Бумажный журавль!
— Да-да? — засмущалась Логика. Смущение распространялось по ней с некоторой задержкой. Небольшими очагами.
— Город становится бумажно-журавлиным, — уверенно закончил Смотритель. — Это, без сомнения, перерождение всей нашей эстетики.
— Ах, Реверанс, — прошептала Логика возбужденно. — Спасибо. Я знала, что ты оценишь. Приблизься ко мне.
В этот момент светозверь познал один из самых отчаянных воплей ужаса и безнадежности. Беззвучный. Сверкнувший во взгляде Смотрителя болезненной молнией.
Лизь.
Бывали моменты и похуже. Однажды Реверанс проснулся с двумя человеческими самками под боком. Обе могли вести семинары, посвященные борьбе с красотой и гладкими ногами без оволосенения. Его спасало беспамятство, вызванное человечьими алкогольными напитками.
— Запомни этот поцелуй, смотритель, — жарко дыхнула Логика напоследок.
Да. Он запомнит. Когда-нибудь это воспоминание проведет с ним последние минуты в петле из атласного пояса.
— Не хвастай этим, — предупредила Логика.
— Никогда, — перехваченным голосом пообещал Реверанс.
Хорошо, что искренность невозможно пощупать. Иначе всю процессию сейчас придавило бы панелью из железобетона.
На стеклянную дорогу выскочили несколько оленей. Реверанс, все еще не пришедший в себя после близости с Логикой, отреагировал не сразу. И лишь после того, как процессия замерла, а Логика начала вбирать в себя воздух для продолжительного визга, смотритель почувствовал, как душа его уходи в пятки.
На ветвистых рогах висели блестки, плетеные сумки с кувшинами и несколько шляп. Шкуры были изрисованы масляными красками и заляпаны. На безучастных мордах лежала косметика. Из бедер торчало несколько вилок.
Но, что хуже всего…
На спине одного из них, задом наперед, прижавшись щекой к мощному крупу, спал какой-то парень в женском корсете. Больше на нем ничего не было.
Олени вопросительно посмотрели на толпу Первенцев. Многонерестовый сон сделал их неуклюжими. Они ломко передвигали ногами и с трудом поворачивали головы. Реверанс смутно припоминал, что оленей он разморозил, когда стало ясно, что на пирушке решительно никто не верит, что он осмелится это сделать.
Логика все-таки завизжала.
Животные шарахнулись прочь. Упали. Человек скатился с крупа, замер на дороге. Олени, то и дело приседая, уковыляли в Сад.
Человек открыл глаза.
— О, Рев… Вот ты где, друган! Обвиняю тебя во лжи, ха-ха. Сказал, что вернешься через полчасика, а сам пропал. Меня отправили на поиски. Остальные реб…
— Особь человека! — заорал кто-то.
Ку-ба-гам!
Купол тряхнуло. Пошел теплый мутноватый дождь конденсата. Капли с шипением ныряли в горстку пепла, в центре которой медленно остывал проволочный каркас корсета.
Логика перестала визжать и сказала:
— Х-э-э-эк!
— Я могу все объяснить, — воскликнул Реверанс, защищаясь.
Ничего подобного.
— Х-э-э-эк?!
— Мне нужны были люди для опытов. От нечего делать, я экспериментирую с их анатомией!
Это была правда. С этого, во всяком случае, все и началось.
— Хэ-э-э-эк! Ик!
— Ну… Может быть человек тридцать. Я не следил за их количеством.
Логика закрыла глаза.
Реверанса взяли в тиски два зункула. От процессии отделились еще полсотни рабов и углубились в Сад.
«Перебьют всех», — уныло думал Реверанс. Теперь, когда все так нелепо раскрылось, страх отступил. Смертной казни для своих у Первенцев не существовало. Возможно, его превратят в зункула. В этом есть свои плюсы. Можно, например, уронить носилки или помыть руки в хозяйском вине.
Зодчий вздохнул и пошел дальше в сопровождении символической стражи. Мимо живых и прекрасных композиций из зелени, цветов и декоративных скал; никому не нужных, давно позабытых. Мимо пыльных кристаллических экранов, на которые передавались проекции красивейших пейзажей со всего мира; он был единственным их зрителем. Мимо замшелых колоссов, изображающих пищевые пирамиды.
На вершине этих пирамид всегда были первенцы. Маленькие блестящие фигурки. Они заросли мхом и грибами. Реверанс специально не чистил их. Природа не врала.
Процессия росла. К шествию Кутарис присоединились другие виды. Основной проспект собирал тропы ведущие к Доминатам. Маленькие очаги тяжелого дыхания, всхлипов и сбивчивого бормотания, собирались в церемониальное шествие. Зункулы разбрасывали вялые лепестки роз, ползли впереди демонстрируя свою приземленность.
Реверанс брезгливо наблюдал за этим.
Рабы высокими голосами читали хвалебные оды Первенцам, унижали друг друга, истязали.
До того как обленившиеся виды ушли в Доминаты, Реверанс ничего подобного не видел. Зункулы выказывали Первенцам почтение, служили им, выполняли черную работу. Многие поколения их рождались в загонах как кролики. Несмотря на то, что эти выродки формально были из Ранней расы, зункулы знали об уважении не больше, чем мыши. Их воспринимали как неизбежное зло, у всех полноценных Первенцев довольно часто рождались отсталые дети. Эти могли создавать пары только с подобными себе. Они ни на что не претендовали и ничего не ведали.
Но у зункулов были права.
А то, что происходило сейчас, вызывало у Реверанса отвращение.
Что за гадкая потребность, — унижать идиотов?
Бесформенные туши благосклонно фыркали на своих носилках. Зодчий мрачно озирался по сторонам. Его окружали пыхтящие тела.
Чтобы отвлечься от собственного провала, он стал думать о том, как может существовать организм, состоящий из одного жира и нескольких литров спеси, которые заперты в зарастающих артериях. Маггией, как оказалось, необходимо уметь пользоваться не только с точки зрения целого платья и спокойных соседей. Нужно знать меру. Но как ее определить, когда Троегорье не оставляет места возможному, превращая любую прихоть первенца в реальное? Или видимое.
Больше всего Реверанса угнетало то, что сородичи относились к своему новому виду совершенно спокойно. Похоже, лежачее положение, уже стало новой модой. Брюхо, над которым установлена система зеркал для переднего обзора — современным эталоном. А Реверанс, бедняга, морально устарел.
Смотритель присвистнул и воровато огляделся по сторонам.
— «Во что же мы превратились?» — мысленно проорал он, стараясь передать сигнал всем зункулам в окрестностях. Те навострили уши и завыли, неразборчиво и тоскливо:
— Во что-о-о зже му-э ватил-эс!
Шествие разом остановилось, словно кто-то щелкнул кнутом. Реверанс почувствовал, как его разум взяли за шкирку и внимательно осмотрели со всех сторон. Обычно Первенцы никогда не врывались в сознание полноценных сородичей, это было проявлением агрессии. Однако Реверанс теперь был… На уровне зункула.
— Он в порядке?
— Да. Слишком возбужден. Неудивительно.
— Нужно было сделать смены короче. Двести нерестов, это все-таки испытание даже для первенца.
— Воистину. Хотя я бы не сплоховал.
Правители зашумели.
— Постыдное хулиганство, Реверанс, — сказали зункулы-стражи рядом с ним. — Выйди вперед! К нам!
Сложив руки на груди, смотритель неторопливо направился к острию шествия. Там его ждали Логика, оригинал Колос из вида Каритус и остальные лидеры. Всем своим видом они выражали крайнее неодобрение. Смотритель определил это по тому, что над ними светилось, написанное крупными маггическими буквами, слово «интервенция».
Это означало, что провинившемуся предстоит поискать в себе раскаянье. А если ему это не удастся, старшие товарищи всегда готовы залезть в душу и помочь перетрясти ее.
— Реверанс, что с тобой происходит? — спросил Колос с ходу, прищелкнув волчьей пастью на последнем «т». — Зункулы только что отыскали поселок, в котором жило больше сотни людишек! Они пили, купались в священном пруду и совокуплялись.
«Жило», — понял Реверанс.
Первенцы ахнули. Кто-то кинул в смотрителя куском сырой маггии.
— Ты хоть представляешь, какое чудовищное преступление ты совершил?! — распалялся Колос.
