Определить по документам XVI века истинные расстояния, пройденные мореплавателями и путешественниками эпохи Великих географических открытий, установить истинные даты и продолжительность их плаваний и путешествий, то есть выявить те точные сведения, которыми должна оперировать историческая география, — задача трудная и подчас неразрешимая, и «Повествование» Карвахаля наглядный тому пример.

Карвахаль ведет счет пройденным расстояниям в лигах (leguas), но какие лиги он имеет в виду, в «Повествовании» нигде не говорится. В Испании же в старину лигами назывались различные по содержанию меры длины. Так, существовали, например, лиги сухопутные (4225 м), почтовые (3894 м), морские (5772,7 м) и проч. Размеры этих лиг тоже не были стабильными, ибо каждая из них соответствовала определенной доле земного градуса (например, 1/17, 1/20 и т. д.), величина которого в свою очередь исчислялась по-разному и всегда принималась меньшей, чем в действительности (ошибка состояла в преуменьшении размеров земли). Во времена Карвахаля употребительны были также лиги кастильская (5555,5 м) и римская (5924 м). Некий доктор Сепульведа (тот самый, что по сообщению хроник пересылал 4 мая 1538 года с Орельяной письмо для Франсиско Писарро) писал в 1543 г. принцу Филиппу (будущему Филиппу II), что «лига равна не трем римским милям [1 римская миля = 1481 м], как полагают некоторые, а четырем, как это принято повсюду у образованных людей». Это высказывание может служить основанием для того, чтобы считать лигу Карвахаля равной римской лиге, поэтому для подсчета расстояний, даваемых Карвахалем, и для составления карты с маршрутом экспедиции Орельяны мы применяем римскую лигу, равную 5924 м.

Следует сказать, что расстояния между отдельными пунктами, приводимые Карвахалем, намного превышают подлинные (даже если взять самую малую из известных нам лиг). Однако в этом нет ничего удивительного: в лучшем случае они измерялись примитивным способом — «на глазок», в худшем — и, это всего вероятнее, — по наитию, огульно. Тем не менее подобные сведения весьма полезны, ибо служат своего рода масштабом, благодаря которому читатель получает возможность гораздо яснее представить себе как поход в целом, так и отдельные его эпизоды в пространственном отношении.

Легче определить в «Повествовании» даты, хотя Карвахаль и не называет — за редким исключением — ни чисел, ни месяцев, в которые произошли те или иные события. Будучи духовным лицом, он все сколько-нибудь знаменательное «привязывает» по времени к церковным (католическим) праздникам. И если сравнительно нетрудно установить даты неподвижных церковных праздников, то есть таких, которые отмечаются всегда в одно и то же время (например, день очищения. пресвятой девы Марии отмечается 2 февраля, день св. Иоанна Предтечи, или Иванов день, — 24 июня и т. п.), то установить даты подвижных церковных праздников несколько сложнее.

Их место в календаре зависит от наступления первого дня пасхи — главного христианского праздника. День этот падает на ближайшее за первым весенним полнолунием воскресенье и празднуется в промежуток между 21 марта и 25 апреля. В 1542 г. пасха начиналась 9 апреля, и все подвижные праздники следует отсчитывать вперед и назад от этого числа (Даты церковных праздников, упомянутых в «Повествовании» Карвахаля и в других документах этой книги, вычислены по книге Н. Grotefend, Zeitrechnung des deutschen Mittelalters und der Neuzeit, Hannover, 1891, Band I и сверены по книге Pedro de Medina, Arte de navegar, Sevilla, — 1544): в 1542 г. непосредственно предшествующая пасхе страстная (иначе — святая, великая, крестовая) неделя приходилась, например, на 2–8 апреля, отмечаемое на 8-й день пасхи воскресенье Квазимодо — на 16 число того же месяца, отмечаемый на 51-й день после ее начала понедельник сз. духа — на 29 мая, празднуемая на 57-й день троица — на 4 июня и т. д. Даты эти (они указываются в сносках к тексту и комментариях), как и те, что сообщаются Карвахалем, даны по юлианскому календарю (по старому стилю), действовавшему в католических странах Европы до 1582 г. (в России — до 1918 г.).

Мы здесь не будем останавливаться на частных ошибках в определении времени, встречающихся в документах об экспедиции Орельяны, однако об одной ошибке — существенной и повторяемой в ряде общих работ — нельзя не сказать. В некоторых хрониках и документах XVI в. отмечается, что Гонсало Писарро выступил из Кито в страну Корицы в 1540 году, а Орельяна совершил свое путешествие и прибыл на остров Кубагуа в 1541 году. Ошибочность этих дат (на самом деле поход Гонсало Писарро начался в 1541 г., а плавание Орельяны состоялось в 1542) легко устанавливается путем сличения соответствующих чисел, дней недели, праздников и т. д.

Золото, как известно, играло в эпоху Великих географических открытий особую роль, оно было главным стимулом для путешествий на край света — за океан, в дебри Америки, им оценивали человеческую личность, успех, затраченные усилия. Вот почему испанские летописи и документы XVI века не упускают случая сообщить о тех или иных денежных суммах, добытых, издержанных, либо обещанных тем или иным конкистадором. Сведения такого рода, касающиеся в частности Орельяны, рассеянные в публикуемых нами документах, материализуют и конкретизируют в нашем представлении быт давно минувшей эпохи, позволяют ярче и глубже представить себе обстоятельства похода Орельяны. Однако уяснить подлинный смысл этих сведений не так просто.

В конце 30-х годов XVI в. в заморских владениях Испании цены на товары, особенно европейского происхождения, были настолько высоки, что почти не было никакого смысла заниматься дорогостоящей чеканкой монеты, которая все равно не в состоянии была покрыть потребностей торговли. В обращении находились монеты самых различных наименований, достоинств, эпох, веса, национальностей, происхождений (ведь в средневековой Европе монету чеканили короли, князья, феодалы, города, купеческие корпорации, церковь и пр.), среди нее было много фальшивой, низкопробной, неполновесной. Но главные расчеты и платежи производились не в монете, а на вес золота — в особенности в Индиях, где монета почти отсутствовала (монетный двор был учрежден в Мексике в 1535 г., а в Перу, в Лиме лишь в 1565). Золото отмерялось кусками-обрубками, нанизанными друг на друга в виде цепи, переносилось носильщиками и взвешивалось на переносных весах-безменах.

Условной единицей измерения служил вес кастельяно (castellano), золотой монеты времен католических королей, которую прекратили чеканить еще в 1497 г. и вес которой (вес по-испански — песо) равнялся 4,6–4,7 г. Эта единица так и называлась peso de oro — «золотой вес». Таким образом, 40 тысяч золотых песо, которые Орельяна издержал на снаряжение своей экспедиции в страну Корицы, весили 184–188 кг золота.

Разменной, мелкой монетой был медный (прежде серебряный) мара-веди (maravedi). Франсиско де Херес, секретарь Писарро, говоря о событиях 1532–1534 гг. в Перу, пишет: «…золотой песо — то же, что и кастельяно; каждый песо продается обыкновенно за 450 мараведи». Часто в мараведи велись и крупные расчеты (например, в публикуемой нами «Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии»); один миллион маравеДи назывался куэнто (cuento). Другой распространенной золотой монетой, кроме песо и кастельяно, был дукат (ducado), соответствовавший 375 мараведи. Пятьдесят золотых песо составляли mагсо de ого — золотую марку (230 г), но чаще марками измерялось серебро.

Перерасчет средневековой валюты в современную не только весьма труден, но и, на наш взгляд, непоказателен. По подсчетам комментаторов упомянутого нью-йоркского издания книги Медины, один «перуанский» золотой песо 30-х, 40-х годов XVI в. эквивалентен двенадцати американским долларам 1934 г.; получается, следовательно, что 40 тысяч золотых песо Орельяны равны 480 тысячам американских долларов 1934 г. (при этом следует учесть, что с тех пор золотое содержание доллара существенно уменьшилось, а его фактическая покупательная способность с тех пор ^понизилась примерно вдвое).