Много воды утекло с тех пор, как Ивана в богатыри посвятили… Хотя не так уж и много вообще-то. Всего три дня прошло. Думал наш герой, счастью его конца не будет: днем он на службу богатырскую ходит – в караул аль в патруль, вечером его Марья ласковая ждет – борщом кормит, пельменями, бататами да грибочками солеными.

А надобно отметить, что Марья ко дворцу княжецкому близка была. С какого боку, Иван не ведал – от вопросов его уклонялась она искусно.

И вот на третий вечер столь идиллического их существования таковы слова Марьюшка сказывала:

– Ваня. Дело к тебе есть секретное. Государственной, стало быть, важности.

– Да я завсегда, партизанка ты моя, – потянулся к ней Иван.

– Да не про то я, Ванечка, – отстранилась она ласково. – Я серьезно. Некое лицо высокопоставленное ночью нынешней встречи ждет с тобой.

– А зачем?

– Так ведь слава о тебе по всей Руси идет: нет в земле нашей воина доблестней.

Приосанился Иван:

– Когда идем-то?

Марья улыбнулась чуть заметно и ответила:

– Ровно в полночь туда и сведу тебя.

…Вот и время пришло. В тишине ночи перекликались кукушка и передразнивающий ее попугай. Иван да Марья крадучись добрались до палат княжецких.

Марья крикнула кряквой.

– Ты чего? – удивился Иван. Но тут же и сам сообразил, что крик ее – знак условный. Оттого, что из верхнего окошка терема выпала, разворачиваясь на лету, веревочная лестница.

– Ступай, Ванюша, – благословила его Марья. – Я на стреме.

И Иван полез. Однако через несколько ступенек подумалось ему: «Ежели Марья там, внизу, маячить будет, только внимание чье-нибудь привлечет». Он обернулся и сказал тихонько:

– Вот что, Маша. Как лесенку наверх подниму, ступай домой. Поесть приготовь.

– Хорошо, – отозвалась она снизу.

«Искусница!» – подумал Иван с умилением. А затем, продолжая подниматься, вот над чем стал голову ломать: «Кто же это встретиться со мной желает? Может, Несмеяна все-таки не Емелю, а меня любит?.. Нет, к ней бы меня Маша не отправила. Князь? А чего ж тайком? Мог бы и так к себе вызвать… Али Забава Путятишна? Нет, Забава Добрыню призвала бы! Эх, что гадать? Чему быть, того не миновать!»

Так решил Иван, добравшись до окна заветного. И тут же чуть было обратно на землю не свалился. Насилу удержался, увидев, кто его встречает. Василиса Премудрая! Она же – Прекрасная!

– Исполать тебе, богатырь! – приветствовала Ивана-дурака примадонна киевская, помогая ему затянуть лесенку наверх.

– Угу, – буркнул он в ответ, иных слов с испугу не найдя.

«Ужель полюбила меня Василиса?! – пронеслось в головушке Ивановой. – Ох беда, беда, коль узнает князь!.. Однако и радость немалая! Такую покровительницу иметь! Ну, Иван, вот он миг: хватай судьбу свою, пока сама в руки просится. Или пан, или пропал».

И, не медля боле, чтобы не дать страху да сомнениям в душу закрасться, спрыгнул Иван с подоконника да и заключил Василису в объятья свои богатырские.

– Стра… – вскрикнула было Василиса, да сама себе рукой рот зажала.

– Правильно, Василисушка, зачем нам стража-то? – зашептал Иван горячо, нащупывая на спине ее шнурок от корсета.

И тут, продолжая одну руку к устам прижимать, другой, свободной, отвесила княгиня герою нашему такую затрещину, какая и Илье Муромцу честь бы сделала.

«Баба-то с норовом», – подумал Иван и, потеряв сознание, рухнул на пол.

…Очнулся он уже на перине пуховой. На щеке – примочка медвяная. Василиса подле сидит – на пуфике. Увидев, что Иван глаза открыл, улыбнулась она озорно ему, приговаривая:

– Ай да богатырь! Ай да смельчак! Такой ни огня, ни пучины морской не убоится. Верна, видать, Марьина рекомендация!

От затрещины в голове Ивановой что-то перемкнуло.

– И не убоюсь! – вскричал он обиженно. – И тебя не убоюсь! Коль не люб я тебе – так и скажи: «Не люб!» А чего руки-то распускать?

– Ну хватит уже, Иван, – с легким раздражением в голосе сказала Василиса. – Пора, видно, объясниться нам. Ты, сдается, втемяшил себе в голову, что в полюбовники я тебя призвала?

– Ан нет? – спросил Иван насмешливо.

Василиса чуть от него отодвинулась.

– Вот что, богатырь. Ежели еще хоть пальцем меня коснешься – пеняй на себя.

Тут в голове Ивана перемкнуло в обратную сторону, и он с полной ясностью осознал свое положение. «Так, – подумал он. – Ежели голову отсюда на плечах унесу – Богородице свечку поставлю. Большую».

– Ай, прости меня, дурака, Василисушка! Не имел я оскорбить тебя помысла! – воскликнул он, приподнимаясь на локтях.

– Любовью оскорбить нельзя, – произнесла княгиня наставительно и положила свою руку ему на плечо. – Лежи уж. И слушай. Служба мне твоя нужна. Коль сумеешь сослужить ее – прощу тебя. Не сумеешь…

– Да я!.. – вновь попытался Иван подняться.

– Лежать! – рявкнула Василиса. Иван перепуганно вытянулся на перине. – Вот так-то лучше. Итак, приступим к инструктажу. Через три дня дочь моя, Несмеяна, под венец с Емелею идет. Слыхал о том?

– Слыхал, как же! Но на Емелю я руки не подниму, не проси даже! Брат он мне названый!

– Да Емеля-то мне по нраву пришелся, – успокоила его Василиса. – Загвоздка в том, что на свадьбе той Владимир меня в серьгах, им подаренных, видеть желает. А их нет у меня.

– Где ж они?

– У Кащея.

– У Кащея?! – вскричал Иван горестно. – У Бессмертного?! Да как они попали к нему? Выкрадены?

– Я их сама Кащею отдала.

– Сама?!! – завопил Иван, отбросил в сердцах примочку медвяную, сел на кровати и, обхватив руками голову, запричитал: – Ах ты бедная земля Русская, как же тебе ждать благоденствия, коль сама Василиса Премудрая полюбовные подарки Кащею делает?!

– Дурак ты, Иван…

– На себя-то посмотри, распутница!

– Да ведь не всегда Кащей злодеем был! Прежде слыл он алхимиком талантливым. Вместе с ним я премудрости училася. Там, студентами, и познакомились. Молода я была да неопытна, только-только пошла за Владимира. Однокашник – Кащеев фамилией – в гости прибыл в отсутствие князево. Как увидел он серьги в ушах моих, князем давеча мне презентованные, стал просить одолжить их на времечко. Для физических якобы опытов. Минерал в них какой-то особенный… Посуди, как откажешь сокурснику?

Не все слова из речи Василисы понял Иван, оно и понятно – премудрая она. Однако общий смысл уловил. И поинтересовался:

– А почему Владимир захотел тебя в этих сережках видеть? Уж так ли это важно?

– Гапон проклятый нашептал ему. А князь-то ревнивый у меня. И в молодости к Кащееву ревновал, теперь – к Кащею, выходит. Завидовал Владимир ему очень: большие успехи тот в науках делал. А Владимир мой – все больше по административной линии.

– И тут, стало быть, Гапон успел напакостить, – покачал Иван головой понимающе. – Но теперь-то князь не должен прохиндею верить…

– Говорю же, ревнует он. Сердцу, Ваня, не прикажешь.

– И то верно, – согласился тот, вздохнув. – Беда.

– Беда, Иванушка, – и слезы покатились по щекам премудрой княгини. – Но не наказания я боюсь боле всего, а того, что князь верить мне перестанет, к советам моим прислушиваться. Таких он тогда дров на Руси наломает!.. Ну так как, богатырь, возьмешься ли задание мое выполнить, сережки от Кащея доставить?

– А где его искать-то, Кащея?

– На острове Буяне, это все знают.

– Это-то и я знаю. Да ведь срок очень маленький. Где остров тот? Где на нем замок Кащеев? Найти-то успею?

– Не бывала я в царстве Кащеевом. Что могу я тебе посоветовать? – Она замолчала. Потом спросила: – А не знаком ли ты с кавказцем по имени Кубатай?

– Нет, – помотал Иван головой. – А что?

– Ходит слух, что мудрец он великий, все на свете знает. Может, пособит Кащея найти?