– Когда ж его царь морской отпустит? – спросил Иван.

– А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в отпуске впервые.

– Да… – протянул Иван. И тут встрепенулся: – Слушай, Садко, чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас.

– А чего дадите?

– Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?

– А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевельну.

– Ну ты!.. – начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.

– Меч богатырский возьмешь?

– Меч? – заинтересовался Садко. – Покажь.

– Подойди да глянь.

Садко опасливо приблизился к привязанным и вынул из ножен Ильи меч булатный.

– Хорош, – одобрительно покачал он головой. – Камушки на рукояти самоцветные… Да только не цена это.

– Пошто так? – удивился Илья.

– Меч твой я и не отвязывая взять могу. Да вот уж и взял. Что сделаешь?

– Ах ты тать бесчестный!

– Брось, богатырь. Не серчай. Бизнес – такая, брат, штука… И самому стыдно, а что поделаешь… Посуди – отвяжу я вас, только меч получу; да и то, может, обратно отнимете. А не отвяжу – вон сколько у вас добра разного. И мечи, и щиты, и луки, и колчаны. Цены им нет!

И Садко Богатый Гость, осыпаемый проклятиями богатырскими, принялся деловито пленников обирать да в кучку добро складывать. До Смолянина добравшись, сказал печально:

– Что ж ты, добрый молодец, бедный такой? И взять-то с тебя нечего!

– Да мне, чувак, и не нужно ничего, – ответил Смолянин искренне. – Я ж приезжий. А там, откуда я прибыл, все, что мне надобно, есть.

Остановился Садко, призадумался. Ударил в гусельки да и пропел задушевно:

Ой, как прав ты, чужеземец, хоть ты млад – да мудр.
Не желай того, что есть, или сверх того!
Через жадность я на дне морском мыкаюсь,
Против волюшки служу в шутах гороховых.
А на дне морском есть все, что мне надобно:
Яства сладкие да девы красные,
И от вас, богатырей, выкуп не нужен мне,
То инстинкт взыграл частнособственнический…

Он остановился и некоторое время в задумчивости молчал. Иван, пытаясь попасть ему в тон, пропел тихонько:

Отпусти ж ты нас с Богом, по совести,
Не марай своих рук ограблением…

Садко встрепенулся, пелена туманная с глаз его спала, и он ответил без аккомпанемента:

– Быстрый ты больно. Это я так, для красного словца. Душа у меня поэтическая. А ты этим воспользоваться решил. И не стыдно тебе? – Он укоризненно покачал головой. – Эх, чего говорить-то. Все люди одинаковые. Ладно, хватит уж нам лясы точить.

И он вернулся к Смолянину:

– Может, хоть колечко у тебя какое есть? Перстенек золотой, самоцветный…

– Не могу я кольца носить, – ответил застенчиво Смолянин и растопырил перепончатые пальцы.

– Что это у тебя? – спросил Садко с дрожью в голосе.

– Так плавать удобнее, – ответил Смолянин.

– Что ж ты, брат, сразу не сказал, что свой – водяной? Я б и думать не стал, отвязывать ли… Вы простите мне жадность непомерную! – обратился он к остальным. – Не со зла это я, не из корысти. У царя морского, окаянного, мой характер уж больно испортился.

Вытирая слезы раскаяния, принялся он снимать с потерпевших путы, приговаривая:

– Коль простить меня не пожелаете, отрубите постылую голову.

Столь резкая в нем перемена показалась Ивану подозрительной. Но тут припомнилось ему, как давеча сошелся он с Емелей на том лишь основании, что тот, как и сам он, левшой оказался. И решил Иван подозрения отбросить.

Богатыри, переводчик и кавказец принялись разминать затекшие руки и ноги. Садко, потупившись, уселся на ворох лиан.

– Что с ним делать, казнить али миловать? – указал на него Илья, обращаясь к спутникам.

– Не пристало спасителя наказывать, – ответил за всех Алеша Попович, находя в кучке сложенных Садко трофеев свой меч и вкладывая его в ножны. – Да сдается мне, и сам он раскаялся.

На том и порешили.

Причалив к острову Буяну, наши герои сняли с мачты скатерть-самобранку и, подкрепившись, принялись готовиться в дорогу.

– А пойдем с нами, Садко Богатый Гость, – предложил Иван. – Зла на тебя мы не держим. Кто старое помянет, тому глаз вон. А мужик ты неплохой, видать.

– Эх, ребята, – ответил тот. – И рад бы я к богатырским подвигам отправиться, так ведь жить без воды не могу уже. Словно не человек, а амфибия…

Что ж делать. Попрощались они трогательно. Особенно долго жал Садко так поразившую его перепончатую руку Смолянина. Присели на дорожку да и в путь отправились.

Глава пятая,

в которой молодой боян поет загадочную былину, а Илья наступает на горло собственным чувствам, за что те жестоко мстят

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Шли-шли богатыри по острову Буяну да и проголодались.

– А не пожевать ли нам бананчиков? – весело предложил Иван.

– А пожевать! – дружно откликнулись Илья с Алешей. Мнение мудреца с толмачом спрашивать не стали. Хоть и проявил Кубатай нечаянный героизм, а Смолянин неуместный оптимизм, но все же до богатырей они еще не доросли.

Раскинули богатыри скатерочку, постучали по ней требовательно, и объявились яства. Бананы, ананасы, киви, авокадо, огурцы соленые, сала шмат да медовухи жбан.

Только собрались богатыри голод утолить, как из-за пригорка путник вышел. Насторожился Илья, Алеша за меч взялся, Кубатай сабелькой начал помахивать… Да вдруг Иван-дурак в путника вгляделся и радостно сообщил:

– Богатыри! То – свой, я его на сходке боянской видел! Это боян Воха, что на гишпанском инструменте играет! Воха, иди сюда!

Молодой боян подошел к ним. Гишпанский инструмент висел у него на груди, а за спиной была объемистая торба.

– Откуда ты здесь, Воха?! – приветствовал его Иван. – На острове Буяне, вблизи царства Кащеева?

Боян слегка смутился, но ответил с достоинством:

– Какой же остров Буян, коль не идет по нему боян… А иду я из царства Кащеева. Ходил я к кикиморам да лешим, носил им из Киева сало да медовые пряники. Они мне за то грибков сушеных да огоньков болотных отсыпали. Продам я их на базаре киевском с выгодой, буду сидеть на лавочке да былины сочинять.

– С нечистью торгуешь?! – возмутился Кубатай. – Мы, бояны, должны быть выше этого!

– Что ж делать, кушать-то хочется, – вежливо ответил Воха, поглядывая на скатерть-самобранку.

– Садись отведай нашего угощения! – гостеприимно предложил Иван.

– Не откажусь, – согласился боян. – От самобранки не убудет, а мне накладных расходов меньше.

Достав из-за голенища деревянную ложку, он принялся черпать медовуху, закусывая то огурчиком соленым, то бананом сладеньким. Илья хмуро уставился на бояна и вполголоса сказал:

– Молодой да прыткий. Салабоны дедов равняют!

– Оставь, Илья, – урезонил его Иван. – Он нам былинок споет свежих!

– Это хорошо, это я люблю, – успокоился Илья, и друзья принялись уплетать кушанья.

Когда самобранка опустела, Илья икнул и важно спросил:

– Ну что, боян, потешишь стариков-защитничков песенкой?

– А че не потешить? – откликнулся насытившийся боян. – Про че спеть вам? Про Соловья-разбойника?

– Нет, – глухо прорычал Илья.

– Может, про тварь морскую, медузой называемую, или про корабль пиратский, что к берегу пристать не может?

Илья побагровел:

– Что, боян, и песен у тебя нет нормальных?

– Сымпровизируем, – сообразив, что дело пахнет рукопашной, заявил Воха. – Слушайте.

Подергал он струны гитарные, посмотрел вдаль мечтательно да и запел:

Василиса, Василиса, заварила ты дела,
Самоцветные сережки вдруг Кащею отдала!
А когда тебя прижало, стал Владимир ревновать,
То пришлось тебе, Премудрой, дурака себе искать!