В зонах N и G он наталкивался на скелеты больших созданий, напоминающих драконов, на которых сохранились лохмотья космических комбинезонов. Ему даже нравилось думать, что когда-нибудь любопытство возьмет вверх над страхом и он снова отправится туда, чтобы осмотреть их повнимательнее.

Ближе к центру лабиринта лежало много останков каких-то других созданий, в основном человекообразных, хотя и отличающихся в некоторых деталях. Он не сумел бы отгадать, как давно они попали сюда: из-за сухого климата оставленные на поверхности скелеты могли пролежать немало веков. Это галактический мусор был отрезвляющим напоминанием того, что Мюллер хорошо понимал: за двести лет исследований вне Солнечной системы еще ни разу не произошло контакта с разумной расой, и это вовсе не значило, что в космосе нет различных форм жизни, которые пока неизвестны, но рано или поздно дадут о себе знать. Само по себе это кладбище костей на Лемносе свидетельствовало о существовании по крайней мере двенадцати различных цивилизаций. Хотя Мюллеру и льстила мысль, что, по-видимому, только ему одному удалось проникнуть в центр лабиринта, но его вовсе не радовало открытие множества разнообразных рас, вышедших в космическое пространство. Ему хватало их и в своей Галактике.

В первые годы жизни здесь он удивлялся, как быстро исчезает мусор в лабиринте. Только позже ему удалось наблюдать безжалостную механическую уборку мусора, как пыли, так и костей животных, попавших ему на ужин. Однако скелеты разумных существ, вторгшихся в лабиринт, оставались. Почему? Почему бесследно исчезали мертвые слоноподобные создания, едва их убивал разряд энергии, а останки мертвого дракона, попавшего в тот же самый капкан, оставались лежать на безупречно чистой улице, портя ее внешний вид? Не потому ли, что на этом драконе был космический комбинезон, а значит, он был разумным существом? Мюллер наконец понял, что механические уборщики обходят стороной останки именно разумных существ – это предупреждение, которое можно понять так: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Эти скелеты – одно из средств психологической войны, которую вел с каждым пришельцем город-лабиринт. Они должны были напоминать, что смерть подстерегает повсюду. Но откуда этот механический уборщик мог знать, какие останки убирать, а какие оставлять? Мюллер напрасно ломал голову над этим вопросом.

Теперь он смотрел на экраны. Наблюдал за возней маленьких фигурок возле звездолета за стенами лабиринта. «Пусть только войдут, – думал он. – Город не убивал никого уже много лет. Я сам вами займусь. Я здесь в безопасности, даже если вы проберетесь сюда, то не останетесь здесь надолго. Моя болезнь быстро отгонит вас. Может быть, вам хватит хитрости преодолеть лабиринт, но вы не выдержите того, что сделало Ричарда Мюллера отверженным, изгнанным из своего стада».

– Прочь отсюда, – сказал Мюллер вслух.

Внезапно он услышал гудение винтов, высунул голову из своей комнаты, и увидел, как площадь быстро пересекла движущаяся тень. Значит, исследуют лабиринт с воздуха. Он быстро вышел, посмеявшись в душе над инстинктом, повелевшим ему спрятаться. Конечно, где бы он ни находился, приборы сообщат, что в лабиринте человек, и они, удивленные, попытаются установить с ним связь, еще не зная, что это он…

Он оцепенел от внезапно навалившейся на него тоски по людям. «Я хочу, чтобы они пришли сюда».

Но это длилось всего лишь мгновение. Мимолетное желание вырваться из одиночества подавило логику – сознание того, что может быть, если он снова появится перед людьми.

«Нет, – подумал он. – Не приходите сюда. Или пусть смерть настигнет вас в лабиринте. Не приходите и все! Не приходите!»

– Здесь, внизу, Нед, – сказал Бордмен. – Наверняка он здесь. Видишь на этом экране точку? Значит, там не чужая масса. Все сходится. Один живой человек. Это должен быть Мюллер.

– В самом центре лабиринта, – заметил Раулинс. – Ему действительно удалось войти!

– Да, как-то удалось.

Бордмен перевел взгляд на экран визира. С высоты двух километров город-лабиринт был виден очень четко. Бордмен насчитал восемь зон, каждой из которых был присущ свой стиль архитектуры. Он различал даже площади и бульвары, резкие, острогранные стены и крутые улочки, несущиеся в головокружительном беге. Зоны были концентрическими, каждая с большой площадью посередине. Детектор массы, установленный в самолете, обнаружил присутствие Мюллера среди невысоких зданий, восточнее от одной из таких центральных площадей. Но переходов, связывающих отдельные зоны, Бордмен не смог высмотреть. Он видел только множество тупиков. Даже с воздуха нельзя было определить правильный и безопасный путь. Как же они будут искать его там, внизу?

Он знал, что это почти невозможно. В отчетах прошлых неудачных экспедиций не было ничего полезного, что помогло бы проникнуть в лабиринт. И только, Ричард Мюллер попал в самый центр лабиринта каким-то невероятным способом. Бордмен проговорил:

– Я кое-что покажу тебе, Нед.

Робот-исследователь оторвался от корпуса самолета и стал падать на город. Бордмен и Раулинс следили за серым тупым металлическим снарядом, пока он не оказался в нескольких десятках метров от крыш зданий. Его объективы передавали изображение на экран. Внезапно изображение исчезло. Над крышами блеснуло пламя, возник маленький клубок зеленоватого дыма, и больше ничего не было видно.

Бордмен кивнул.

– Без перемен. Значит, над всей территорией, как и прежде, есть защитное поле. Если что-либо падает сверху, то сразу же сгорает.

– Значит, даже птица, которая полетит туда…

– На Лемносе нет птиц.

– А дождь?

– На Лемносе нет никаких осадков, – сухо ответил Бордмен. – По крайней мере, в этом полушарии. Поэтому защита не пропускает чуждых элементов. Мы знали об этом еще со времени первой экспедиции. Для нескольких из ее участников это обернулось трагедией.

– Они не пытались сначала запустить зонд?

Усмехнувшись, Бордмен пояснил:

– Когда видишь на мертвой планете посреди пустыни покинутый город, то без задней мысли пробуешь сесть среди его стен. Это вполне обьяснимая ошибка… Но Лемнос ошибок не прощает.

Жестом он велел пилоту снизиться и некоторое время они кружили над внешними стенами лабиринта. Потом самолет поднялся выше и описал несколько кругов над центром города. Яркий свет, совсем не похожий на солнечный, отражался от какой-то зеркально гладкой конструкции. Бордмена охватила ужасная тоска. Они делали круги, дополняя каждый раз новыми деталями приготовленный заранее набросок, а он в раздражении вдруг пожелал, чтобы пучок лучей от этих зеркал попал в самолет и превратил его в пепел. Тогда, по крайней мере, он избежал бы всех опасностей, с которыми ему предстояло столкнуться в этой экспедиции. У него давно уже пропало желание вникать в малейшие тонкости, а здесь, чтобы достичь цели, было необходимо слишком глубоко изучить все детали. Говорят, нетерпение – черта молодости, и чем больше человек стареет, тем мягче и терпеливее он становится и медленно, осторожно плетет паутину своих планов, но Бордмен поймал себя на том, что хочет выполнить свою миссию как можно быстрее. Послать робота, который поедет через лабиринт на своих металлических колесах, схватит Мюллера и вытащит его оттуда. Сказать Мюллеру, чего от него хотят, и принудить его согласиться. А потом сразу же быстро отсюда улететь. Улететь на Землю.

Однако нетерпение вскоре прошло, и Бордмен опять почувствовал себя хитрым стратегом.

Капитан Хостон, который должен был повести отряд людей в лабиринт, вошел к ним в кабину, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Он был невысоким, полным, с расплющенным носом и кожей медного цвета, а мундир на нем выглядел так, будто собирался с него соскочить. Но это был достойный человек, готовый пожертвовать двадцатью человеческими жизнями, в том числе и своей, чтобы попасть в лабиринт.

Он посмотрел на экран, мимоходом взглянул на Бордмена и спросил:

– Есть какие-нибудь новые данные?

– Ничего нового. Нам предстоит много работать.