— Всё может быть, всё может статься, — неопределённо ответил я и тут же поднёс пальцы к полям федоры. — Барышни, позвольте откланяться.

После чего направился к пяточку, где приметил сразу троих извозчиков, ведущих ленивую беседу, в ожидании клиента. Я тут подумал, что пора бы мне начать обрастать своей командой. Теми, на кого можно опереться. Коль скоро, Василиса говорит, что Гаврила без гнили, так отчего бы и нет.

Это в моём родном мире данное слово, зачастую ничего не значит, но здешним до такого цинизма ещё далеко, и клятвопреступники скорее исключение, чем правило. Во всяком случае, если ты не на Олимпе, сделал я для себя поправку, вспомнив в результате чего оказался в этом теле.

В «Пропеллере» всё было по прежнему. Тот же трактирщик, и даже троих вольников из прошлого моего посещения приметил. Когда я вошёл, они меня сразу приметили, трактирщик сунул руку под стойку. Неужели нащупывает дробовик. Я на всякий случай покачал головой, мол, не майся дурью. Троице просто кивнул, в знак приветствия. Без намёков, просто проявил вежливость. Но если им очень захочется, то не вопрос.

Гаврила сидел в дальнем углу, и как раз влил в себя стопку водки. На столе миска с квашеной капустой, и наполовину пустой графин. Качественно накачивается, считай без закуски. И всем своим видом показывает, что в обществе не нуждается.

Нашёлся тут и новичок, который попивал пиво за тем самым столиком. Мелькнуло было желание забрать у парнишки кружку. Никакого благородства, просто захотелось испортить обедню завсегдатаям трактира. Чисто из вредности. Но я отмахнулся от этой мысли. Не за тем сюда пришёл.

— Трактирщик, квасу за тот столик, — облокотившись на стойку, кивнул я в сторону Гаврилы, и тихо добавил. — Не зыркай, уважаемый, а то неровен час глаза сломаешь.

Одарил его улыбкой, и повернувшись направился в дальний угол. Отодвинул стул, и под недоумевающий взгляд громилы, присел за стол.

— Здравия тебе, Гаврила. Прости, не знаю, как тебя по батюшке.

— Степанович, — в явном недоумении, ответил он.

— Ага. Здравия, Гаврила Степанович… — поправился я.

— Тебе чего, малой? Встал и свалил отсюда, — наконец нашёлся он

— Не узнал?

— Ага. Вот значит как. Решил покуражиться, с-сопля, — наливаясь кровью, начал закипать он.

— Гаврила Степанович, я собираюсь купить аэроплан, а ты, говорят, хороший борт-механик и пока без работы.

— Ах т-ты… — ещё больше уверившись в своей правоте, начал подниматься здоровяк.

— Ну набьёшь ты мне морду. Легче тебе от этого станет? Я ведь не шучу, — спокойно произнёс я, не отводя от него взгляда.

Тот постоял какое-то время, глядя мне в глаза, и не увидев подвоха, опустился на стул и тут же поник. Словно стержень из мужика вынули. Нет, если в морду, то-о… Но вот как-то не смог врезать сидевшему напротив мальчишке.

— Был борт-механик, да весь вышел, — наливая в стопку из графина, буркнул он. — Теперь просто механик.

— Ну, с ногой можно ведь и решить. Тут всего-то нужно сладить нормальный протез, а там будешь бегать почти как на родной. Я такие делать умею.

— Ты?

— Я.

— И с какого перепуга ты решил мне помогать?

— С чего бы мне тебе помогать, — покачал я головой, и добавил. — Мне нужен хороший борт-механик, и не помешала бы помощница по дому.

В этот момент половой поставил передо мной керамическую кружку, раза в два меньше пивной, и кувшин с квасом. Я сразу наполни её темным напитком, и подвинул к Гавриле.

— Если согласен вернуться в небо, хватит жрать водку, испей лучше квасу. А после я тебя жду на улице.

Всё что нужно сказано. Если он ждёт, что я его буду уговаривать и убеждать, то он мне не нужен. Рядом с собой хотелось бы видеть бойцов, а не размазню. Я могу ещё понять растерянность и тоску человека лишившегося любимого дела. Но только если это временно. Если же, переходит в хроническую форму… Я не мать Тереза, чтобы помогать страждущим.

Проходя мимо трактирщика, выложил на стойку гривенник. За квас этого с лихвой. Глянул на молодого, за отдельным столиком, который уже отпил половину кружки. Надпись на её дне становится всё больше видна, вольники следят за действом уже практически неотрывно, а в трактире постепенно нарастает гомон и смешки.

Краем глаза скользнул по Гавриле, провожавшему меня угрюмым, и даже злым взглядом. Стопка с водкой, всё так же полна. Наконец он отодвинул её, так, что половина расплескалась, решительно взял кружку с квасом, и лихо опрокинул в себя. Правильное решение. Сработаемся.

***

Ещё немного. Ещё чуть, чуть. Самую малость. Руки горят огнём, грудь готова взорваться словно она нырнула на глубину, задержала дыхание и ей не хватает воздуха. Но ни вздохнуть, ни ослабить давление она не может, иначе целый год трудов пойдут прахом. И так каждый раз, когда она проводит новую вспомогательную линию конструкта. Однако, если хочешь получить максимальный результат, нужно каждый раз выкладываться до конца, и продавливаться сквозь сопротивление Океана через не могу.

Поначалу-то плод таких усилий едва заметен, а конструкт, вместилище Силы, растёт в год по чайной ложке. Однако, в зависимости от усилий и упорства одарённого, линии каждый раз всё длиннее, а заключённый в гранях внутренний объём больше.

Только в этот раз она похоже решила прыгнуть выше головы. Замыкающая прирост конструкта линия всегда самая длинная, и является апогеем всей предварительной работы. Прирост, это всего-то десяток линий. Но чтобы их вывести приходится выставлять порядка двух сотен вспомогательных, позволяющих достичь определённой точки, и закрепить её, а уже к ней подводится одна из основных, так называемых линий граней.

Вспомогательные так и остаются на месте, подобно лесам, у возводимого здания. Их задача поддерживать точки, пока ещё неустойчивой конструкции. И только когда все будет готово, одарённый убирает их, являя взору совершенство конструкта, словно огранённый бриллиант.

Последнее усилие, и яркая искорка указала на то, что линия наконец достигла своей точки. Настя облегчённо выдохнула, и склонилась упёршись руками в колени. Б-боже, она уже думала, что не справится. Стоило ей дать слабину, и столь тщательно возводимая ею в течении года конструкция попросту рассыпалась бы. Основной конструкт не пострадал бы, но прибыток пришлось бы начинать с нуля.

Она осмотрелась по сторонам. Вокруг конструкта был разлит океан Силы, переливающийся всеми цветами радуги. Он был повсюду, сверху, снизу и вокруг. Неимоверными усилиями одарённым удаётся зачерпнуть из него лишь малую толику. Даже учителю подвластна, лишь жалкая крупица, хотя та и измеряется сотней тысяч карат.

Переведя дух, девушка начала вглядываться в конструкцию, и наконец решила привести её в порядок. Протянула руку к одной из вспомогательных линий, взяла её тремя пальцами, собралась с духом и задействовав толику Силы переломила, как спичинку. Та хрустнула и рассыпалась искрящейся пыльцой. Вторая. Третья. Настя тщательно выбирая линии убирала их одну за другой.

Наконец последняя временная линия рассыпалась невесомой пылью, истаявшей на глазах. Перед внутренним взором остались только грани существующего конструкта, и конструкции прибытка. Если она всё сделала правильно, то сегодня её вместилище станет больше. Если ошиблась, рассыплется в пыль, ужавшись до той искры, которая у неё появилась в день четырнадцатилетия. Конечно построение нового конструкта дастся ей значительно проще, и до сегодняшнего результата она будет идти не пять лет, а где-то около трёх. Только это ведь впустую потраченное время.

Каждый раз одно и то же. Страх ошибки, и боязнь погубить результат долгого и упорного труда. Наконец она собралась с духом, и потянулась к одной из граней, граничащей с прибытком. Глубоко вздохнула, и переломила. Раздался хруст, которому тут же начали вторить другие. Грани рассыпались в сверкающую пыльцу одна за другой, уже без её участия. Она же наблюдала за этим с замершим сердцем. Либо всё получилось, и процесс остановится, когда освободится прибыток, а его линии станут гранями конструкта. Либо разрушение продолжится, и она вновь окажется в тесной клетке своей искры.