло быть иначе: разве мог такой важный и знатный магнат, бросив все, разговаривать запросто с каждым купцом!

Боярин снова не обращал внимания на своего незваного гостя, и Нумменс сидел молча, созерцая медленную, замысловатую игру: голландец стройно, легко наступал, а боярин стеснил свои фигуры в одну бесформенную кучу, как-то угрюмо и неуклюже защищаясь и заставляя их толочься на одном месте. И вдруг, неожиданно подготовив ловушку, боярин двинул слона. Он сделал это так тяжело, словно живой слон наступил на черный квадрат поля, и голландец остался вдруг без коня и под угрозой шаха… Обескураженный неожиданностью, он попытался закрыться ладьями, но, потеряв одну из них, открыл короля…

– Шах! – произнес боярин и, поманив пальцем мальчика, прошептал ему несколько слов.

Мальчик снова наполнил кубки и стал возиться с полированным деревянным ящиком, стоявшим на отдельном столике иноземной работы.

Голландец закрылся пешкой.

– Шах! – настойчиво повторил боярин, передвигая ферзя.

Голландец теперь совсем растерялся. Он двинул ладью и потерял пешку, двинул пешку и потерял своего ферзя…

– Шах! – повторил боярин еще раз, и это было в последний раз: вторая ладья голландца погибла.

– Мат! – сказал Никита Иванович.

Голландец зааплодировал победе противника. Боярин ничем не выдал своего торжества, кроме одного движения: сверху донизу он провел тонкой рукой с играющим перстнем по широкой и длинной седой бороде.

Мальчик-слуга нажал кнопку на полированном ящике, и вдруг оттуда раздались веселые звуки цимбал… Боярин смешал фигуры. Стукнувшись кубками, выпил с голландцем и выжидающе, несколько недоброжелательно, повернулся к Нумменсу.

– К справедливому и милостивому боярину с великим челобитьем Логинко Нумменс, свейский торговый гость, – перевел толмач, пришедший с рижским купцом.

Нумменс выжидающе и с надеждой поглядел на боярина. Никита Иванович разгладил бороду, блеснул перстнем и повернул шахматную доску к Нумменсу.

– Поратуем во шахмат, герр Логин, – неожиданно предложил он, будто бы и не слыхал ничего ни о каком деле.

Смущенный Нумменс забормотал вежливый отказ.

– Шахматы – потеха ратных начальников да воевод. Здесь потребна ратная мудрость, – сказал за него переводчик. – Мой господин сказывает, что неискусен к такой потехе.

– Добрая потеха, – возразил боярин, – и торговым, и ратным, и думным людям к пользе потеха сия! У нас на Руси ее любят! Ну, не хошь – не надо!.. Зачем же пожаловал? – произнес он, медленно потягивая темное вино.

Нумменс заговорил. Боярин слушал молча немецкую речь и безотчетно, почти не глядя, расставлял фигуры для новой игры.

– У моего господина сбежал слуга Иоганка Либхен, – вслед за Нумменсом произнес по-русски толмач. – Тот слуга господина покрал, сидел в тюрьме в городе Туле, из тюрьмы дан на поруки моему господину, а в Москве опять убежал. Сказывают, боярин, он у тебя на вашем боярском дворе схоронился. Господин мой твоей справедливости челом бьет: ты бы велел того Иоганку в твоем дворе изловить и выдать головой господину его, Логину Нумменсу…

– Зо, зо! – подтвердил Нумменс, показав тем самым, что хотя и не говорит по-русски, но понял речь толмача и подтверждает свою просьбу.

– Неладно сказываешь: на моем дворе беглых не держу и нет у меня таких изб, где беглые укрываются. Может, у вас, в неметчине, хоронят чужих людей по вельможным дворам, а я никому не укрытчик!..

Нумменс понял свою ошибку. Он вдруг смутился и покраснел весь: сначала залились краской розовые детские ушки, потом жирная короткая шея, и, наконец, покраснели пухленькие веснушчатые короткопалые ручки. Он растерянно заморгал бесцветными ресницами и забормотал, оправдываясь.

– Мой господин не хотел молвить обидного слова, – сказал толмач. – Люди сказывали, что Иоганка на твоем боярском дворе, а сам он не видел. Просит он справедливости твоей, за какую справедливость благодарить станет. – И Нумменс, слушая переводчика, глядел в рот боярина с таким выражением, словно ожидал, что оттуда вылетит райская птичка или извергнется пламя.

– За бесстыдство купчишку погнать бы метлой со двора, да не наш обычай гнать чужеземного гостя: может, по глупости молвил неладно, а может, и вправду вельможи в неметчине татей в домах укрывают! – сказал боярин, обратясь к толмачу. – Скажи ему, мол, боярин хоть пособить его горю не может, а гостю рад. Пусть расскажет, чем торг ведет, с чем приехал на Русь да какие товары купляет. Может, мы с ним не в сыске, так в торге поладим, и то добро…