— Остановись, отче! — Прервал Мишка прервал излияния монаха решительным, насколько получилось голосом. — Евангельскую притчу о сучке и бревне в глазу я и так знаю. Грех же твой не в том, о чем ты мне говоришь, а гораздо более тяжкий и долгий по времени. Закоснел ты в нем и исправляться не желаешь!

Монах, до того упорно смотревший в пол, удивленно поднял глаза на Мишку.

"Есть реакция! Продолжать!".

— Сколько лет ты уже в воинском поселении пастырский долг исполняешь, а воинские обычаи, даже в основе не постиг. А ведь ты — духовный воевода, начальный человек, даже и над сотником! Воевода! А правильно приказ отдать, даже нескольким ученикам Воинской школы не смог!

Мишка жестом попытался остановить возражение отца Михаила, но не смог, а потому просто заорал, перекрикивая его:

— А был обязан! Мальчишки выполняли приказ, ты его отменил, а нового не дал! Знаешь, кто так делает?

Мишка понизил голос и снова заговорил спокойным голосом:

— Либо хам, который подчиненных за людей не держит и лучшим способом управления считает ругань, либо начальник, дела не знающий и неспособный указать подчиненным, как им поступать!

Одно из главных правил: командования людьми, особенно, людьми военными: если сказал «отставить», то тут же говори, что нужно делать! Ты ученикам Воинской школы «отставить» сказал, а как дальше поступать — нет. Они покойников на том же месте и бросили. Народ стал любопытствовать, языками трепать — недалеко и до смущения умов!

Если бы я так Младшей стражей командовал, меня сотник Кирилл давно бы взашей из старшин погнал! А ты не над Младшей стражей, а над всеми ратными людьми здесь поставлен. Должен не просто знать, но и самую суть воинской службы понимать!

— Грешен… Великий грех на мне…

"Подействовало? Но где же протест, я же протеста добивался! Нет, так дело не пойдет, продолжаем!".

— Да, ты согрешил, брат! — Мишка заговорил размеренно, с паузами между словами, стараясь не сбиться на поучительный тон. — Не по злому умыслу, гордыне или нераденью. Грех твой — от незнания и непонимания смысла воинского жития.

— Но я не воин…

"Наконец-то!"

— Но поставлен над воинами! По-твоему воины не нуждаются в особом, нежели селяне пастырском руководстве? Воины, которые самим своим существованием предназначены проливать свою и чужую кровь, отнимать чужие и отдавать свои жизни! Почему наши ратники никогда не слышали от тебя проповеди о достойном поведении воина? Почему в походах их не сопровождает слово Божье? Почему в бою их не воодушевляет пастырское благословение? Почему на поле брани некому проводить в последний путь умирающих и утешить раненых?

— Мне ходить в походы?

"Есть! Прорезалась ориентировочно-исследовательская реакция! Теперь только самому бы не совершить ту же ошибку. Указал на недостатки — укажи путь их исправления".

— Нет, отче. Ты в походе бесполезен. Прости, но не просто бесполезен, но и обузой будешь. Телесно ты слаб, верхом ездить не обучен, лекарского дела не знаешь. Да и постоять за себя не способен — при первом же случае пойдешь под нож, как агнец.

— Так что же ты…

"Есть контакт! Получилось! Ай, да сэр Майкл, ай, да сукин сын!"

— Ты, брат мой во Христе, мне покаялся, значит, мне на тебя епитимью и налагать! Никаких строгих постов и молитвенных бдений. Епитимья твоя — размышление, отыскание способов духовного руководства воинскими делами. Подсказать могу два пути, но пройти по ним ты должен сам.

Первый путь: призвать в Ратное еще трех-четырех священников. Храмы новые построим, но служить в них ты в одиночку не сможешь, на тысячу человек нужно не менее четырех церквей. И один из храмов должен быть воинским! Ну, а пятая церковь — у меня в Воинской школе.

Второй путь. Это трудно, потому, что доселе никогда не делалось. Ко мне в Воинскую школу должны прийти несколько молодых, крепких телом священников, дабы пройти обучение воинскому делу.

Мишка снова повысил голос, потому что отец Михаил собрался что-то возразить.

— Не воинами стать! Но воинскими пастырями! А для этого (ты сам убедился) надо воинское дело знать! Думай, отче, как сего достичь, а по свершении задуманного, отпущен будет тебе сегодняшний грех, который, по зрелому размышлению, вовсе и не сегодняшний, а накопившийся за много лет. Не терзанием плоти, но размышлением и деянием, надлежит быть ему искупленным!

Вышел из церкви Мишка еще нескоро, произошло то, чего он и добивался — формальный обряд исповеди и покаяния постепенно превратился в одну из долгих бесед, подобную тем, которые так любили оба Михаила.

Вышел и застыл на пороге. Перед церковью стояла толпа, да еще и побольше той, которая наблюдала за "возвращением демонам людского облика".

"Молиться пришли, исповедоваться, каяться… У них же на глазах чудо произошло! Бедный падре! Он же им правды сказать не может.

Ну, натворили Вы дел, сэр Майкл! Всего в одном слове ошиблись: надо было вчера сказать: "несите к нам на подворье", а сказали: "несите в село". И такие последствия! Как в детском стишке: "Все оттого, что в кузнице не было гвоздя". Все оттого, что я хотел обыскать трупы, но уже плохо соображал. А обыскивать-то и нечего, с них даже пояса сняты были, никаких улик, кроме маскхалатов".

Мимо Мишки валили в церковь воспылавшие религиозным рвением прихожане, а он стоял задумавшись, ничего вокруг не замечая.

"Никаких улик, кроме маскхалатов…Улик чего? Может быть, хватит прятать голову в песок, сэр? Маскхалаты зимние, маскхалаты летние, разведывательно-диверсионная деятельность… «Спецсредства» и приемы борьбы против тяжелой конницы… Кто это все мог организовать? Нинея проговорилась, что моя информация о татаро-монгольком нашествии подтверждается. Интересно: как? Или кем? Людей из разгромленных городищ куда-то вели. Вопрос: куда?

Каждый из фактов, в отдельности — случайность. Собранные вместе… Да чего уж там! Предшественник Ваш, Михаил Андреевич, нарисовался. Или следующий «засланец» из ХХ века? Следующий — вряд ли. Посылок я еще не отправлял, так что с финансированием у ученых мужей, мягко говоря, хреново. Значит, предшественник. И играет он на стороне языческих волхвов, к гадалке не ходи. Собирает народ, собирает информацию.

Что еще можно сказать? Чего-то не поделил с Нинеей? Вполне возможно, иначе она мне полсотни учеников навязывать не стала бы. Рассчитывает разобраться с ним с моей помощью? Нет, это уже из области догадок. Пока сама Нинея не скажет, нечего и голову ломать. Что еще можно выудить из имеющихся фактов? Можно предположить, что его база находится где-то не очень далеко. Тоже, в общем-то, не очень достоверно. Если бы был рядом, давно бы засветился. А может быть он недавно сюда перебрался? Откуда, зачем?

Мало информации, будем надеяться, что дед изловит хотя бы одного живьем. Тогда что-нибудь да прояснится. Но положение, надо признаться, серьезное. Два врага: внутренний и внешний. Причем внешний по квалификации и возможностям мне не уступает, а, скорее всего, и превосходит. Он же ЗДЕСЬ дольше меня. Зато я про него знаю, а он про меня нет. Информация, блин, нужна информация! Если дед никого не поймает, надо будет что-то придумывать…".

— Минь, а Минь! — Мишкины размышления прервал Прошка. — Минь, сколько еще ждать-то?

— Чего?

— Ну ты велел ждать, я и жду. Покойников уже в речку скинули, разошлись все, а я жду. Ты же велел ждать, а чего тут еще делать-то? Все разошлись: кто в церковь, кто еще куда… Мне щенков кормить надо, Листвяна, наверно уже приготовила все. А ты сказал: жди, а чего ждать-то? Вон уже нет никого, и покойники уплыли…

— Зануда, ты Прохор.

— А?

— Да так, ничего. Может это и хорошо. Скотине всегда по много раз одно и то же повторять надо. Пошли щенков кормить.

— Ага. Только скотине не всякой повторять надо, а той, что поумнее. Собакам, лошадям…