Гидряне молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались жестами, прикосновением рук, вздрагиванием ноздрей. Какой-то язык у них был, но это был удивительный, полный всхлипываний шум, в котором он не различал никаких слов или хотя бы слогов. Он, конечно, все записывал, что слышал, но в конце концов, изрядно устав от его пребывания, они все же привыкли к нему.

И только значительно позже он понял, что они с ним сделали, пока он спал.

Ему было восемнадцать лет, и он лежал голышом под сиянием звездного неба Калифорнии. Он думал, что он может доставать звезды и срывать их с неба. Быть Богом! Овладеть Вселенной!

Он повернулся к ней, холодной и стройной, немного напряженной. Накрыл сжатой ковшиком ладонью ее грудь. Потом погладил по плоскому животу. Она чуть дрожала.

– Дик, – выдохнула она… – Ох…

«Быть Богом», – подумал он и поцеловал ее нежно, а потом горячо.

– Подожди, – шепнула она, – я еще не готова.

Он ждал. Помог ей приготовиться, или ему казалось, что он ей помогает, и уже скоро ее дыхание участилось. Она снова выдохнула его имя…

Сколько звездных систем успеет посетить человек за свою не слишком длинную жизнь?..

Бедра ее раскрылись. Он прикрыл глаза. Под коленями и локтями он чувствовал шелковистые иглы старых сосен. Она не была его первой девушкой. Но была первой, которую стоит считать. Когда его мозг пронизывала молния, он, как сквозь туман, чувствовал ее реакцию, сначала неуверенную, приглушенную, а затем пылкую. Сила ее страсти захлестнула его, и он утонул в ней. Но только на мгновение. Быть богом, наверное, нечто подобное.

Он лег рядом с нею на бок. Показывал ей звезды, говорил, как они называются. Причем не меньше половины этих названий он перепутал. Она, однако, этого не знала. Рассказал ей о своей мечте. Позже они ласкались еще не раз, и было еще лучше. Он надеялся, что в полночь пойдет дождь и они смогут потанцевать в его струях. Но небо оставалось безоблачным. Тогда они пошли к озеру просто поплавать. Они вылезли из воды, дрожа и хохоча. Когда он повез ее домой, она запила свою противозачаточную таблетку ликером. Он сказал ей, что любит ее. Они обменялись открытками с поздравлениями на Рождество. И обменивались ими многие годы.

Восьмая планета Альфы Центавра была гигантским газовым шаром с маленькой плотностью и такой же силой притяжения, как и у Земли.

Мюллер провел там медовый месяц, когда женился во второй раз. Кроме того, он занимался там кое-какими служебными делами, так как колонисты на шестой планете этой системы стали уж чересчур самостоятельными. Хотели вызвать смерч, который всосал бы большую часть атмосферы восьмой планеты для нужд их промышленности.

Мюллер провел довольно плодотворные конференции. Убедил местные власти, что стоит назначить плату за участие в использовании атмосферы, и даже удостоился похвалы за свой маленький вклад в межпланетную мораль.

Все время своего пребывания в системе Альфа Центавра он и Нола были гостями правительства. Нола в отличие от Лорейн, его первой жены, очень любила путешествовать. Они совершили еще много совместных космических перелетов.

В предохранительных костюмах они плавали в ледяном метановом озере. Смеясь, бегали по его аммиачным берегам. Нола, высокая, как и он, была рыжеволосой и зеленоглазой… Потом он обнимал ее в теплой комнате, все стены-окна которой выходили на безнадежно грустное море.

– И мы всегда будем любить друг друга? – спросила она.

– Да, всегда.

Однако в конце недели они расстались, почти врагами. Но тогда это было только развлечением, потому что чем злее ссора, тем нежнее примирение. На какое-то время, конечно. А потом им не хотелось даже ссориться. Когда подошел срок возобновления контракта, оба отказались от него. С течением лет, когда его слава росла, Нола изредка писала ему дружеские письма. Вернувшись с Беты Гидры, он хотел с ней встретиться. Рассчитывал на ее помощь. Кто-кто, а уж она-то не отвернется от него. Слишком крепкая связь их связывала.

Но Нола находилась на Весте со своим седьмым мужем. Сам он был третьим. И он не стал вызывать ее, понимая, что это не имеет смысла.

Хирург сказал:

– Мне очень жаль, господин Мюллер. Но мы ничего не можем для вас сделать. Мне не хотелось бы возбуждать в вас несбыточные надежды. Мы хорошо исследовали вашу нервную систему и не можем локализовать изменений. Мне очень жаль.

У него было девять лет, чтобы как следует изучить свои воспоминания. Он наполнил ими несколько кубиков. Занимался он этим в первые годы пребывания на Лемносе, когда еще думал, что иначе не будет помнить прошлого. Но потом обнаружил, что с возрастом воспоминания становятся все более живыми. Или, может, ему помогала его выучка. Мюллер мог вызвать в памяти пейзажи, звуки, вкус, мог воспроизводить целые беседы, цитировать полные тексты нескольких трактатов, над которыми когда-то трудился. Мог перечислить всех английских королей в хронологической последовательности от Вильгельма I, до Вильгельма IV. Помнил имя каждой своей девицы.

Он признавал в глубине души, что если бы мог, то вернулся бы на Землю. Это было ясно как для него, так и для Неда Раулинса. Мюллер действительно относится к человечеству с пренебрежением, однако это не означает, что он желает остаться в изоляции. Он с нетерпением ждал нового посещения. И в ожидании выпил несколько кубков напитка, который поставлял ему город. Затем азартно охотился и настрелял столько зверей, сколько не смог бы съесть и за год. И одновременно вел сложные диалоги с самим собой, мечтал о Земле.

Раулинс спешил. Запыхавшийся, раскрасневшийся, он вбежал в зону С и увидел Мюллера. Тот пришел аж сюда и теперь стоял на расстоянии ста метров от него.

– Здесь надо ходить осторожней и медленней, – напомнил Мюллер. – Даже в этой относительно безопасной зоне. Никогда ничего нельзя предугадать…

Раулинс упал в бассейн из песчаника, сжав руками его выгнутый край и переводя дыхание.

– Дай мне напиться, – выдавил он из себя. – Этого… твоего… специального…

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет.

Мюллер двинулся к ближайшему фонтану, наполнил плоскую бутылку ароматным напитком и подошел к Раулинсу. Нед даже не вздрогнул. Ему показалось, что он вовсе не воспринимает излучения. Он пил жадно, давясь, и капли сверкающей жидкости текли по его подбородку и падали на комбинезон. Закрыл глаза.

– Ты странно выглядишь, – сказал Мюллер. – Совсем так, будто минуту назад тебя изнасиловали.

– Потому что меня изнасиловали.

– Не понимаю.

– Подожди, дай мне отдышаться. Я ведь бежал всю дорогу от зоны F.

– Тогда тебе повезло, что ты остался жив.

– Ну да.

– Выпьешь еще?

– Нет, – Раулинс покачал головой. – Пока нет.

Мюллер пригляделся к парню. Перемена в нем была поразительна, одна только усталость не могла быть ее причиной. Лицо у него горело, как будто опухло, застыло, глаза бегали по сторонам. Напился? Или болен? Или накачался наркотиками?

Раулинс молчал.

Через некоторое время, чтобы как-то заполнить тишину, Мюллер заговорил:

– Я много думал о последней беседе. И понял, что вел себя, как последний дурак. Такая жалкая мизантропия, которой я тебя вчера угощал…

– он присел и попробовал заглянуть в мечущиеся глаза Неда Раулинса. – Послушай, Нед. Я отказываюсь от того, что вчера наболтал. Я охотно вернусь на Землю, буду лечиться. Даже если лечение будет экспериментальным, все равно рискну. Если даже оно не удастся.

– Нет никакой возможности вылечиться, – уныло сказал Раулинс.

– Нет… возможности вылечиться…

– Нет. Никакой. Это была ложь…

– Да. Конечно.

– Ты ведь сам сказал, – припомнил Раулинс, – что не веришь ни одному моему слову. Помнишь?

– Ложь.

– Да.

– А я уже был готов вернуться на Землю.