Мы начали с изготовления обыкновенных стереофотографий тех кадров, с которых начинается лента, – галактического пейзажа. С фототехникой и проявителями возилась Яна. Когда она выбралась из темной комнаты, мы получили чудесную картину: три метра в длину, метр в ширину и около полутора метров в глубину благодаря стереоэффекту. Потом мы пересняли стереофото при помощи хитрой камеры, которую нам одолжили на время на военной базе. Она каким-то образом – не спрашивай меня, безграмотного, каким – превращает стереоснимок в обыкновенную, древнюю, как каменный топор, двумерную фотографию. В итоге мы получили толстую пачку снимков, каждый из которых представлял собой плоскую часть объема, словно взяли острый ножик и разрезали трехмерное изображение на тонкие слои.
На все это ушла полная неделя, а кроме того, нам пришлось отобрать у доктора Хорккка лингвистический компьютер и полностью его перепрограммировать. (Сейчас несчастный доктор Хорккк восстанавливает первоначальную программу лингвистического анализа, ругаясь на тхххианском и еще нескольких сотнях галактических языков.) Таким образом нам удалось превратить первый снимок в нечто пригодное для передачи по ТП-каналам.
Бедный Рон.
Он заполз в самый дальний угол лаборатории и стал готовиться к передаче. Рон маркировал каждое фото, разбивая его на десятисантиметровые квадраты. Наконец он принялся по квадратику передавать изображение своему соседу-телепату.
Я никогда особенно не задумывался о способах передачи визуальной информации по телепатическим каналам. По наивности и общему невежеству я воображал, что Рон каким-то образом собирается послать некое описание фотографии. (Ну, примерно такое: «Значит так, наверху, в двух и девяносто пяти сотых сантиметра от левого верхнего угла расположена звезда размером в девять миллиметров. Правая ее сторона, такая непричесанная, торчит во все стороны…») Но, конечно, этот номер не прошел бы. В лучшем случае мы получили бы довольно отдаленные подобия наших оригиналов, а компьютерные расчеты, построенные на ошибочных данных, обычно оказываются еще более ошибочными, нежели первоначальные сведения. Как говорят специалисты по обработке информации, засунь в машину мусор, получишь мусор в квадрате.
У Яны воображение побогаче, и она составила куда более интересную версию того, как Рон отправляет по цепочке изображения. Она сказала:
– Думаю, он пристально вглядывается в каждый маленький квадратик, покуда тот не отпечатывается в его сознании. Потом он высовывает рожки и перебрасывает эту картину следующему оператору сети, а тот – следующему, и картина достигает Луны, не изменившись по дороге.
Конечно, это более разумная идея, нежели мое предположение о том, что Рон переводит образы в слова. Но в Яниной схеме есть один серьезный прокол, и его немедленно обнаружило Стин Стин.
– Но как же, – ехидно спросило оно, – последний телетайп в цепочке переводит принятый им мысленный образ в форму, доступную нетелепатам?
Яна начала говорить, что, наверное, существует какая-то машина, механически переносящая образ на бумагу. Саул Шахмун услышал ее речь и захлопал в ладоши:
– Фотоаппарат для мыслей! Замечательно! Прекрасно! И когда же его изобретут?
– А что, нет ничего такого? – спросила Яна.
– К сожалению, нет, – ответил Саул.
Вскоре выяснилось, что Рон Сантанжело передавал на Луну наши космические фотографии самым прозаичным образом. Он использовал метод, который изобрели триста с лишним лет назад, чтобы примитивные космические спутники и прочие летающие буи могли передавать на Землю фотографии Луны и других ближних планет. Мы устыдились собственного невежества, когда узнали, в чем, собственно, дело. Нужно всего-навсего – ты-то, конечно, знаешь этот способ – по очереди засовывать каждую небольшую фотографию в видеосканер, который переводит черно-белое изображение в последовательность цифр. Потом Рон берет распечатку и отправляет эти цифры по телепатической сети. Он не посылает образы, он не возится – до чего же я тупой! – с устными описаниями, он отстреливает соседу нечто примерно такое:
00000000000000010000000000000
И так далее, и так далее, и так далее, сотни таких последовательностей на каждую фотографию. Мегабайты.
А на противоположном конце цепочки умный компьютер без труда превратит комбинации нолей и единиц в светлые и темные пятна и выдаст копии наших фотографий. А затем произойдет нечто подобное тому, что описала Яна. Наш телетайп действительно полностью передаст снимок специально подготовленному телепату обсерватории Луна-Сити, который сравнит этот образ с фотографией, полученной через компьютер, и аккуратно сделает все необходимые исправления. И наконец весь этот телепатический кошмар будет собран в трехмерное чудо, которое отдадут астрономам, чтобы те смогли начать работу.
Головная боль в космическом масштабе!
И, что существеннее, космические расходы.
Рон выглядел довольно уныло, когда принялся за навязанный нами труд, а все остальные, понятия не имея об объеме работы, пребывали в прекрасном настроении. Мы носились туда-сюда между Роном и сканером, принося Рону в зубах длинные серые ленты распечаток с бесконечными колоннами единиц и нолей, а он сидел в своем закутке, худел, бледнел, становился все более похож на поэта и переливал тонны нашей информации в телепатическую сеть.
Тем временем Яна и Саул начали резать на двумерные слои следующее фото, которое мы собирались передать, – крупный план белого карлика и его ближайших соседей.
Рон держался три дня.
Мы, нетелепаты, много болтаем о чудесной возможности путешествовать по Галактике с помощью своего мозга и постоянно забываем, какого напряжения это требует. И еще мы упускаем из виду, что усталость есть усталость и не имеет никакого отношения к тому, телепат ты или нет.
Рон спекся. Он работал на пределе – два часа связи, два часа отдыха, четыре смены в день. И отдыхать не отдыхал по-настоящему, все время хотел вернуться в лабораторию, не знаю почему. Он влез в этот проект по уши, как и все мы, но от сомнительного удовольствия передавать 0000011100000 восемь часов в день здорово переутомился.
Во время передачи Рон просто плавал в поту, а на его ввалившихся серых щеках наливались кровью шрамы, оставшиеся после удаления татуировок.
Зачем такой тихий, замкнутый парень позволил издеваться над собой мастеру-вирангонианину с его иголками – выше моего понимания. Татуировки были крайне непристойными – с вирангонианской точки зрения. Так мне объяснил Миррик. Возможно, когда-нибудь я узнаю, почему это вирангониане считают изображение рта непристойностью, ибо именно это и было выколото на щеках Рона – два больших толстогубых рта.
Мы видели, как час за часом он выдыхается, и старались быть к Рону добрее, помочь ему расслабиться. Миррик рассказывал ему всякие смешные истории, Стин Стин устроило целое представление, жонглируя всякой посудой, Яна отправилась с ним на прогулку и вернулась разгоряченной и несколько помятой. Меня это вовсе не порадовало, но я сказал себе, что все это во имя дела. К середине второго дня Рон передавал свои единицы и нолики вдвое медленнее, чем вначале, а на следующий день его темп можно было сравнить с черепашьим? А мы еще не добрались даже до середины. На третий день в свою четвертую смену он вдруг прекратил передачу, окинул лабораторию мутным взглядом, моргнул и спросил:
– Который час? Кто-нибудь знает, который сейчас час? Я спрашивал свои часы, но они отказываются говорить.
