— Триста рублей, — огорошила его подкравшаяся воспитатель.

— Я же это… Пару недель назад приносил.

— Это было на танцы, а теперь у них английский будут вести. Каждую неделю по два занятия.

— Ну да… Понятно… — Серега неловко заскреб по карманам.

Смекнув про его затруднения, Ева Оршанская достала из курточки кошелек, протянула воспитателю три сторублевых бумажки.

— Спасибо… — пробормотал он, однако на улице тут же принялся ворчать: — Что за жизнь пошла! Кругом деньги трясут. Мы их не просим, а они только поводы придумывают. За фотографии, которых не заказывали, за театр, за танцы эти дурацкие.

— Никакие они не дурацкие! — возмутилась Ленка. — У нас тетя артистка преподает — худенькая такая, даже груди нет. Раньше в балете плясала, а теперь у нас. Знаешь, как она красиво вертится!

— Представляю… — Серега хмыкнул.

— И на шпагат запросто садится.

— Ван-Дамм тоже садится — и ничего, никто перед телевизорами не танцует…

Но сестренку неожиданно поддержала Ева.

— Лена права, танцы — дело полезное. Во всяком случае, девочкам всегда пригодятся.

— Да на фига? — изумился Серега. — Что в них такого-то — в этих ваших танцах? Я представляю там — на пианино подолбать или фокусы показывать, а ногами-то подрыгать всегда сумеешь.

— Вот именно, что подрыгать. Вот ты представь, Лена вырастет, придет на дискотеку и будет, как все топтаться. Пингвин пингвином! Что же тут хорошего?

— Что ж тут хорошего? — эхом подхватила Леночка.

— А что хорошего, если она начнет крутить попой, как на телеэкране?

— Можно не попой, а животом! — крикнула Леночка. — Танец живота — знаешь, как здорово! Ему специально обучают! В Индии и… На островах разных.

— Еще не легче!

— Зато потом меня сразу возьмут в телесериал! — заявила Леночка. — Снимусь в мыльной опере, заработаю два миллиона. Один себе возьму, другой — маме.

— Ага, заработает она… В мыльной опере… Ты хоть знаешь, почему они мыльными зовутся — сериалы твои разлюбезные?

— А ты знаешь, как по-английски стол? — перешла в контратаку Леночка. — Я вот знаю — э тэйбл! И кошку знаю — э кэт.

— А собака?

— Э дог! — победно выкрикнула Леночка. — А вот хот-дог — это уже не собака вовсе, а пирожок с сосиской. Так что теперь я могу хоть в русском сериале сниматься, хоть даже в английском. Там тоже два миллиона заплатят, но уже другими бумажками.

— Видала? — Серега кивнул Еве на сестру. — Целуются напропалую, в сериалах мечтают сниматься, о миллионах языками чешут. Мы такими не были…

— А еще! Еще я знаю, — спешила закрепить успех девочка, — как отличить бездомную собаку от сдомной — ну, значит, с домом которая…

— И как же?

— Да по блохам же! Потому что если она живет с соседом-человеком, то там блохи боятся и рук-ног не высовывают.

— Кого им бояться-то? — фыркнул Серега.

— Да человека же! — удивилась недогадливости брата сестра. — Ведь где человек, там ни волков, ни медведей, ни носорогов, ни попотамов…

— Попотамы — это кто?

— Ну-у… — Леночка на миг сбилась. — В Африке которые. Толстые, с мордой такой чемоданной.

Сергей с Евой прыснули.

— Чего вы! Я правду говорю, они толстые, в складочках. А где человек, там никого нет. И блохам становится скучно. Потому и собаки у них чистенькие, свеженькие, как шанежки из печки.

Теперь уже Серега рассмеялся в голос.

— А вообще-то верно… Где человек, там уже никого, — он, соглашаясь, качнул головой. — Полный трэш и пустыня.

Взглянув на Еву, Серега подумал, что она возразит, но одноклассница промолчала. Кажется, в этом она была с ним солидарна.

— Шмель осени не боится, — тараторила Леночка. У него мохнатая шубка, теплая, из бобра, наверное, а у пчелок пальтишки старенькие. Из этого — как его? — из дерматина… Вот они и прячутся в ульях…

Она сидела на корточках возле массивной яблони и увлеченно наблюдала, как кружит над листьями толстый шмелюга. Неизвестно, что он искал на земле, но выглядел сердитым и озабоченным. Леночка по-гусиному переставляла ноги, отслеживая его маршрут. Сейчас в ней явно проснулся азарт охотника-следопыта. А может, исследователя-биолога — или кто там среди ученых занимается шмелями? Серега этого не знал, да и не хотел знать. Ева сжимала его руку и молча стояла рядом. То есть она и там, в больнице, касалась его руки, но сейчас одноклассница словно чего-то ждала. И глупо, — Серега ощущал непонятный щекочущий страх. Он накатывал волнами — то сильнее, то чуть отпуская, однако совладать с ним полностью у Сереги не хватало сил. Наверное, по этой причине он, как и Ленка, молол и молол языком, не в силах закрыть рот. А может, всего-то и требовалось — умолкнуть на одну минутку и просто взглянуть в глаза стоящей рядом девочке. Кто знает, возможно, этого она и ждала?

— …Или вот еще случай был — всего-то год назад. Мама акварель ей купила — хороший такой набор, а бумагу с ватманом забыла взять. Так эта художница что придумала! — сначала, понятно, на журналах маминых потренировалась, потом на обоях портрет семейный зафигачила, а после и меня спящего изрисовала. Я тогда днем почему-то спал. Время какое-то медвежье было. А у нее, главное, ни в одном глазу! Она и в садике сейчас спать отказывается, а дома вообще никогда не спала. Разве что ночью… Короче, эта кнопка подкралась и нарисовала мне разной всячины на лице: усы, само собой, прыщей каких-то…

— Веснушки! — не оборачиваясь, крикнула Леночка. Слух у нее был отменный. — Это веснушки были!

— Не знаю, — Серега замотал головой. — Веснушки размером с пятак да еще черно-багровые — это, по-моему, уже не веснушки… В общем, насадила на мне клякс, морщин наделала, бровей жутких…

— Хорошие были брови! Пушистые! — снова крикнула Леночка и еще на шажок передвинулась за шмелем. — И усы красивые получились — с завитками такими, как на картинках.

— Хуже другое, — чуть тише продолжил Серега. — Она рисовала, значит, а я так и не проснулся. То есть, когда проснулся, она и краски уже прибрала, и кисточки помыла. Ну а про меня вообще, кажется, забыла. А я что, в зеркало обязан смотреться? Не утро же… Короче, проснулся, хлебнул там чего-то и во двор выскочил. Мы с Герой как раз репетицию затевали. Он кассету какую-то достал с записями… В общем, пока шел, прохожие со всех сторон пялились — кто улыбался, кто шарахался. А мне откуда знать, что у меня на морде. Щеки, помню, чесались, ну так не страшно же… А как пришел к Гере, он на пол лег от хохота. Когда я понял, что в таком прикиде три квартала к нему перся, я чуть на потолок не полез…

— Не поколотил сестренку?

Серега покосился в сторону Ленки нехотя мотнул головой.

— Хотелось, конечно, — еще как… Только у меня с этим никогда не получалось. То есть, если бы она была на год или два младше меня, а то ведь — вон на сколько.

— Только из-за этого?

— Ну, почему… — Серега неожиданно запутался. Простой вроде бы вопрос поставил его в тупик. — Может, и надо было наказывать. Геру вон брательник по-черному дуплит, а он его обожает. Но там все-таки мужики. Да и чепуха выходит в итоге… — Серега вздохнул. — Я же ее на коляске катал, на санках опять же… Еще помню, как она пирамидку свою первую собирала. Ей года не было, ходить только начинала, толстуха такая, в складочках вся, семь зубов всего-то, но улыбчивая — спасу нет. Я, когда папа с мамой не видели, хватал ее в охапку и целовать принимался. Никак не мог удержаться. В щеки, в нос, в ладошки.

— А она?

— Она хохотать начинала. Щекотно же. Иногда кусалась. Не со злости, конечно, просто зубы резались. До сих пор шрам на пальце остался, от души укусила… — Серега покосился на свою кисть. На указательном пальце и впрямь красовались легкие отметины. — Да ты не думай, она хорошая. Болтуша, само собой, но с ней всегда весело. В больнице всего неделю ее не видел, а уже заскучал. Правда, это, может, из-за отца…