Первые две ночи своего брака молодожены провели в величественном отеле, выходящем на гавань Агиос Николаос, но обоим не терпелось перейти к следующему этапу своей жизни. За две недели, предшествующие свадьбе, Марии уже довелось несколько раз побывать в доме, который должен был стать их семейным гнездом. Впервые ей предстояло жить в большом шумном городе, и девушка радовалась предстоящей перемене. Дом стоял на пологом холме неподалеку от больницы, в нем были кованый балкон и окна от пола до потолка – как и во всех остальных домах на улице. Это было высокое узкое здание с двумя лестничными пролетами, выкрашенное в нежнейший цвет морской волны.
Доктор Кирицис и сам недавно обосновался в городе, поэтому когда он привел домой невесту, то это не вызвало нездорового любопытства соседей, а новое жилье находилось достаточно далеко от прежнего дома Марии, так что девушке казалось, что она начинает все с чистого листа. Здесь никто, кроме мужа, не знал, какую болезнь она перенесла.
Фотини приехала к ним первой, захватив с собой Матеоса и малыша Петроса, и Мария с гордостью показала подруге свой новый дом.
– Ты только посмотри на эти окна! Они просто огромные! – воскликнула Фотини. – И отсюда можно увидеть море. Посмотрите, мальчики, здесь даже есть маленький садик!
Дом был просторнее и богаче любого жилища в Плаке, а мебель – не такой грубой и простой, как в те времена у большинства. Кухня была оборудована гораздо лучше, чем в доме, где выросла Мария: впервые в жизни у нее был холодильник, современная плита и электроснабжение, которое не отключалось ни с того ни с сего.
Несколько месяцев Мария прожила как в сказке. Она сразу полюбила свой новый дом на холме рядом с больницей. Вскоре после переезда она украсила его по своему вкусу, не забыв развесить на стенах вышивки и семейные фотографии.
Как-то утром в начале сентября она услышала звонок недавно установленного телефона. Это был Гиоргис. Он звонил редко, поэтому Мария тотчас поняла, что что-то случилось.
– Элефтерии больше нет, – сказал Гиоргис в своей обычной грубоватой манере. – Она умерла сегодня утром.
За последние несколько месяцев Гиоргис сблизился с четой Вандулакис, и Мария не могла не заметить в его голосе печали. Пожилая женщина почти не болела – удар прервал ее жизнь неожиданно для всех. Через несколько дней состоялись похороны, и только под конец церемонии, когда Мария увидела свою маленькую племянницу, держащуюся за руки двух дедушек, до нее дошла вся серьезность ситуации. Софии нужна была мать.
Долгое время Мария не могла избавиться от этой мысли. Она преследовала ее, липла, как репей. Девочке было всего три года – что же с ней будет дальше? А что, если Александрос тоже умрет? Он по меньшей мере лет на десять старше Элефтерии, и такой исход, был вполне вероятным. Мария знала, что Гиоргису не под силу присматривать за девочкой самостоятельно. Что же касается отца маленькой Софии, то, несмотря на мольбы Андреаса о снисхождении, судья вынес ему очень суровый приговор, который гарантировал, что, в лучшем случае, тот выйдет из тюрьмы, когда Софии исполнится шестнадцать.
Они сидели и пили вино в полумраке гостиной Вандулакисов в Элунде, которая, казалось, была специально создана для похорон и поминок, – все эти мрачные семейные портреты, тяжелая мебель… Решение пришло внезапно. Но сейчас не время было обсуждать его, хотя Марии и не терпелось поделиться своими соображениями. Казалось, об этом шептали сами стены: здесь всегда разговаривали приглушенными, сдержанными голосами, чувствуя, что даже звяканье бокала может нарушить строгую торжественность атмосферы. И хотя Марии хотелось встать и во весь голос объявить о том, что она собиралась сделать, следовало подождать хотя бы час: лишь выйдя из этого дома, она сможет открыть свои мысли Кирицису. Не успели супруги сесть в машину, как она схватила его за руку.
– Мне пришла в голову одна мысль, – выпалила она. – Насчет Софии.
Ей незачем было продолжать: как оказалось, Кирицис обдумывал ту же самую возможность.
– Знаю, – ответил он. – Девочка уже потеряла мать, отца и бабушку, и кто знает, сколько еще протянет Александрос.
– Он так любил Элефтерию! Сердце его разбито. Не могу даже представить, как он будет жить без нее.
– Нам нужно все тщательно взвесить. Возможно, сейчас не лучшее время забирать Софию к нам, но оставить ее с дедом – это в любом случае лишь временная мера, ведь так?
– Давай через несколько дней приедем и поговорим с ним об этом.
Спустя два дня, заранее предупредив о своем приезде по телефону, Мария и Николаос Кирицис снова оказались в гостиной Александроса Вандулакиса. Некогда статный старик, казалось, успел усохнуть со дня похорон, а его всегда прямая спина ссутулилась.
– София уже легла, – заметил он, наливая гостям из бутылки, стоявшей на буфете. – Иначе она обязательно пришла бы поздороваться с вами.
– Как раз из-за Софии мы и приехали… – начала Мария.
– Я так и предполагал, – ответил Вандулакис. – Тут и говорить не о чем.
Мария побледнела. «Возможно, приехав сюда, мы совершили ужасную ошибку», – подумалось ей.
– Мы с Элефтерией как раз обсуждали этот вопрос несколько месяцев назад, – продолжал Вандулакис. – Мы говорили о том, что будет с Софией, если один из нас умрет, – хотя мы, конечно же, предполагали, что первым этот мир покину я. Решили мы следующее: если кто-то из нас останется один, для внучки будет лучше, если о ней позаботится кто-нибудь помоложе.
Александрос Вандулакис десятилетиями распоряжался судьбами других людей, но даже сейчас супругов поразило то, как уверенно он взял дело в свои руки. Им и слова не удалось вставить.
– Для Софии будет лучше, если она переедет к вам, – заявил Александрос. – Подумайте над этим, хорошо? Мария, я знаю, что ты очень привязана к ней. И потом, ты ее тетя, а значит, ближайшая кровная родственница.
Несколько секунд Мария безуспешно пыталась сказать что-нибудь подобающее, и Кирицису пришлось отвечать за нее.
На следующий день, когда Кирицис закончил работу в больнице, они с Марией вернулись в дом Вандулакиса и принялись готовить Софию к переменам в ее жизни. К концу следующей недели она переехала в Агиос Николаос.
Сначала Мария изрядно волновалась. За короткий год, прошедший с отъезда со Спиналонги, она стала сначала женой, а теперь, практически за одну ночь, и матерью трехлетнего ребенка. Однако тревожилась она напрасно. София сама подала им пример, с замечательной легкостью приспособившись к людям, которые были моложе и энергичнее ее деда с бабушкой. Первые годы жизни Софии были отмечены трагическими событиями, но все это ничуть не сказалось на ее характере: в частности, она легко сходилась с детьми, которых немало жило на их улице.
Кирицис тоже порядком беспокоился, выйдет ли из него хороший отец. Хотя среди его пациентов всегда были дети, ему редко приходилось иметь дело с такими малышами, как София. Сначала девочка отнеслась к нему весьма настороженно, но затем поняла, что ничего не стоит заставить его серьезное лицо расплыться в улыбке. Кирицис души в ней не чаял, и вскоре Мария даже начала выговаривать ему за это.
– Ты ее избалуешь, – укоряла она Николаоса, когда видела, как София со счастливым смехом бегает вокруг него.
Как только София пошла в школу, Мария поступила на курсы, чтобы иметь возможность работать в больничной аптеке. Это оказалось прекрасным дополнением к ее увлечению травами, которыми она продолжала заниматься. Раз в неделю Мария, которая после свадьбы научилась водить машину, возила Софию к деду со стороны отца, где та ночевала в специально отведенной для нее спальне. На следующий день Мария ее забирала, и обычно они ехали дальше по побережью – в Плаку, где встречались с Гиоргисом. Почти каждый раз они заезжали к Фотини, и пока София с Матеосом и Петросом играли на песчаном берегу рядом с таверной, женщины обменивались последними новостями.
Какое-то время эта счастливая, размеренная жизнь шла своим чередом. Софии пришлись по душе еженедельные встречи с дедушками и все те восхитительные возможности, которые открывало ребенку детство в шумном прибрежном городке. Со временем то, что Мария и Николаос – не настоящие ее родители, стерлось из ее памяти. Дом, в котором они жили в Агиос Николаос, был для нее единственным воспоминанием о раннем детстве.
