Напряжение как-то само собой спало, и Кащей пригласил новоприбывших гостеприимным жестом:

– Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет.

– Понимаете, Манарбит, – заговорил Кубатай, усаживаясь, – очень уж случай удобный. До сих пор никто из местных на вас идти не решался. Ваня вот первый, – кивнул он на юношу, – оттого что дурак, наверное.

– Но-но, – насупился Иван и сделал рукой вялый протестующий жест.

– А чего ж ДЗР-овцы сами ни разу прийти не пробовали? – спросил Кащей. – На вас-то, нерусей, поле не влияет.

– Пробовали! – махнул рукой Кубатай. – Но в эпицентре действия вашего транслятора «неруси», как вы нас называете, черт знает во что превращаются: кто в колобка, кто в зайчика, а кто и вовсе – в щелкунчика какого-то. Вот и сейчас – я в кота превратился, а он – в утку.

– Так ты, гад, выходит, заранее все знал?! – вскричал Смолянин гневно. – А знаешь, как меня достало яйца золотые нести?! – Он привстал с кресла, угрожающе растопырил перепончатые пальцы и завопил срывающимся голосом: – Замочу, век воли не видать!

– В утку, говорите? – вмешался Кащей, восхищенно разглядывая его руки. – Я так и думал! Продолжительное воздействие ЭМ-поля вызывает необратимые последствия!

– Не, – смутился Смолянин и спрятал руки за спину, – это у меня и раньше так было.

– Жаль, жаль, – вздохнул Кащей.

А у Ивана от всей этой трескотни в голове засело только одно слово.

– «Транслятор», – повторил он, – что это такое?

– А юноша не так глуп, как может показаться, – обрадованно сообщил Кащей. – Видите ли, взаимодействие гравитации с этносом происходит далеко не всегда. Точнее, крайне редко. А образуемое поле – нестойко. Самый, пожалуй, заметный исторический прецедент – описанная неким очевидцем Гоголем ночь перед Рождеством. Известен ряд более слабых проявлений. Обычно как: сольются все необходимые факторы, и на небольшом участке площади возникает ЭМ-поле. Тут и превратится, к примеру, какая-нибудь бедная женщина в ведьму. Полетает, побезобразничает, как, например, описано неким очевидцем Булгаковым, затем – вернется домой и все напрочь забудет. А свидетелям потом, само собой, не верит никто. Иногда решают, что они – психически ненормальны… Думаю, раньше, когда все народы еще не перемешались и когда люди в чудеса верили, ЭМ-поле все же почаще возникало… Хорошо, когда свидетелем оказывался литератор, он мог хотя бы подробно описать увиденное и выдать за игру собственной фантазии… Так вот, в моей лаборатории был построен транслятор некоего катализирующего поля, которое делало взаимодействие гравитации с этносом прочным и нерушимым.

– Ничего не понимаю, – потряс Иван головой. Потом вспомнил рассказ пленного печенега и добавил: – Хотя что-то понимаю… Выходит, кроме как на Руси, нигде никаких чудес не случается?

– Никаких, – подтвердил Кащей. А Кубатай покивал уныло.

– А почему все именно так? – невразумительно спросил Иван. И уточнил: – Ну, почему именно Баба-яга, именно скатерть-самобранка?..

– Браво, юноша! – воскликнул Кащей. – Вопрос очень и очень верный. Видите ли, управляется-то ЭМ-поле не сознанием, а подсознанием, и не одного человека, а многих. Видимо, вся эта вами перечисленная чертовщина – глубоко в подсознании каждого русского человека сидит.

– А сережки Василисины тут при чем?

– Для излучателя транслятора необходимы были две пластины из венерианского минерала призмалита. Именно из этого камня и именно такой формы и были серьги моей бывшей сокурсницы Василисы…

– Так это что же теперь на Руси-то делается?! – встрепенулся Иван. – Богатыри теперь – не богатыри, сапоги – не скороходы, а Марья моя – не искусница?!

– Точно, – подтвердил Кащей.

– Ох вы бедные да несчастные – люди русские!.. – запричитал Иван. – Как живется-то вам нынче тягостно! – Он поднял блестящие от слез глаза на Кащея. – Ведь по себе чувствую… Глянь на басурманов-то этих, – кивнул он на Кубатая со Смолянином, – им что поле, что не поле – все едино, а у меня, человека исконно русского, словно лопнуло что внутри…

– Это кто, вы, что ли, человек исконно русский? – поднял брови Кащей. – Иван Иванович, милый, вы ж негр натуральный!

– Да я… да за такие слова!.. – аж запыхался Иван от возмущения.

– Вот, извольте сами убедиться, – протянул Кащей Ивану зеркальце.

Тот уставился на отражение. Все – как обычно: кудри по-русски вьются, нос – по-русски вздернутый… Вот только черное все, черное!.. И волосы, и кожа!..

– Это сажа, сажа въелася, – слабо крикнул Иван в оправдание, да тут же и заплакал от неубедительности своих слов.

– Брось кручиниться, Ваня! – попытался успокоить его добрый Кубатай. – Главное, дух у тебя русский. Вон, Пушкин Александр Сергеевич тоже был негр немножко, а его до сих пор помнят – как великого русского поэта…

Иван только всхлипнул горестно в ответ. Тогда Кубатай высказал другой успокоительный довод:

– Известно, что русская нация тем испокон и сильна была, что все лучшее от других в себя вбирала да впитывала. Вот, к примеру, писатель французский Дюма на Руси так популярен был, что чуть ли не за своего почитался, а некие Жуки, музыканты аглицкие, любы всякой душе русской были… И вообще, говорят, каждый второй русский – евреем был, и ничего, стояла Русь-матушка!..

Но Иван все причитал безутешно:

– Пресвятая Богородица, как же теперь жить-то я буду?.. Да что я? Как вообще-то?!!

Тут вроде бы и сказке конец.

Ан нет. Проплакавшись, Иван-дурак тяжело вздохнул и с ненавистью посмотрел на свою пухлую черную руку. Негр! Негр! И никуда от этого не деться. Кончилась Русь-матушка, и кончил ее он, вот этими самыми пухлыми черными ручками.

Всхлипнув, Иван утер слезу, посмотрел на мудреца. Тот понимающе кивнул и продолжил успокаивающе:

– Что тебе сказать, негр… Точнее – афрорусич, или черный русский. По опыту забытых цивилизаций прошлого предположу, что эти названия для тебя будут менее обидными.

– Менее, – вздохнул Иван-дурак. – А все равно – тяжко…

– Не кручинься, афрорусич Иван-дурак. Русь ваша все равно останется, будет тут заповедник фольклорный, как и раньше. Наедут мудрецы, такие же, как и я.

Кубатай вдруг замолчал. И в голове Ивана мелькнул луч света… то есть надежды.

– Кубатай-Кубатай, – вкрадчиво сказал он. – Как обидно, что Русь для всех мудрецов станет открыта. Так бы ты в памяти народной остался, былины бы о тебе слагали, богатыри твоим именем клялись… А теперь? Кто, кроме нас, тебя вспомнит? Кто песенку споет?

– Я за славой не гонюсь, – сухо ответил Кубатай. – Былины, подумаешь… Я в пяти рассказах да двух повестях героем выступаю. Прямо так и написано, черным по белому: «Кубатай – герой». Обо мне, может, еще оперу напишут. Роман, может быть…

Манарбит вскинул голову и пристально посмотрел на Кубатая. Спросил:

– Звал, генерал-сержант?

– Нет.

– Значит, почудилось… Эх, конец Руси великой пришел. Да и я теперь долго не протяну. С моими черными делами да на нынешней чистой совести…

– Чтой-то вы заладили – черные, черные! – завопил Иван. – Черным по белому, черные дела… Намекаете?

– Пошла этническая напряженность, – опасливо ежась, сказал Смолянин. – Вначале они негров прищучат, потом…

– Не мешай! – оборвал его мудрец. – Кубатай думать будет!

И он погрузился в процесс мыслительной деятельности. Вначале неглубоко, а потом и с головой. Минут пять длилось молчание, потом Кубатай изрек:

– Не могу не признать, что разрушение транслятора не пошло на благо человечеству. Полностью отметаю личные корыстные мотивы в этом решении. Полностью! Иван, былины обо мне петь будут?

– Будут, будут, – затрепетал Иван.

– Хорошо. Отметаю личные мотивы! Предлагаю восстановить транслятор!