Либо… А если продолжительность жизни индивидуума была у Высших такова, что смерть кого-либо из них в течение сорока-пятидесяти лет существования стоянки была просто невероятна?

Мы не знаем. Но нам очень хотелось бы выяснить точно, как выглядели Высшие.

Мы продвигаемся медленно. В таких условиях иначе нельзя. Копают все, даже большие боссы, но все равно мы вынимаем не больше трех кубических метров в сутки. Первым идет Миррик, сметая остатки мертвого груза, за ним – Келли со своей вакуумной лопатой, распиливающей скалу на ломтики.

Остальные движутся следом и выковыривают обнаруженные ею предметы. Прежде чем выкопать что-либо, мы обязаны сфотографировать артефакт и подробно описать, как и где он расположен. Записи идут в лабораторию, где Саул Шахмун делает хронологический анализ. Он еще не может точно датировать наш объект, но, судя по всему, стоянка свеженькая, недавняя, брошена жильцами примерно девятьсот миллионов лет назад.

Все, на чем хоть что-нибудь написано, передается в руки доктора Хорккка, который перерисовывает иероглифы и скармливает их компьютеру.

Старина 408б обнюхивает всю найденную механику и как специалист по палеотехнологии пытается разобраться, как же оно все-таки работает и работает ли вообще. Пилазинул бродит вокруг раскопок, сует свой механический нос в каждую щель, пытается найти ключ, который позволит ему сделать какой-нибудь интуитивный вывод.

Всех нас не покидает странное и таинственное чувство, что мы стоим на пороге очень важных событий. Никто не знает почему. Наверное, это просто чрезмерный оптимизм.

Работаем тяжело. Археология – это боль в спине, хрипы в легких по утрам и мозоли на ладонях. Романтика начинается потом, когда ребята из службы новостей сочиняют красивые истории. По вечерам мы отдыхаем, много играем в шахматы, мало спорим, слушаем, как шуршит за стенами дождь. Очень странно – я часто скучаю, здесь довольно тоскливо и тем не менее я очень весел и возбужден. Настроение приподнятое.

С Мирриком возникли сложности, незаметно переросшие в проблему. Если мы не разрешим ее по-быстрому, боюсь, ему придется покинуть экспедицию.

Это будет очень печально, ведь Миррик, хотя и странный, но исключительно приятный парень.

Я уже рассказывал тебе, что он алкоголик, если это можно так назвать.

Его интересует не спиртное, а цветы. Нектар или пыльца – не знаю, что именно, – оказывают на него самое сокрушительное воздействие. Судя по эффекту, цветы для динамонианина – хуже, чем чистый спирт для человека.

Нескольких цветочков достаточно, чтобы пустить вразнос пару десятков тонн живого веса Миррика.

И, к сожалению, на этой безжизненной планете, оказывается, растут цветы. Кто-то из инженеров-землеустроителей, который в душе был поэтом, высадил здоровенную клумбу подснежников в нескольких километрах от места, где мы копаем. Большая часть цветов повымерзла, но некоторые, особо устойчивые, прижились. И надо же было случиться такому несчастью, что Миррик, любитель дальних одиноких прогулок, почти сразу же напоролся на этот «клад».

Первым его секрет раскрыл я.

Во второй половине дня на прошлой неделе я, выполнив свою суточную норму землекопа, собирался идти домой, когда заметил, что на меня надвигается Миррик. Он сегодня закончил работу рано, и у него было несколько часов свободного времени. Завидев меня, он подпрыгнул и попытался передними ногами изобразить хлопок. Номер не прошел – Миррик с грохотом рухнул на землю. Встал, отряхнулся, описал круг возле места своего падения, а потом повторил сие странное движение. Опять упал.

Посмотрел в мою сторону и хихикнул. Представь себе двадцать тонн хихикающего динамонианина! Миррик игриво щелкнул клыками, подкатился ко мне, сгреб в охапку своими ручищами и закружил на месте. Это действие так понравилось ему, что он начал топать ногами от удовольствия. Задрожала земля.

– Привет, Томмо, как дела малыш? – Миррик подмигнул, дыша прямо мне в лицо. – Милый старина Томмо-моммо! Давай станцуем, малыш!

– Миррик, ты набрался, – констатировал я.

– Н-нонсенс-с. – Он игриво ткнул меня клыком под ребра. – Давай танцевать.

Я отпрыгнул назад.

– Где ты нашел цветы, убоище?

– Ник-каких цветов. Я просто счастлив!

Все его рыло светилось золотом от цветочной пыльцы. Я нахмурился и попытался его очистить. Миррик снова хихикнул. Я вспылил:

– Стой и не двигайся, пчела-переросток! Если доктор Хорккк застанет тебя в таком виде, он поджарит тебя на вертеле.

Миррик хотел зайти в лабораторию и поспорить с Пилазинулом о философии. К счастью, мне удалось отговорить его. Потом пошел очередной дождь, и Миррик слегка протрезвел. Не очень, но все же достаточно, чтобы сообразить, какие неприятности ему грозят, если кто-нибудь из боссов увидит его пьяным.

– Слышь, Том-м-м, погуляй со мной, пока я не прибреду в с-себя, попросил он, и я таскался с ним по холмам, обсуждая эволюцию религиозного мистицизма, пока у него не прояснилось в голове.

Когда мы вернулись в лагерь, он печально вздохнул:

– Я скорблю о своих слабостях, Том. Ты наставил меня на верный путь, и я больше не пойду по цветочной аллее.

На следующий день он опять налакался.

Я был в лаборатории – чистил и рассортировывал последнюю свежевыкопанную порцию поломанных трубок с надписями и щербатых белых медалей, когда снаружи раздался громкий рев, будто кто-то кричал в космический громкоговоритель:

Над чашей вина пламенеет весна, и тают покровы угрюмого сна.

А Времени-птице л-лететь недалеко -

Уж-же и крыло распахнула она.

– Это рубаи! – воскликнула восхищенная Яна.

– Это Миррик, – прошипел я.

Доктор Хорккк недоуменно высунулся из-за дисплея своего компьютера, доктор Шейн нахмурился, 408б пробормотал под нос что-то крайне неодобрительное.

А Миррик продолжал:

Что мне блаженство райское потом!

Прошу сейчас – наличными, вином!

В кредит не верю. И на что мне слава -

Над самым ухом барабанный гром?

Мы с Яной вылетели из лаборатории и обнаружили тушу Миррика прямо перед зданием. Из-за его ушей торчало жалкое подобие пиршественного венка – смятые подснежники. Вся морда была золотой от пыльцы. Он грустно поглядел на меня, словно трезвый Миррик на мгновение высунулся из-за пьяной маски, потом помотал своей огромной башкой, хихикнул и продолжил:

Любовь моя, чашу наполни, пусть сегодня поет, звеня, О всех сожалениях прошлого и страхе грядущего дня.

Ведь завтра, быть может, меня навсегда отнимут, Семь тысяч Вчера навсегда обнимут меня.

– Завтра ты можешь оказаться только на пути домой, пьяный олух, резко сказал я.

– Во имя памяти Омара, Миррик, убирайся отсюда! Если доктор Хорккк заметит тебя…

Но было уже поздно.

Ночью у Миррика состоялась долгая и серьезная беседа с нашими боссами. Они боятся, что однажды он наглотается до потери сознания и развалит к дьяволу лагерь. Пьяный динамонианин примерно столь же безопасен, как космический корабль, потерявший управление. И если Миррик не в силах отказаться от своих подснежников, ему придется покинуть планету.

Сердобольный 408б предложил другое решение – приковывать Миррика к чему-нибудь прочному, как только тот закончит дневную работу. Славный 408б всегда старается найти самое гуманное решение.

Мы все пытаемся покрывать Миррика, когда он приходит в лагерь под мухой. Гуляем с ним, пока он не протрезвеет, отгоняем от домиков, если он порывается зайти, и вообще всячески защищаем его от себя самого. Но нам не удается никого обмануть. Доктор Шейн и доктор Хорккк всерьез озабочены таким поворотом событий. А когда эти двое сходятся во мнениях – жди неприятностей.

Представляешь, сестренка, Лерой Чанг считает, что у меня с Яной роман. Удивительно забавно.

Я признаю, что однажды ночью мы долго гуляли вместе. И несколько раз после этого ходили гулять днем. Что поделаешь, мне нравится общество Яны.

Она единственная женщина в нашей экспедиции, если не считать Келли Вотчмен, а ее я считать отказываюсь! К тому же, здесь нет моих сверстников, кроме нее и Стин Стин (а Стин Стин – полено и совершенно меня не интересует). Итак, Яна – молодая привлекательная девушка (а Келли Вотчмен девяностолетний андроид), и у меня с ней куда больше общего, чем, скажем, со стариной 408б или высокоученым доктором Хорккком. Вот почему я и стремлюсь проводить время в ее обществе.