Это нам, челяди, хозяйская ласка нужна, а вам почтенья да службы верной хватит. Служила тебе верно, пожаловаться не можешь, а уж что не ласкаю – не привечаю, так не обессудь! Не жена я тебе!

– А кабы стала жена? – тихо спросил Роман. Не раз приходила ему дума ожениться законным образом на Пелагее после того, как Ксению постригут в монахини. Что и говорить, не пара она ему, но уж слишком страшно оставаться одному...

– Вот еще! – грубо вскрикнула Пелагея и рассмеялась. – Видела я уже, как ты со своими женушками расправляешься! Нет уж, не надо мне такой твоей милости!

– Вот, значит, в чем причина... – вздохнул Роман.

– Да, вот в этом!

– Так ведь помнишь же ты, какую обиду она мне причинила. И ты уж люба была мне. Вот я и решил – и ей отмстить, и нам с тобой дорожку очистить!

– Ну? А нельзя было инако сделать? Отдал бы жену тому, с кем слюбилась она, и дело с концом. А ты ее заточил. Вот и страшно мне – вдруг тебе чем не угожу? Что со мной тогда будет?

Роман молчал, понурившись. В глубине души он сознавал справедливость слов Пелагеи.

– Так ты ж сама меня к тому толкала! – молвил он.

– Вот уж нет! – взвилась Пелагея. – Я от тебя, аспида, голову потеряла, но смысл у меня и тогда был. Не желала я ей зла, так и знай! Ты меня заставил!

– Что-то дерзить ты стала, девка! – наконец рассердился Роман. – А что, ежели я тебя, докуку такую, погоню прочь со двора в одном платьишке? Куда пойдешь: обратно в Орду?

– Вот еще! – усмехнулась Пелагея. – Не в Орду, а прямо к князю пойду. Расскажу ему, как на духу, про все твои злодеянья – как жену обманом в монастырь заточил, и как дитя с ней разлучил, неведомо куда спокинул!

– Какая же ты змея оказалась, Пелагея, – тихо, с ненавистью сказал Роман.

– А змея – так и нечего тут со мной сидеть! Иди-ка, болярин, восвояси, да помни, что я тебе говорила!

И Роман, дивясь сам себе, ушел в свою опочивальню, пал лицом в подушку. И Пелагея, его сообщница, изгоняет его, презирает! Но поздно, нет пути назад – ни у кого не испросить прощения, не вернуть расположения князя, не отыскать дитя... Он проклят, проклят во веки веков, и нет ему прощения... В полудреме вспомнились ему жуткие, мучительные сны, что являлись в жизни. Теперь он понял – вот предзнаменования тех страшных бедствий, что постигли его. Горы трупов, искаженные лица умирающих предсказали ему его страшную судьбу.

Поняв это и приняв, Роман заснул. Сон его не был мучителен и тяжел – просто свыкся человек с мыслью о своей обреченности. Явился ему демон в черных латах, кивал он и манил за собой, а за широкой спиной его толпились бледные тени и плакали. Кто были эти люди – неизвестно, но некоторые из них казались Роману знакомыми и даже похожими на него самого. Все они пели какую-то страшную песнь, не пели даже – ныли тошно, тяготно, и Роман заныл с ними...