Халид знал о Теодоре Кварлесе очень мало: что тот был значительно старше Джилл, что они прожили вместе как муж и жена около года и что он погиб под горным обвалом во время зимней непогоды. Халид не проявлял к Теодору Кварлесу никакого интереса — достаточно того, что ему было известно о самом факте его существования.

Дальше шли могилы детей, умерших в младенчестве из-за отсутствия на ранчо квалифицированной медицинской помощи. Семь могильных плит, совсем маленьких, стоящих в ряд. На них тоже обычно лежали цветы. Зато на следующей могиле цветов никогда не было: в ней был похоронен безымянный шпион, квислинг, убитый Чарли шесть или семь лет назад. Рон настоял, чтобы его похоронили как положено, хотя по этому поводу между ним и Чарли разгорелся жаркий многочасовой спор, закончившийся лишь после вмешательства юного Энсона, сумевшего примирить спорщиков. На могиле, находившейся у самого края маленького кладбища, стоял необработанный камень, и никто никогда не приближался к ней.

На этой стороне кладбища возвышались еще два надгробных камня, которые Халид установил сам пару лет назад. Он не спрашивал ни у кого разрешения, просто пошел и сделал то, что хотел. Почему бы и нет? Он тоже живет здесь и, значит, имеет право.

Один символически обозначал могилу Аиссы. Конечно, Халид не знал точно, что она умерла. Но у него были основания предполагать это, и ему хотелось, чтобы так или иначе что-то здесь напоминало о ней. Она была единственным близким ему человеком на всем свете. Он вырезал для нее прекрасный камень, со сложным орнаментом в виде переплетенных завитков. Все абстрактное: благочестивая Аисса не признавала резных изображений Божьих созданий. В центре большими рельефными буквами было написано:

АИССА ХАН

Внизу — несколько строчек из Корана, на английском, потому что Халид забыл то немногое по-арабски, чему Искандер Мустафа Али успел научить его:

Слава Аллаху, Властелину вселенной.
Тебе одному мы поклоняемся,
К Тебе одному обращаем свои мольбы.

И все. Никаких дат — их Халид не знал.

На второй установленной им могильной плите узор был попроще и надпись покороче:

ДЖАСМИНА,

МАТЬ ХАЛИДА

Халид вырезал только имя. Он ненавидел собственную фамилию; и даже если Джасмина была замужем за Ричи Беком, в чем Халид сильно сомневался, он не хотел, чтобы фамилия этого человека присутствовала на ее надгробии. Можно было бы вырезать «Джасмина Хан», но ему казалось, что нехорошо, если у матери и сына разные фамилии. И дат тоже не было. Халид знал, когда она умерла,— в день его рождения,— но не знал, сколько ей тогда было лет. Молодая — больше ему не было известно ничего. Ладно, какое все это имеет значение? Важно лишь, чтобы сохранилась память о ней.

— А для отца ты тоже установишь камень? — спросила Джилл, увидев, как он вырезает могильный камень в память Джасмины.

— Нет. Для него нет.

Как-то в середине казавшегося бесконечным солнечного лета, которое каждый год начиналось на ранчо в феврале или марте, а заканчивалось в ноябре-декабре, Халид сидел у могил Аиссы и Джасмины, когда у входа на кладбище появилась Джилл. С ней была дочка, пятилетняя Халифа.

— Ты молишься? — спросила Джилл.— Я помешала тебе?

— Нет. Уже все.

Халид приходил сюда каждую пятницу и читал над двумя могилами несколько отрывков из Корана, по памяти, конечно, пытаясь оживить то, что осталось от давнишних уроков с Искандером Мустафой Али в Солсбери.

«В тот день, когда дважды протрубит Рог,— начинал Халид,— все сердца преисполнятся благоговейного ужаса. Когда небо будет сдернуто, и когда звезды облетят, и когда моря перельются, и когда могилы разверзнутся, узнает душа, что она для себя приготовила. В тот день лица одних будут сиять от радости — тех, кого ожидает Рай. И в тот день лица других окутает тьма и покроет прах».

Больше он не помнил ничего, и даже эти отрывки были разрозненными; но ничего лучшего он вспомнить не мог и верил, что Аллах все же примет его молитву. Да, считается, что нельзя изменять в Священном Писании ни единого слова, но Аллах не требует от людей невозможного.

Джилл была босиком, лишь кусок голубой ткани прикрывал бедра и совсем узенькая полоска — грудь. Халифа вообще шла голышом. С одеждой в эти дни было трудно, и изнашивалась она слишком быстро; поэтому в теплую погоду малыши ходили голыми, а большинство взрослых молодых Кармайклов лишь едва прикрывали наготу. Джилл, которой уже было прилично за тридцать, все еще относила себя к молодому поколению. Справедливости ради надо признать, что рождение пятерых детей на ней пока никак не отразилось, а ее высокая, стройная фигура по-прежнему выглядела едва ли не юной.

— Что-нибудь случилось? — спросил Халид.

Вряд ли Джилл пришла бы просто так во время его молитвы. Кроме всего прочего, оба они уважали потребность в уединении, которая время от времени возникала у обоих.

— Халифа говорит, что видела Пришельца.

Ну, это и впрямь что-то необычное, подумал Халид. Он перевел взгляд на девочку и не заметил никаких следов волнения. Более того — она выглядела совершенно спокойной.

— Пришельца? И где это произошло?

— У пруда на болоте, так она говорит. Пришелец вместе с ней плескался в пруду. Играл с ней и долгое время разговаривал. Потом взял ее на руки, они немного полетали по небу, а потом он опустил ее на землю.

— Ты веришь в то, что это правда? — спросил Халид.

— Понятия не имею.— Джилл пожала плечами.— Откуда мне знать, правда это или нет? Я подумала, нужно рассказать тебе. Что, если они и впрямь начинают совать нос в наши дела?

— Да. Ты права.

Джилл почти всегда вела себя так: не высказывала собственного мнения, не делала выводов. Скользила по жизни, словно призрак, в основном паря над землей. Иногда они с Халидом целыми днями не обменивались и словом, хотя жили в полном согласии и по ночам в постели по-прежнему страстно занимались любовью. Но каждый ревниво охранял свой внутренний мир и уважал потребность другого в уединении. Одного поля ягоды, одним словом.

— Ты видела Пришельца, да? — как можно мягче спросил Халид, опускаясь на колени рядом с малышкой.

— Да. Мы с ним летали в космос.

Все дети у него были хороши, но Халифа прекраснее всех — просто ангел. Она вобрала в себя красоту Джилл и его собственные, более экзотические, черты. Длинные ножки и ручки свидетельствовали о том, что она вырастет очень высокой; блестящие волосы вились, точно золотое руно, чуть-чуть отливая бронзой; нежная сияющая кожа того же рыжевато-коричневого оттенка, что и у Халида, отсвечивала, словно полированная медь.

— На кого он похож, этот Пришелец? — спросил Халид.

— Немного похож на льва, а немного на верблюда. И у него сверкающие крылья и длинный змеиный хвост. Он весь такой… розовый и очень высокий.

— Насколько высокий?

— Как ты. Может, даже немного выше.

Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, с серьезным и искренним выражением. Среди Пришельцев не было соответствующих ее описанию, Если, конечно, на Землю не прибыл новый вид.

— Ты испугалась? — продолжал расспрашивать девочку Халид.

— Немного. Он был чуть-чуть страшный. Но он сказал, что не сделает мне больно, если я буду вести себя спокойно. Он просто хочет поиграть со мной, так он сказал.

— Поиграть?

— Ну да. Мы плескались в воде и танцевали вокруг пруда. Он спрашивал, как зовут меня, и маму, и папу, и еще много чего, но я забыла. Потом он взял меня с собой в полет. Мы летали на Луну, а потом вернулись обратно. На Луне я видела замки и реки. Он обещал, что придет еще раз в мой день рождения, и мы снова полетим.

— На Луну?