Возок действительно был крохотным – Ксения едва вместилась в него со своим огромным животом, едва втиснулась не худенькая Пелагея. Лошади переступили и, повинуясь понуканиям возницы, тронулись с места.

– Полегонечку, потихонечку, – приговаривала Пелагея, – Можно бы и поскорей, да госпожа при таком положеньи...

Ксения молчала, плотно сжав губы в узкую полосочку. Лицо ее было непроницаемо и ни в коей мере не выражало того урагана чувств, который бушевал в душе.

С того самого момента, как муж отшвырнул ее при прощании, поднял на нее руку, отвергнув ее любовь и преданность, в душе ее поселилось холодное равнодушие, граничащее с ненавистью. Знала она, что нельзя жить с таким чувством, что по православному закону муж – хозяин и господин своей жены, волен и в жизни ее, и смерти, но не могла себя переломить. Знала и то, что многих замужних женщин не минует карающая десница мужа, причем как справедливо, так и без всякого на то повода – если не считать дурного расположения духа. Но она не хотела быть одной из тех безропотных баб, которые покорно принимают и ласку мужа, и его побои.

Один удар сломал в ней хрупкий сосуд любви. Да и была ли она? Полно! Молодая девчонка обрадовалась, что стала большой, взрослой девушкой, что в нее влюбился такой видный парень. А любви-то и не было!

Будь Ксения воспитана по-другому, она бы даже не смела размышлять о своих чувствах к мужу. Но с детства она была окружена обожанием и преклонением, ничего для нее не жалели, и тут вдруг такое обращение! Жестокость мужа мгновенно оттолкнула от него сердце супруги. Сразу же припомнились все его прегрешения, бывшие и небывшие – и то, что не сказал никогда ни одного ласкового слова, никогда не приласкал, не советовался... А главное, что не обращал внимания на ребенка.

Чадолюбие – вот первое, что ей понравилось в Феофане. Он был уже в летах, семьей как-то не успел обзавестись, но страстно желал иметь детей. Маленькая Дашенька приводила его в молитвенный восторг – он мог часами возиться с ней, развлекая ее нехитрыми забавами, позже, когда она чуть подросла, беседовал с ней, рассказывал ей забавные сказки.

С умилением Ксения поглядывала на свое дитя, которое звонко хохотало над очередной прибауткой Феофана, и пришел день, когда она встретила взгляд, направленный на нее поверх золотой головки девочки – страстный, нежный, обожающий взгляд...

Мелодия любовной песни, услышанной ею, окрепла и стала ближе. Ксения впервые в жизни была по-настоящему счастлива. В короткую пору жениховства Романа ей так и не удалось ощутить со стороны будущего супруга этой обволакивающей нежности. Да и слишком быстро все случилось – Роман даже не пожелал убедиться в ответных чувствах невесты. Ему было все равно – любит ли она его, главное, чтоб принадлежала ему, и дело с концом! Уже гораздо позднее, повзрослев, поняла Ксения, что более всего на свете боялся Роман того, что останется один, а потому и жена ему нужна была паче всего для того, чтобы не чувствовать себя одиноким.

Феофан был не таков. Медленно, не торопясь, приручал он ее к себе, связывал незримыми золотыми ниточками две одинокие души. Страсть его горела ровным пламенем, которое не причиняло боли, не обжигало – только волны тепла согревали сердце. И даже тогда, когда Ксения оказалась целиком в его власти, растерянная, расслабленная – он не торопился овладеть ею, словно давал время прийти в себя, одуматься...

С того момента Роман перестал для них существовать. Никто не думал об обиженном муже, никто не вспоминал о нем. Ксения и теперь не могла понять – как зародилась ложь о его смерти? В чьих устах она впервые прозвучала? Да и не было это ложью, а просто высказанной надеждой, в которую неожиданно поверили все вокруг, начиная от самих любящихся и заканчивая последней служанкой.

Мужа не было, не могло быть в этом прекрасном мире, где звучит песнь любви. О нем забыли, его вычеркнули, его отменили. Даже почуяв в себе первое движение новой жизни, Ксения не очнулась, не ужаснулась своему положению. Тем более что Феофан так обрадовался вести о беременности возлюбленной, что заставил и ее забыть – невенчанные они, не по закону живут... На руках ее носил, не мог налюбоваться, придумывал имя для будущего наследника. Все – как и нет мужа!

А муж взял да и пришел. Явление с того света менее бы потрясло Ксению. Она смотрела на него, не веря своим глазам, и вспоминала, что в таких случаях делают неверные жены. Они валятся мужу в ноги, целуют его пропыленные сапоги, воют и царапают ногтями лицо, просят прощения. И тогда муж начинает чувствовать себя князем и властелином, с этой минуты он волен избить свою жену, оскорбить ее и даже убить...

Ксения знала – поведи она себя так, Роман ни перед чем бы не остановился. Но она сама воздвигла между ними стену, она все сделала правильно...

И вот теперь – это несчастье! Феофан так хотел стать отцом, так ожидал появления этого ребенка, и теперь он покалечен, быть может, умирает?

Ребенок мягко повернулся в чреве женщины, и она глубоко, прерывисто вздохнула, очнувшись от раздумий. Оглянувшись вокруг, приметила Ксения, что они заехали уже довольно далеко – окрестности были совершенно незнакомыми.

– Долго еще? – нетерпеливо спросила она у своей спутницы и осеклась, встретившись с ней взглядом. Девушка в ответ сладко заулыбалась, но Ксения была уверена – только что она видела в этих черных глазах неприкрытую ненависть.

– Скоро, скоро, – сладко пропела Пелагея, сообразив, что совершила какую-то ошибку. – Не извольте волноваться, прекрасная госпожа...

Но тревога росла и ширилась. Немало слышала Ксения историй о татебных людях, которые грабят и убивают путников в таких же глухих местах, в позднее время. Но с нее какая корысть? Конечно, она прихватила денег с собой в дорогу, да ведь немного!

Себе на беду, Ксения сообразила, что немного этих денег для нее, а лихим людям может показаться в самый раз, по их-то бедности...

– Куда вы меня везете? – крикнула она, поддаваясь страху.

Пелагея поняла – больше нет смысла притворяться. Но ничего не сказала, только глядела на свою жертву с наглой и победной улыбкой, и это улыбка напугала Ксению больше, чем могли бы напугать угрозы и побои.