— Я думал, в ватагах исключительно удалые песни в почете, — произнес Иигуир, когда все стихло.

— Разные в почете, — отозвался пират. — Какова жизнь, таковы и песни... А нынче, гляжу, впору самые мрачные затягивать. В редкостное вляпались...

— Не впервой, отобьемся.

— Как вы точно подметили, мессир: не впервой, — вдруг вымолвил Эскобар.

— И что такого? — замер старик.

— Иногда мне чудится... — Офицер поворошил палкой угли. — У вас не складывается впечатление, что... мы взялись за дело, неугодное Небесам? Каждый следующий наш шаг в результате словно сам порождает препятствие, причем все более и более значительное. Вспомните, мессир: то разбойники, то мелонги, то Бику, теперь... вовсе пропащее положение из-за чьей-то там дури... А если нас всего лишь мягко пытаются остановить, не позволив совершить некую роковую ошибку?

На этот раз Иигуир молчал долго, хотя даже сидевший поодаль пират затаил дыхание, будто ожидая ответа.

— М-да, препятствий много... И я бы незамедлительно повернул назад, уловив в них волю Господа, однако... Мир и без того полон препятствиями, друг мой, наша затея столь огромна, что задевает их подряд. Почему же тогда не видеть знак свыше в том, как мы их преодолеваем? Может быть, не одно наше упрямство, а и поддержка Творца помогала нам до сего времени? И следовательно, скорее всего, поможет вновь...

— Хотелось бы в это верить, мессир.

— Значит, будем верить.

Казалось, судьба решила опять посмеяться над несчастными странниками. Стоило собрать волю в кулак, настроить себя на поистине героическое и самозабвенное, как опасность куда-то растворилась. Весь первый день беглецы двигались от леса к перелеску, от оврага к оврагу, захлебываясь в грязи, но уклоняясь от шумных трактов. Лишь под вечер голод заставил опасливо прокрасться в придорожную деревушку, где выяснилось, что никто их не выслеживает. Во всяком случае, трактирщики настороженности не выказывали, их отношение к путникам менялось от сдержанного равнодушия до оживленного подобострастия исключительно в связи с количеством продемонстрированных денег. Серьезных ценностей гердонезцы с собой, разумеется, не брали, однако даже несколько серебряных монет обещали вполне сносное существование. К хорошему привыкли быстро, последующие дни только укрепили спокойствие. Хотя, по настоянию Эскобара, ночевать продолжали под открытым небом, зато спозаранку отправлялись прямо на большак, уже не подозревая в каждом попутчике врага. Движение еще заметнее ускорилось, когда Пиколь ухитрился по смешной цене раздобыть ослика. Почтенный возраст смягчил у животного природный норов, а сил вполне хватало для перевозки как уставшего путешественника, так и постепенно наросшей поклажи. Вдобавок погода чуть утихомирилась; в общем, жизнь перестала выглядеть беспросветно мрачной.

За четыре дня добропорядочные странники обогнули далеко с севера Керхшонт и углубились почти на пятьдесят миль в обширные, плоские, словно столешница, долины. Денежные запасы таяли, однако на улучшении настроя компании это не сказывалось. Смертельное приключение превращалось в развлекательную прогулку. Радостно отметили выход из коронных земель, дальше лежало пестрое лоскутное одеяло больших и малых властителей. Где-то народ ссорился, где-то братался, гердонезцы наблюдали за всем с интересом, но со стороны.

Чтобы не сойти за бездомных бродяг, пришлось потратиться на кой-какую одежду, а главное — отмыться от многодневной грязи. Самое чудесное преображение при этом случилось с Элиной — растрепанная замарашка вмиг оказалась весьма привлекательной девушкой. Сказочной красавицей ее вряд ли можно было назвать, однако заурядную внешность озаряла свежесть, столь мимолетно доступная юности. Озаряло, впрочем, и другое — даже слепой бы заметил ее чувства к Эскобару. Хранителем девичьих тайн стал престарелый Иигуир. Точно мудрый отец или, вернее, дедушка, он выслушивал отголоски того вулкана, что разбушевался в маленьком сердце. Лишь разума там не присутствовало ни на йоту. Осторожные намеки старика о случайности освобождения невольницы просто не воспринимались. Эскобар, бесстрашный рыцарь и спаситель от злодеев, словно затмил для девушки солнце. Иигуир мог только качать головой — такая густая, терпкая смесь страданий, радости, молодости, надежд, грез, предрассудков обузданию не поддавалась. А тут и вовсе произошла катастрофа — офицер сам заинтересовался Элиной. То ли разглядел умытое миловидное личико, то ли заскучал от монотонности дороги. Напрасно старик убеждал товарища не дурить голову влюбленной девочке, было уже поздно — вулкан взорвался, с грохотом похоронив у несчастной остатки здравого смысла. Внешне, правда, все выглядело вполне невинно: Эскобар увлекся лишь освоением кунийского языка, одного из бессчетных местных наречий. Теперь парочка почти неотлучно находилась вместе, оживленно переговариваясь, смеясь и жестикулируя. Если Элина уставала, ее ослика вел в поводу Эскобар, когда начинался дождь, только плащ офицера мог надежно укрыть бедняжку. Коанет подобной двусмысленностью пренебрегал, девушка, похоже, и не замечала. Очень скоро она уже не сомневалась, что счастливо обрела взаимность, потому непрерывно пребывала в каком-то блаженном, упоительном восторге. Нотки рассудительности прорезались лишь однажды, когда Элина с особой тщательностью принялась расспрашивать старика о структуре дворянского сословия в Гердонезе. Тот вечер завершился бурными рыданиями на плече у седовласого наперсника.

Дядюшку Пиколя внезапное умывание изменило не столь сильно. Он так и остался маленьким, сутулым человечком с лицом, хаотично расчерченным морщинами, рыжеватой щетиной и шрамами. Хитрые глазки, вечно растянутый в усмешке щербатый рот. Байки про морские похождения Пиколь готов был травить бесконечно, однако о себе рассказывал скупо. Его отношения с Иигуиром по-прежнему оставались прохладными, хотя старик не мог не признать — в их компании пират оказался едва ли не самым полезным. Учитывая невменяемое состояние Элины, только он способен был выбрать дорогу, уладить недоразумение, выгодно сторговаться с лавочником. Даже на истощение запасов серебра Пиколь отреагировал снисходительно, дав понять, что при нужде постарается «тряхнуть стариной». Едва ли Иигуиру понравились предполагавшиеся методы, но некоторое спокойствие такая уверенность внушала.