Лишь к вечеру второго дня беженцы окончательно уверились, что беда обошла их стороной. Никто не покушался на покой лагеря, исчезли из поля зрения дозоры дружинников. Еще более обнадеживающим признаком стало оживление ближних деревень. Крестьяне, затаившиеся на время грозы, осмелились вылезать на свет, уже не шарахаясь от чужаков, как от зачумленных. Этим простым людям никто ничего не скомандовал, они самим нутром почуяли перемену обстановки. Следовательно, впрямь наступала пора отправляться.

На рассвете все обитатели поселка высыпали на берег провожать экспедицию. Аккурат второй день царила стылая, ветреная погода, надежный вестник грядущей зимы. Море было неспокойно, зло швыряло в собравшихся стаи ледяных брызг, и не в одной душе промелькнула тревога за судьбу начинающегося путешествия. Левек, сердитый больше обычного, без устали гонял моряков по всему кораблю. Тяжело поднялся на борт до конца не оправившийся Иигуир. Толпа на кромке прибоя стояла молча, понуро, даже печально: их друзья пускались в отчаяннейшее странствие, однако и остающимся предстояло выживать посреди беспощадного мира. Лишь несколько мальчишек попытались что-то крикнуть на прощание, но голоса потонули в плотном, мокром ветре. Рядом с Беронбосом замерла маленькая фигурка Ванга. Вчера он весь вечер проревел на коленях у учителя, да так и заснул, а сейчас кусал губы, дабы вновь не разрыдаться. Желая сократить тягостное расставание, Иигуир заставил себя отвернуться от берега. По его сигналу «Эло», выбрав якоря, взял курс на едва различимый во мгле тусклый блин солнца.

Весь первый день они двигались в виду суши и по преимуществу на веслах. Очень скоро Иигуир с удивлением обнаружил, что нервничает больше, чем кто-либо другой на борту. Команде усилиями капитана с лихвой хватало работы, за которой не оставалось времени для напрасных умствований. Эскобар же с завидной беззаботностью удалился в их крохотную каюту на корме, где и коротал время в компании с кувшином вина. Вдобавок старик подозревал, что своим спокойствием в начале авантюрного предприятия спутники во многом обязаны непоколебимой вере в его, Иигуира, гений. Сам гений подобной уверенностью похвастаться не мог. Чтобы хоть как-то унять волнение, он долго бродил по палубе, спотыкаясь о веревки и путаясь под ногами моряков, пока от хлещущих соленых фонтанов совсем не промок. Оставалось лишь положиться на волю Господа и вернуться к Эскобару. Тот встретил старика радостным воплем:

— Наконец-то одумались, мессир! Погода отвратная и вовсе не располагает к прогулкам. И чего это вы такой печальный? Проходите сюда. Нет лучшего лекарства от хандры и уныния, чем чарка доброго кунийского под удалую застольную песню.

— А я дивлюсь твоей безмятежности, Коанет, — вздохнул Бентанор, снимая истекающий водой плащ. — Ведь впереди бесконечный путь с призрачными шансами на успех и огромными — на погибель.

— Я военный человек, мессир, и с риском для жизни давно свыкся. Зато никогда не смогу свыкнуться с бездельем, которым чаще всего занимался последнее время. После него новая опасная затея только горячит кровь и радует сердце. Да и, сказать по совести, прав был Бику, приятно больше не слышать этого круглосуточного ребячьего гвалта. Вот ваш кубок, мессир.

— Не замечал раньше за тобой неприязни к детям.

— Её никогда и не существовало. Дети — прелестные создания... когда их один-два. Но стоит в одном месте собраться полусотне сорванцов, оно тотчас превращается в ад, все опрокидывается вверх тормашками и летит кувырком... Не знаю, каким чудом вы, мессир, выдерживали, я через месяц-другой обязательно полез бы на стенку.

— А ведь это твои будущие солдаты, друг мой, — покачал головой Иигуир.

— Вот когда они вырастут, я охотно пойду с ними в огонь и в воду... А в данный момент... предпочитаю оказаться там без них! — офицер хмельно расхохотался над собственной шуткой.

Когда на следующее утро Бентанор, постанывая от болей в спине, выбрался на палубу, то замер, пораженный произошедшими переменами. Не чувствовалось даже малейшего дуновения ветерка, полосатая масса паруса безжизненно свисала рядом, не пытаясь колыхнуться. Море, еще вчера такое агрессивное, не выдавало своего присутствия ни звуком, ни брызгами. Точнее же определить не представлялось возможным — весь корабль стоял погруженный в сероватое молоко холодного тумана. Осмотревшись, Иигуир убедился, что с трудом может разглядеть даже пальцы вытянутой руки. Вокруг никого не было заметно, лишь где-то в стороне топкую, мокрую тишину нарушала неясная возня. Иигуир, осторожно нащупывая дорогу, двинулся в направлении, где следовало располагаться борту. Цели достиг удачно, всего в несколько спотыканий и ударов о выступы. Мельком глянул наружу: поверхность воды не обнаруживалась в хмарном месиве совершенно. Старик медленно пошёл вдоль борта и уже через пять-шесть шагов неожиданно натолкнулся на Левека. Капитан стоял, опершись боком о планширь, клокастая щетина по обыкновению недовольно торчала из-под надвинутого капюшона робы.

— Аккуратнее ходите тут, мессир, — проворчал он, обернувшись к Иигуиру. — Неровен час, можно запнуться и очутиться за бортом. А в такую погодку трудновато будет сыскать там человека.

— Погода действительно необычная. — Иигуир вцепился в рукав робы, словно боясь потерять единственную надежную опору в этой зыбкой мути.

— И не такое еще случается, — размеренно продолжал скрипучий голос. — Хотя многие мореходы, даже из бывалых, сразу повернули бы обратно, попав в подобную кашу. Болтают, такое марево в самом начале пути — дурная примета. Якобы туман насылают саарельские колдуны, повелевающие ветрами морей, когда хотят насолить путешественникам.

— Этого только не хватало. Надеюсь, вы, капитан, не столь суеверны?

Левек насмешливо хмыкнул:

— Я суеверен ровно настолько, мессир, насколько это жизненно необходимо. Стараюсь не допускать на борт женщин и зря не обижать морских жителей, но не стану прятать лягушачью лапку под румпелем или, скажем, зашивать монету в угол паруса. Все, что я делаю, проверено настоящим опытом, моим или заслуживших мое доверие людей. Например, замечал, что именно в этих краях и именно в эту пору после такого тумана завсегда случается славная погода. Так чему я стану верить: надежной примете или россказням о зловредных колдунах?