На день Святого Константина девушки Плаки надели свои лучшие наряды. Когда они стояли в церкви, то думали о чем угодно, но не о делах религиозных. Несмотря на то что Фотини и дочери Гиоргиса уже достигли девичества, родители все еще воспринимали их как детей, считая такими же невинными, как прежде. Впрочем, такая наивность присуща родителям во всем мире, и многие из девушек уже давно целовались с местными парнями в оливковых рощах, растущих вдоль дороги из школы.

Мария и Фотини все еще были нецелованными, Анна же успела превратиться в настоящую кокетку. Теперь за ней ходила целая ватага парней, переполняя ее душу счастьем: стоило ей приветливо улыбнуться или повести плечом, и юнцы приходили в безудержный восторг. Она же упивалась этим вниманием к себе.

– Сегодня будет особенный день, – заявила Анна. – Я чувствую это всем сердцем.

– С чего бы это? – спросила Фотини.

– Почти все деревенские парни вернулись, вот почему, – ответила девушка.

В деревню действительно вернулось несколько десятков молодых мужчин, которые были совсем еще мальчишками, когда уходили в партизаны несколько лет назад. Некоторые из них стали убежденными коммунистами и готовились бороться против правых сил, которые пришли к власти в континентальной части Греции, – а это означало, что страну вновь втянут в противостояние и кровопролитие.

В числе прочих в Плаку вернулся и брат Фотини Антонис. Несмотря на то что он тоже проникся левыми идеями, больше всего на свете сейчас ему хотелось забыть обо всем и беззаботно пожить в родной деревне. Он сражался за Крит, и теперь Крит был свободен. За прошедшие годы Антонис окреп и возмужал, и узнать в нем исхудавшего паренька, который, озираясь, пришел в Плаку в первую военную весну, было практически невозможно. Он отрастил бороду и густые усы, и казалось, что ему не двадцать три, а лет на пять больше. Долгое время он питался исключительно горными травами, улитками и мясом диких животных, которых удавалось поймать, терпел морозы зимой и ужасную жару летом – и победа, ради которой он сносил все эти лишения, наконец пришла!

В эту ночь на окруженного романтическим ореолом Антониса положила глаз Анна. Не одна она была такая, но девушка была уверена, что сможет вырвать у героя войны хотя бы поцелуй. Антонис был стройным и двигался с грацией дикого зверя, и, когда начались танцы, Анна сделала все, чтобы он обратил на нее внимание. В противном случае он был бы единственным мужчиной в деревне, который не заметил ее. И дело не только в том, что Анна была на полголовы выше остальных деревенских девушек. У нее были более длинные и пышные, чем у соперниц, волосы, доходившие до бедер, а белки огромных миндалевидных глаз сверкали так же ярко, как белоснежные хлопчатобумажные рубашки на девушках. Ее жемчужные зубки блестели, когда она смеялась или болтала с подругами, и она осознавала свою красоту и то, что почти все молодые люди не сводят с нее внимательных взглядов, дожидаясь, когда заиграет музыка и празднество начнется по-настоящему. В этот праздничный вечер Анна чуть ли не светилась в темноте, а все остальные девушки были незаметны в ее тени.

С трех сторон площади выстроились столы и лавки, а с четвертой установили длинные подмостки, уставленные десятком блюд с горами сырных пирожков и пряных колбасок, коржиков, абрикосов и апельсинов с восковидной кожурой. Над площадью витал запах жареной ягнятины, от которого у сельчан начинали течь слюнки. Но нарушать порядок было нельзя: праздничному столу предшествовали танцы.

Первое время парни и мужчины о чем-то разговаривали, сгрудившись в кучу. Возбужденно хихикающие девушки расположились отдельно от них, но это длилось недолго. Заиграла музыка, все закружилось и затанцевало. Мужчины и женщины поднялись со своих стульев и лавок, а парни и девушки разбежались по площади. Вскоре на площадке, отведенной под танцы, было уже не протолпиться. Анна знала, что раз внутренний, девичий круг идет в направлении, противоположном внешнему, мужскому, рано или поздно они с Антонисом окажутся лицом к лицу. Эти несколько секунд следовало использовать с наибольшей выгодой. «Но как показать ему, что теперь я не просто подруга его младшей сестры?» – спросила девушка себя.

Ей не пришлось что-то делать. Антонис уже был напротив и под медленную мелодию пентозалисмотрел прямо ей в глаза из-под традиционного для Крита мужского головного убора, закрывавшего почти весь лоб. Сакирибыла шапкой воина, которую молодые люди носили, чтобы показать, что они уже стали мужчинами, то есть не просто достигли соответствующего возраста, а и пролили кровь врага. Антонис имел полное право носить сакири – он убил даже не одного, а нескольких вражеских солдат. Он всей душой надеялся, что никогда больше не услышит изумленного вскрика и судорожного вздоха, которые издает человек, когда ему под лопатку входит лезвие ножа. Никакого торжества Антонис при этом не испытывал, но зато это давало ему право считать себя наследником палликариев,бесстрашных воинов в коротких штанах и высоких сапогах, защищавших землю Крита в прошлые века.

Анна широко улыбнулась юноше, которого война сделала мужчиной, но тот не улыбнулся в ответ. Глаза цвета эбонита неотрывно смотрели в ее глаза, и, когда круг сдвинулся, Анна даже ощутила нечто вроде облегчения. Танец закончился, а ее сердце все еще билось в сумасшедшем темпе. Девушка вернулась к стайке подруг, которые рассматривали мужчин (и Антониса в том числе), вертевшихся перед ними подобно юле. И этот танец стоил того, чтобы на него посмотреть: ноги танцоров отрывались от земли, и под аккорды трехструнной лиры и лютни они синхронно взлетали более чем на полметра, завораживая зрителей удалью и энергией.

Замужние женщины и вдовы тоже с интересом наблюдали за этим танцем, хотя он предназначался вовсе не для них, а для томных девиц, сгрудившихся в углу площади. Музыка достигла апогея, и Антонис завертелся с головокружительной скоростью. Анна больше не сомневалась, что он танцует именно для нее. Когда музыканты умолкли и танцоры остановились, зрители захлопали и одобрительно закричали. Уже спустя несколько секунд зазвучала очередная мелодия, и на середину площади вышла группа мужчин постарше.

Анна с решительным видом отошла от подруг и направилась к Антонису, который в этот миг наливал себе вина из большого глиняного кувшина. Несмотря на то что до этого дня он много раз видел девушку у себя дома, сегодня он впервые по-настоящему обратил на нее внимание. До прихода немцев Анна была лишь маленькой девочкой, но теперь она превратилась в очень красивую молодую женщину с великолепной фигурой.

– Привет, Антонис, – просто сказала она.

– Привет, Анна.

– Наверное, в горах ты постоянно упражнялся в танцах – получается у тебя очень хорошо.

– Там мы танцевали разве что с козами, – со смехом ответил Антонис. – Они очень прыгучие, и, может быть, мы действительно научились у них паре прыжков.

– Потанцуем еще? – спросила девушка, перекрикивая усилившуюся музыку.

– Да! – воскликнул Антонис, по-прежнему широко улыбаясь.

– Вот и хорошо. Я буду ждать, – проговорила Анна и вернулась к подругам.

У Антониса возникло чувство, что девушка предложила ему нечто большее, чем просто один танец. Когда заиграла мелодия, подходящая для танца в паре, он подошел к ней, взял за руку и вывел в круг. Когда он обнял Анну за талию и вдохнул невероятно чувственный запах ее пота, у него закружилась голова – аромат розы или лаванды даже в сравнение не шел с этим пьянящим запахом. Они начали двигаться, и молодой человек почувствовал на своей щеке жаркое дыхание девушки.

– Встретимся за церковью, – прошептала она ему на ухо.

Анна знала, что в церковный праздник посещение церкви, даже в разгар веселья, не вызовет ни у кого подозрений. Кроме того, в этот день церковь чествовала не только Святого Константина, но и его жену, Святую Елену, а значит, никто не удивится, что она отправилась поставить свечку за упокой души матери. Девушка быстро прошла церковь, вышла наружу и остановилась в темной аллее. Спустя минуту показался Антонис, всматривавшийся в темноту. Анна шагнула ему навстречу, и их раскрытые губы встретились.