Последовал очередной провал в памяти и в событиях. Очнулся Игорь только после долгого телефонного звонка, который сначала весьма долго наигрывал веселую мелодию прямо у него во сне, где продолжалась пьянка, работал включенный телевизор, горела желтая лампа под потолком, только были они там в полном составе, включая Рината, Сергея Сергеевича и убиенного Дмитрия, еще была там большая черная собака, ходившая меж людьми и дававшая Игорю тяжелую лапу. Игорь поднял трубку, выслушал ругань жены, и только в процессе ругани, оглядевшись по сторонам, догадался, что он еще не дома, а все еще находится в машине Игоря Васильевича, пристегнутый к переднему пассажирскому сиденью, в то время как так же пристегнутый к водительскому месту Фил держится за руль двумя руками и поглядывает на Игоря не без упрека.

— Да мы тут с ребятами напились, — честно сказал Игорь жене, помахивая рукой Филу, пытаясь объяснить, что сейчас он, Игорь, объяснится с женой и дойдет очередь и до объяснений с Филом. — День тяжелый был просто, вот и все.

— И много таких тяжелых дней намечается? — спросила жена. — Ты знаешь, который час?

— Честно говоря, нет, — сказал Игорь.

— Ты с пьянки этой позвонить не мог? — спросила жена.

— Честно говоря, нет, — Игорь решил особо не фантазировать и по возможности придерживаться этой фразы, потому что она сама лезла наружу в ответ на любой вопросительный знак в речи жены.

— Совесть у тебя, дебила, есть? — спросила жена.

Игорь ответил ей в том же духе, что и прежде, и жена в сердцах бросила трубку.

Игорь с готовностью повернулся к Филу, приготовившись выслушать теперь и его претензии. Игорь был в таком состоянии, когда похмелье еще не наступило, тяжелая фаза опьянения уже схлынула, а все окружающее Игоря было полно необычайной отчетливостью, бодростью и энергией, после этой бодрой фазы наступали «вертолеты» и совсем уже непреодолимая сонливость.

— Проснулся? — поинтересовался Фил с непонятным Игорю сарказмом.

— И что? Мы уже приехали? Ты меня выгрузить не можешь? — спросил Игорь.

— Ты адрес назвал, а теперь вылезать не желаешь, — объяснил Фил. — Говоришь, что это не твой дом.

— А какой адрес я назвал? — спросил Игорь.

Фил сказал адрес.

— Неудивительно, что я не хочу вылезать, — сказал Игорь. — Мы по старому адресу приехали. Мы раньше тут жили, а пару лет назад переехали. Не знаю, зачем я такое нагородил, но теперь нужно как-то домой все-таки попадать, ты хоть не выбросишь меня, надеюсь?

Фил смерил Игоря таким тяжелым взглядом, что будь у Игоря весы, он смог бы измерить тяжесть этого взгляда.

— Ну вы и фокусники сегодня, — вздохнул Фил, заводя и трогаясь. — Я уж думал, мы тут с тобой до утра просидим, даже смирился как-то с этим.

— Че фокусники-то? — спросил Игорь виновато от того, что Филу теперь придется пилить на другой конец города, а потом опять возвращаться в котельную.

— Адрес говори, — рыкнул Фил, но рыкнул без злобы, скорее устало.

Игорь назвал адрес, на что Фил шепотом выругался.

— Ну, хочешь, я такси поймаю, — сказал Игорь. — Я же понимаю все.

— Еще не хватало, — сказал Фил, и глаза у него стали сосредоточенные и на дороге, и на чем-то, что происходило у него в голове, он, видимо, представил, каким бы он был козлом, если бы высадил Игоря, и ему это совсем не понравилось.

— Так что было-то? — спросил Игорь, когда лицо Фила слегка смягчилось.

Фил только цыкнул на это, вздохнул и покачал головой:

— Это одиссея была. Три дурных, один дурнее другого. Ты и Молодой несколько раз двери на ходу открывали, чтобы поблевать, причем, кажется, так и не поблевали, но, короче, каким-то горцам показалось, что Молодой таки добрался до их колеса, они давай нас тормозить, Васильич вышел, стал рассказывать им, что он делал с их мамами и папами, они отвязались, но он до самого своего дома рассказывал, что он делал с их мамами и папами, он им, вроде, стрелу забил на завтра.

— А я еще что-нибудь делал? — спросил Игорь.

— Да куда уж еще больше? — удивился Фил. — Блевать пытался на ходу — это раз. Не туда приехали — это два. Сейчас, считай, едем, когда еще приедем — неясно. Ты точно адрес назвал?

— Да точно-точно, — обнадежил Игорь.

— Смотри у меня, — сказал Фил.

— Вот странные все-таки люди, — начал Фил после некоторой паузы, — я этих ребят имею в виду, что с Васильичем спорить начали, да и сам Васильич, да все мы, наверно. Оскорбляемся тем, на что и обращать внимания не стоит, и не оскорбляемся, когда до дела доходит до реального, когда нужно было бы обидеться. Вот сказал им Васильич про мам и про пап, ежу ведь понятно, что он с ними ничего не делал, что это пустой треп, из-за которого в бутылку лезть бессмысленно. Но сколько людей за неосторожный мат перо получали в бочину — не перечесть. Взять того же дядьку моего, он на дне рождения своего друга что-то ляпнул, что потом и вспомнить не могли, так ему друг ножом в артерию легочную попал с первого раза. Один — в могиле, другой, считай — на пятнашку загремел. А как денежную реформу провели, никто и не думал перо в этих людей совать, хотя они много жизней поломали этой штукой. Никто того же Грачева не пытался подрезать, хотя он этого и заслужил. Тех же болельщиков взять. Одни орут, что чужой клуб говно, их противники — что говно как раз таки не их клуб, а клуб их соперников, мощные все эти замесы. Я вот, по сути дела, пидор. Но если меня кто-нибудь так в кабаке назовет, я ведь ему все руки и ноги переломаю, хотя он, может, и не знает обо мне нихера, просто так сказал, а если бы и знал, то ведь он прав, а все равно целым бы не ушел. Загадка.

Игорь во время бесстрастного спича Фила смотрел на приборную панель, потому что, как оказалось, оглядывать подвижные предметы окрестностей просто не мог из-за того, что это движение порождало мутное чувство в том месте, где он предполагал желудок. Указатель уровня топлива показывал, что бензина осталось всего ничего, но Фил как будто не обращал на это внимания. Игорь забеспокоился, что им придется встать где-нибудь посреди всей этой зимы, но он смолчал насчет бензина и выразил беспокойство совсем другими словами.

— А Молодому ты когда-нибудь голову не отвинтишь на этой почве? — спросил Игорь.

Фил только хмыкнул, однако, как будто поняв настоящую озабоченность Игоря, свернул с их основного пути и прибился к светящейся автомобильной заправке.

Покуда Фил резво двигался туда-сюда — к окошечку кассы, к колонке, опять к окошечку кассы, Игорь успел открыть пассажирское окошко, бардачок, успел найти в бардачке початую пачку сигарет Игоря Васильевича и, несмотря на предостерегающую от курения надпись прямо у себя перед глазами и несмотря на перечеркнутую красным сигарету прямо над этой надписью, — закурил. Несколько противоречивых ощущений растеклись по телу Игоря с первой же затяжкой. Желудок сразу же отозвался особенно глубокой тошнотой, как будто дым разом высушил все содержимое желудка и наполнил желудок собой, как будто Игорь курил сигарету с гелием и этот гелий, как гелий в воздушных шариках, потянул желудок Игоря вверх, и только сухой пищевод не давал желудку вырваться из Игоря наружу. С другой стороны, мозг, удовлетворенный дозой никотина, послал по мышцам волну расслабления и покоя, а сам стал слегка пульсировать от похмельной боли в лобной своей части. То есть получалось, что оставил Фил в машине одного человека, слегка пьяного, слегка ироничного, а вернулся к мизантропу со снобистским лицом заядлого ездока на ночной мигрени.

— Ты только обивку Васильичу не пожги, — предостерег Игоря Фил, когда Игорь бросил окурок вслед удаляющейся автозаправке и взялся за вторую сигарету. Игорь почему-то надеялся, что вторая сигарета вернет ему былую форму, хотя по опыту знал, что этого не случится.

— Возьми лучше вот это, — сказал Фил и достал откуда-то из кармана высокую зеленую пивную банку и пояснил: — Успел купить, пока там возился.

— Круто, — сказал Игорь, потому что именно этого ему и не хватало к сигарете, схватил банку, тут же хищно открыл ее и залил себе пеной половину лица и штаны. Только теперь он обнаружил, что одет в свою обычную одежду, при том что пили они в комбинезонах, а момента переодевания Игорь не помнил. Этот факт Игоря не смутил, потому что уже одно только прикосновение холодной пены к губам и зерновой запах этой пены наполнили его тихой эйфорией, похожей на просветление буддистского монаха.