Да! Во время этой чехарды на Киевском столе, там успел недолго посидеть Юрий Долгорукий, даже, кажется, дважды. Ну и что мне это дает? Когда я еще был ТАМ, праздновали восьмисотпятидесятилетия Москвы. В каком году? Кажется в 1997, значит Москву основали в 1147. Будем считать, что так. Значит, осталось двадцать два года. Возраст городов у нас считается не от действительного основания, а от первого упоминания в документах. Где-то я читал, что Москва упомянута, как раз, в письме самого Долгорукого: кого-то он в гости приглашал… даже текст, вроде бы помню: "Приди ко мне на Москву".

Мог он быть в это время Великим Киевским князем? Мог! И был он в этой чехарде на Киевском столе далеко не первым и не последним — где-то в середине списка. То есть, за оставшиеся двадцать два года власть в Киеве сменится четыре — пять раз.

Это — если я насчет Юрия Долгорукого не ошибаюсь. А если ошибаюсь? Почему он на Киевском столе дважды сидел? Выгоняли? Тогда кто? Долгорукий сын Мономаха, а мать говорила, что Мономах сел в Киеве незаконно — династическое старшинство было за кем-то из черниговских князей. Да! Помню, что-то такое не то в школе проходили, не то сам где-то читал: многолетняя вражда между Мономашичами и Ольговичами.

Неужели начинается? И какие-нибудь волхвы, просчитав полученную через свою агентуру информацию, сочли обстановку для себя благоприятной? А я, умный такой, все это вычислил, обладая минимумом информации?

Много о себе представляете, сэр Майкл. Не знаете, Вы, любезный, истории своей страны. А раз «плаваете» в теории — будете изучать ее на практике, если выживете, разумеется. И все! Больше мне тут ловить нечего: знаний — крохи, и из этих крох большую часть забыл. И не хрен мозги зря мозолить!

Единственный вывод: первое необходимое условие успешного восстания язычников — свара между Рюриковичами — может иметь место в ближайшее десять-пятнадцать лет.

Второе условие — наличие профессиональной армии. "Людей в белом" где-то подготовили. Уровень подготовки — очень хороший, но это уровень разведчиков-диверсантов — "штучный товар". А требуются профессионалы для регулярных частей, причем в массовом порядке. Ни в каком тайном лесном убежище такую армию не создашь. Нужны не только тысячи людей, но и нехилая материальная база. Нужна, в конце концов, боевая практика, без нее настоящего воина не подготовишь.

Нет, не выходит. Если с первым условием нет ясности только по срокам, то со вторым условием нет ясности вообще по всему. А лапотникам с дрекольем, да охотникам без доспехов никакая свара в княжеском роду не поможет. Вот если бы у язычников была бы хорошая учебная и материальная база…

Блин!!! Наша воинская школа! За десять-пятнадцать лет здесь такого навалять можно! Нинея запросто может приказать нескольким десяткам пацанов притворно принять христианство, пройти полный курс обучения, может быть остаться при школе инструкторами или поступить на воеводскую службу. Набраться опыта, у кого выйдет, приобрести командные навыки… Каждый из таких ребят сможет обучить несколько десятков других, а те, в свою очередь, еще несколько сотен.

За десять-пятнадцать лет поднакопить оружия, обучить своих оружейников… Да нет же, все готовое можно получить: мы же здесь собираемся настоящий военный городок создать. С учебной базой, с мастерскими, со стратегическими запасами.

Да, сэр, вот так оно и бывает: щелк и мозаика сложилась. Дед готовит из меня своего преемника — командира чего-то, что, конечно же, будет больше, чем просто сотней. Илларион видит во мне, опять же, командира — военного магистра, коннетабля, маршала или что-то в этом же роде, Православного рыцарского ордена. Нинея собирается сделать из меня если не вождя, то кого-то из верхушки языческого восстания. Все хотят примерно одного и того же, но вкладывают в это совершенно разный смысл".

— Здрав будь, Корней Агеич! — Раздался рядом голос десятника Фомы. — Чего звал-то?

"Ну, блин! На самом интересном месте… Подумать не дадут".

— Здорово, Фома! — Отозвался дед. — Непорядок у тебя в десятке. Вчера твои люди в дозоре были?

— Мои. А что такое? Я проверял, никакого непорядка не заметил.

— А знамена на том берегу?

— Так это у Аристарха спрашивай, его холопы вчера там ковырялись.

— Кхе… Вот оно что. Ладно, у него и спрошу. Давай ко мне, там все десятники сходятся, разговор есть.

"А ларчик просто открывался… Ну да, холопы старостихи Беляны осенью Нинее дрова заготавливали, теперь, вот, знамена соорудили. Похоже, первая леди Ратного у баронессы Пивенской на подхвате обретается. То-то она не христианским именем зовется, а родовым. О, сколько Вам открытий чудных… сделать еще предстоит, сэр".

— Так, други любезные, разговор у нас будет важный, а потому располагайтесь поудобнее и слушайте, что я вам буду рассказывать.

Десять мужиков свободно, не теснясь расположились за обширным столом в просторной горнице нового здания на лисовиновском подворье. Кроме старосты Аристарха пришли все действующие десятники, кроме Тихона, и Данила с Анисимом, хотя последние двое числились в должностях лишь номинально. Отказался придти только Глеб, видимо, распростившийся со своим десятничеством, не дожидаясь обозначенного сотником срока.

Дед величественно возвышался во главе стола и, по всей видимости приготовился к произнесению длительного монолога. Мишка за стол не полез — пристроился в уголочке, но старался выглядеть так, словно его присутствие здесь — дело совершенно естественное.

— Настало время, господа начальные люди, сказать вам следующее. — Голос деда живо напомнил Мишке первую реплику комедии Гоголя «Ревизор»: "Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие…" — Покойный Великий князь Киевский Святополк Изяславич, — вещал дед — незадолго до своей кончины, возложил на меня попечение о Погорынской земле. Земля эта должна была с того дня зваться Воеводством Погорынским, а я — Погорынским Воеводой.

Все вы были на Палицком поле и знаете, какая там со мной приключилась беда. Из-за нее я на Погорынское воеводство встать не смог, и говорить об этом тогда смысла не имело. Теперь же, получив от нынешнего князя Туровского Вячеслава Владимировича благословление на командование сотней, счел я правильным принять на себя и воеводские заботы, по повелению покойного князя Святополка Изяславича.

— Выздоровел, значит?

По голосу десятника второго десятка Егора было не понять: то ли он язвит, то ли просто констатирует факт.

— Выздоровел, Егорушка, выздоровел. А если сомневаешься, то у Пимена спроси, он тоже, вроде бы как, сомневался.

Дед воинственно вставил вперед бороду и вперился глазами в Пимена. Тот криво ухмыльнулся и, видимо совершенно непроизвольно, прикоснулся рукой к левому уху, все еще не восстановившему нормальный цвет и форму.

— И грамота, наверно, княжья имеется?

— Егор!!! — Лука грохнул по столу кулаком. — Тебе что, гривны княжьей мало? Совсем очумел?

— Ты тут кулаками не стучи! — Завелся "с полоборота" Егор. — Я тебе не мальчишка! И кто из нас очумел еще неизвестно. Холопов нахватали так, что запихнуть некуда, щенок его по селу с самострелом носится, четным ратникам грозит, деньгами швыряется, сюда вон тоже приперся…

Егор все повышая и повышая голос начал медленно подниматься из-за стола. Лука, багровея лицом, точно так же начал подниматься ему навстречу. Голос у Егора уже начал срываться на крик:

— За серебро у кого-то из бояр в Турове гривну сотничью купил и думаешь: теперь все можно? Прихлебателям своим — добычу, а нам шиш? А вот мы еще посмотрим…

Лука, перегнувшись через стол, схватил Егора за бороду и дернул к себе. Егор, от неожиданности потеряв равновесие, упал вперед, едва успев упереться в стол локтями. Дальше все завертелось с калейдоскопической быстротой: десятники повскакивали с лавок один за другим, Фома попытался дотянуться до Луки и тут же получил в ухо от Данилы, хотел дать сдачи, но Игнат дернул его сзади за ворот и Фома, запнувшись о лавку повалился на пол. Игнат, многозначительно положив руку на рукоять ножа, встал между Фомой и дедом. Леха Рябой навалился на Анисима, не давая тому подняться с лавки, а Лука, все-таки дожал Егора, опустив тому голову до самой столешницы.