Этот зверь был не больше крупного кота, он обладал длинными клыками и жуткими когтями. Контрольный аппарат в ранце Берке заметил его прыжок, но слишком поздно. Прежде чем Берке, уже предупрежденный, в полуобороте выхватил оружие, зверь прыгнул ему на плечи и вцепился в горло. Пасть открылась удивительно широко. Глаз компьютера передал ее строение во всех анатомических подробностях. Эту картину Бордмен предпочел бы не видеть. Ряд острых, как иглы клыков, за ними, в глубине, еще два ряда не менее острых, возможно, служащих для того, чтобы надежнее вцепиться в горло жертвы, а может быть, просто запасных на тот случай, если наружные сломаются. Это выглядело ужасно. Через секунду зверь сомкнул пасть.

Берке заорал и упал вместе с хищниками. Брызнула кровь. Человек и зверь, кувыркаясь, покатились по мостовой, и, вероятно, задели какой-то скрытый излучатель энергии, так как исчезли в клубах масляничного дыма. Когда дым рассеялся, не осталось следа ни от зверя, ни от человека.

После минутного молчания Бордмен сказал:

– Да, это кое-что новенькое. Об этом нужно помнить. Ни один из этих зверей не напал на робота. Людям придется брать с собой датчики массы и идти группами.

Так и сделали. Высокую цену они заплатили за этот последний эксперимент, но зато теперь знали, что в лабиринте против них были не только ловушки древних инженеров, но и местная фауна. Два человека, Маршалл и Патроцелли, вошли в лабиринт, соответственно подготовленные и экипированные. Теперь звери уже не могли подкрасться незамеченными, так как пучки инфракрасных волн, испускаемые детектором массы, регистрировали тепловое излучение их тел. Благодаря этому люди без труда подстрелили четырех животных, в том числе одно очень большое.

В глубине зоны Z они дошли до места, где находились экраны, из-за которых у роботов отказывали все датчики.

«На каком принципе это действует?» – подумал Бордмен. Земные приборы подобного типа действуют прямо на мозг, принимают правильную информацию и перепутывают ее в мозгу, уничтожая все ее компоненты. Но здесь, наверняка, использован какой-то другой принцип. Ведь нельзя атаковать нервную систему робота, потому что у робота ее просто нет, а его зрительные органы регистрируют только то, что видят. Однако то, что роботы видели в этом месте лабиринта под действием экрана, не было никак связано с реальностью. Другие роботы, поставленные вне этой зоны, передавали совершенно иную картину того же места. Значит, экраны действуют на каком-то оптическом принципе, преобразуют картины ближайшего района, искажают перспективу, извращают или скрывают форму и контуры. Каждый орган зрения в радиусе действия экрана видит картину совершенно убедительную, хотя и не совсем обычную, и абсолютно безразлично – воспринимает эту картину человек или не наделенная воображением машина.

«Довольно любопытно, – думал Бордмен, – может, позже можно будет исследовать их и овладеть механизмом лабиринта. Позже».

Невозможно было предугадать, какие формы примет картина лабиринта для Маршалла и Патроцелли, когда те вошли в зону экрана. Роботы передавали детальное сообщение о том, что их окружало. Люди же не были непосредственно подключены к компьютеру, и поэтому не могли передавать своих впечатлений от того, что видели. Самое большое, что они могли сделать – это рассказывать. Но их рассказы никак не совпадали с картиной, передаваемой видеодатчиками, прикрепленными к их ранцам, и тем более с картиной, которую передавали роботы.

Маршалл и Патроцелли подчинялись действиям компьютера. Шли даже там, где собственными глазами видели зияющие пропасти, вжимали головы в плечи, когда видели над головой зловеще сверкающие стальные лезвия, висящие на потолке несуществующего туннеля. Патроцелли сказал:

– Мне кажется, что сейчас одно из этих лезвий упадет и рассечет меня пополам.

Но никаких лезвий там не было. После того как они проползли по-пластунски по несуществующему туннелю, оба послушно свернули под большой цеп, бьющий с дьявольской силой по плитам мостовой. Цеп тоже был изображением. С трудом они удержались, чтобы не свернуть на тротуар, выложенный упругими плитками, который тянулся до самых границ действия экрана. Тротуара тоже не существовало. Замороченные, они подозревали, что вместо гладкого тротуара, на самом деле была яма, полная кислоты.

– Лучше бы они просто шли с закрытыми глазами, – заметил Бордмен. – Так проходили и роботы… с включенным изображением.

– Они говорят, что это было бы для них слишком страшно, – возразил Хостон.

– Но что лучше: не иметь никакой информации или иметь информацию заведомо фальшивую? – спросил Бордмен. – Они ведь могут слышать советы компьютера, не открывая глаз. Тогда бы им ничего не грозило…

Патроцелли завопил. На одной половине своего экрана Бордмен увидел действительное состояние дел: безопасный участок дороги, а на другой – то, что передавал видеоглаз ранца: буйно вырывающиеся из под ног Патроцелли и Маршалла языки пламени.

– Спокойно, – рявкнул Хостон. – Огня тут нет!

Патроцелли, услышав это, страшным усилием воли поставил ногу обратно на мостовую. Маршалл не обладал столь быстрой реакцией. Прежде чем до него дошли слова Хостона, он повернулся, чтобы обойти огонь, забрал влево и только потом остановился. Он стоял в нескольких сантиметрах от безопасной дороги. Внезапно из-под одного приподнявшегося камня мостовой вылетела тонкая блестящая проволока, которая опутала ему ноги по щиколотку, резко натянулась и срезала ступни. Падающего Маршалла пригвоздил к соседней стене блестящий золотистый металлический прут.

Патроцелли прошел через фальшивый огонь удачно. Не оглядываясь назад, он сделал еще десять неуверенных шагов и остановился в безопасности, вне зоны дезориентирующего экрана.

Он хрипло позвал:

– Дайв! Дайв, где ты?

– Он сошел с трассы, – сказал Бордмен. – Это был быстрый конец.

– Что мне теперь делать?

– Отдохни, Патроцелли. Успокойся и не пробуй идти дальше. Я посылаю Честерфильда и Уолкера за тобой. Жди там, где стоишь.

Патроцелли всего трясло. Бордмен посоветовал электронному мозгу корабля сделать ему укол успокоительного, что и было сделано аппаратурой в ранце. Уже чувствуя облегчение, и не желая смотреть в сторону погибшего товарища, Патроцелли стоял выпрямившись и ждал.

Уолкеру и Честерфильду потребовался почти час, чтобы добраться до места, где находился дезориентирующий экран. А затем еще пятнадцать минут, чтобы пройти сквозь почти километровую зону действия экрана. Они шли с закрытыми глазами и были этим очень расстроены. Зато призраки лабиринта не могли поражать людей с закрытыми глазами, и те были вне их власти. Патроцелли за это время значительно успокоился, и все трое двинулись дальше.

«Да, – подумал Бордмен, – надо будет, наверное, принести оттуда останки Маршалла. Но это позже, позже…»

Неду Раулинсу казалось, что самые длинные дни в своей жизни он пережил четыре года назад, когда летел на Ригель, чтобы перевезти тело отца на Землю. Теперь, однако, он понял, что время на Лемносе тянется для него куда медленнее.

Жутко стоять просто так перед экраном и наблюдать, как отважные мужчины гибнут один за другим.

А ведь они выиграли битву за лабиринт!

Всего в лабиринт вошли четырнадцать человек. Четверо погибли. Уолкер и Патроцелли разбили лагерь в зоне Z, пятеро других основали базу в зоне Е, трое обходили сейчас дезоориентирующий экран в зоне G, чтобы добраться до этой базы. Самое худшее уже позади. Роботы выяснили, что кривая опасности резко падает за зоной F, и что в трех центральных зонах ловушек почти нет. Раз уж зоны Е и F были практически покорены, то добраться туда, где ждал безразличный, привыкший ко всему Мюллер, не должно было составлять особого труда.

Раулинс думал, что уже знает лабиринт в совершенстве. Правда не лично, но он входил в лабиринт сотни раз: он видел этот удивительный город сначала глазами роботов, затем при помощи видеокамер, которыми были снабжены члены экипажа. Ночью, в загадочных снах, он бродил по улицам и переулкам лабиринта, мимо крутых и волнистых стен башен, играя со смертью. Он и Бордмен должны были стать наследниками с таким трудом приобретенного опыта, когда придет их черед идти через лабиринт.