Серега никогда и никому не рассказывал о том вечере, а Ленка, конечно, напрочь все позабыла, но для него взрослая жизнь началась именно тогда. И с того же непростого вечера шар земной на какую-то малую долю стал вращаться чуть медленнее. Как пластинка, которая вот-вот остановится.

То есть Серега думал, что помнит о том вечере только он. Оказалось, нет, — Мишаня Крабов тоже помнил. Потому что стоило им присесть на лавочку у больничного крыльца, как он вынул из кармана конфету, молча протянул. Серега оторопело взглянул на нее и не пошевелился. Он-то ожидал подвоха! В самом деле, из кармана Краба могло вынырнуть что угодно, но только не конфета. К примеру, кастет, ножик-раскладушка или брелок с человеческим черепом-свинчаткой. А тут…

— Не боись, — сипло сказал Краб. — Это не с кладбища.

Он ничего не стал пояснять, но Серега моментально сообразил, о чем он. Краб действительно все помнил — и кладбище, и салют, и фото той девушки. Кто знает, может, у себя дома он тоже тогда ревел в подушку. Серега успокоено вздохнул. Этой своей конфетой Краб совершил невероятное — взял и отсек от времени добрый ломоть, снова переместив Серегу на несколько лет в прошлое. По крайней мере, на секунду-другую Серега вновь ощутил себя глупым наивным мальчуганом, не умеющим делать даже такой малости, как пугачи с поджигами.

Серега взял из потертой ладони конфету.

— Спасибо…

Гость снова сунул руку в карман, достал пару костяшек, причудливыми движениями фокусника закрутил между пальцами.

— Как шнобель-то — дышит?

— Нормально, выпишут скоро.

Мишаня с прищуром оглядел лицо соседа.

— Ничего вроде. Даже на себя прежнего похож.

— Это хорошо? — пошутил Серега.

— А что плохого? Или в Алена Делона хотел превратиться? — Краб ухмыльнулся. — Главное — шрама не будет.

— Что ж тут хорошего? Шрамы, говорят, украшают.

— Да на фиг такое украшение! Это ж особая примета.

Серега запоздало понял, о чем именно толкует его собеседник.

— Мне вон дали палкой по виску, а там еще и гвоздь торчал, — скупо рассказывал Краб. — Хорошо, маленький гвоздяра, — не убили. Но все равно пометили на всю жизнь…

— Это на щеке, что ли?

— Ага… — Краб с ухмылкой погладил красную неровную полоску у левого глаза. — Свежачок еще, а все равно не рассосется. И в ментовке во всех описаниях теперь будут вставлять.

Подобным «свежачков», насколько знал Серега, у Мишки Крабова набиралось уже прилично. Сказать, что они старили его, было бы неверно, но и не молодили — это точно. У него и руки были, как у взрослого мужика — крупные, шишкастые, словно из плохо обработанного дерева. Пальцы правой руки с коричневой накипью до самых ногтей. От курева, само собой.

Серега хотел спросить, как это получилось у Краба со шрамом, но вместо этого поинтересовался другим:

— А меня как нашел? В справочное звонил?

— Зачем мне справочное, я Змея за Герой послал, а сам за Антошей двинул. Вот и угадал с первого захода, — Краб улыбнулся половинкой рта. Как-то у него это получалось: слева смотришь — улыбается, а справа — абсолютно серьезен.

— Этот фраерок и не заметил даже. На будущее, кстати, имей в виду. Приведет хвост проще простого. — Из нагрудного кармана джинсовки Краб вынул пачку сигарет, зубами ловко подцепил одну. Наверняка, где-то в карманах у него имелась и зажигалка, но он кивком подозвал идущего мимо прохожего, жестом изобразил, чего хочет. Мужчина, наверное, и сам не понял, отчего с такой готовностью поднес Крабу зажигалку. Сидел-то перед ним всего-навсего четырнадцатилетний пацан. Однако вот не вякнул ни слова, подошел и дал прикурить. Тем же барственным кивком Краб отпустил прохожего. Может, демонстрировал Сереге свою власть над людьми, а может, поступал буднично и привычно. Он и о шраме своем помянул как бы вскользь. Улицей и северными чужбинными ветрами от него разило, как от Виталика его бомжевским коллектором.

Серега невольно поежился. Разные жизни они все-таки проживали. Прямо до головокружения разные. Он еще не забыл, как весной забежал к Крабу домой передать записку от учительницы. Тогда Миха Крабов совсем борзанул — недели три внаглую не ходил в школу. Вот и попросили передать. Почему-то его. То есть, записку Серега, конечно, передал, но в коридорчике (а семья Крабовых жила в коммуналке), уже уходя, нечаянно опрокинул прислоненный к стене старый ранец Мишани. При этом сам чуть было не растянулся. По полу гулко рассыпалась пестрая мелочевка: плееры, сотовые телефоны, зарядники, целые гроздья, сим-карт. Краб тогда даже ухом не повел. Побросал вывалившееся добро обратно в ранец, ногой придвинул к стене. Спрашивать, откуда у него столько плееров и телефонов, Серега не рискнул. Да и чего спрашивать, — сам просек, не маленький…

Мимо скамьи, цокая, как молодая лошадка, прошла фигуристая девушка. Каблуки тянули на верных десять сантиметров, но ступала она ровно, даже игриво. На нее хотелось смотреть и смотреть.

— Заметил, как наши телочки за лето вытянулись?

— Честно говоря, не успел, — Серега все еще провожал взглядом девушку. — Хотя, да… Половину мальчишек уже обскакали в росте.

— Рост — ерунда. Догоним и перегоним! А вот когда они вширь пойдут, тогда и впрямь будет на что посмотреть.

— Красятся-то уже вовсю, ногти там, реснички, — Серега осторожно погладил подушечками пальцев нос. — И пупы у каждой второй наружу.

— Это еще не пупы — пупочки… — Мишаня Крабов раздумчиво затянулся. Курил он в отличие от многих «пятачковых» по-взрослому — в неспешный глубокий затяг. — И краситься, дуры, толком пока не умеют. Понтуются больше. А вот как научатся, уже и на старшаков будут посматривать.

— Причем тут старшаки?

— А вот увидишь. Девчонки — они ведь раньше нашего созревают, — Краб снова затянулся, тихо добавил: — Может, и умнеют раньше.

— Ну, ты скажешь! — вырвалось у Сереги.

— Серьезно, — Мишаня качнул головой. — Я раньше тоже думал, как все: типа, бабы глупее, то-се. А сейчас вижу: вроде все набекрень выворачивается. В смысле — наоборот. Смотри вон — Анжелка — всех уж перебрала. Дура дурой, а дело свое туго знает.

— О чем ты?

— О том самом. Работает вроде отмычки, а мы для нее, значит, замки-висюльки. Сперва Тарасоида вскрыла, — думала, умный самый. Потом на Шаму перекинулась, — типа, самый сильный. Даже ко мне одно время подкатывала?

— К тебе? — не поверил Сергей.

— Ага, правда, никто об этом не знает. Я ведь не принц Чарльз лопухастый, — прессы не люблю… Только было дело: подкатывала — еще как! Намеки делала, на именины звала, тортец обещала, то-се…

— А ты? — вырвалось у Сереги.

— А чего я? Я торты не люблю. Так ей и сказал. Обиделась, понятно. Потом тебе стала мозги крутить, Васяне с Женькой. Теперь вот с Сэмом отирается.

Серега почувствовал обиду. Вроде кончилось все, перегорело, а слушать спокойно Краба не получалось.

— Да ты не парься, с Сэмом она тоже долго не задержится, — спокойно продолжал Краб. — Скоро начнет искать, кого постарше. А может, уже нашла. Пустышка, короче, но интерес свой блюдет. И другие девки не хуже работают. Может, в глаза не бросается, но все в постоянном поиске. Не то что мы, остолопы.

— А может, у мужиков просто цикл другой? — предположил Серега.

— Какой еще цикл?

— Ну, они вроде спринтеров, сорвались с места и вперед. А женщины в основном — стайеры или даже марафонцы. То есть это с одной стороны, а с другой — тело у них созревает чуть раньше, ум — позже, а интуиция вообще дается авансом — чуть ли не с самого рождения.

— Ну, ты намутил… — Краб нахмурился. — А у мужиков тогда как?

— У мужиков — все взрывом, — объяснил Серега. — Сначала, значит, дебилизм полный, футбик, пиво, компьютерные бродилки, потом — экзамены, институт, и сразу подскоком в какие-нибудь начальники. Лет десять попыхтели, бабла нагребли, и все — припухли. Снова телевизор, пиво с футбиком и пузо до колен. Уже ни смысла, ни стимула. Это как импульс, понимаешь? А женщины к этому времени только-только разгоняются. Мужики на первом дыхании живут, а они на втором. Но срок-то жизни нарастает, вот женщины и начинают теснить мужчин.