Лицо Хасмаля начало растворяться. Кейт с трудом переводила дыхание.

– Подожди! Мне нужно так много сказать тебе.

– Мы друзья, Кейт, – он покачал головой, – а друзья не нуждаются в словах. Только прошу тебя, поторопись с Зеркалом. Для меня и всего Матрина это сейчас самое важное.

Она сжала руки, впившись ногтями в ладони, чтобы не разрыдаться. Затем, выпрямившись, сказала:

– Мы навсегда останемся друзьями. До свидания, Хасмаль.

Лицо погрузилось в озерцо света, не оставив на поверхности его даже следа.

Кейт смотрела на Зеркало Душ, на его блестящие металлические лепестки, образующие заполненную светом чашу, на изящные листья, подпирающие Кладезь Душ, на драгоценные камни с вырезанными в них знаками. В облаке света начали прорисовываться другие лица, искаженные паникой и вопившие:

– Ты не сделаешь этого!

Сотканные из света ладони тянулись к Кейт и проходили сквозь нее, пытаясь оттолкнуть девушку от Зеркала. Однако она была защищена магией Соколов, и Драконы ничего не могли с ней поделать.

Мера эта была предусмотрена ими ради собственной безопасности. Выключить Зеркало было очень просто. Драконы предусмотрели это на случай, если что-нибудь пойдет не так, как они задумали. Один из них, оказавшийся в нужный момент у Зеркала, должен был набрать необходимую для этого комбинацию.

Чтобы выключить его, нужно одновременно нажать три кнопки… и сделать это можно пальцами одной руки. Кейт прикоснулась ко всем трем камням, и сразу же Драконы, заточенные в Зеркале Душ, потянули к ней из облака света призрачные ладони, стараясь добраться до ее глаз, сердца, пытаясь схватить ее горло несуществующими оскаленными зубами. Одни вопили, другие возносили мольбы, третьи предлагали ей все, что угодно, только бы она вернула их в прежние тела, к прежней жизни. Они обещали исправиться, обратиться к добру и сделать Калимекку по-настоящему счастливым городом.

Щелкнули все три кнопки.

Кейт отняла от Зеркала руки, три камня погрузились в его металлическую плоть. Ей было известно, что такое положение они сохранят лишь несколько мгновений. Приказав себе успокоиться, она заставила себя погрузить руку в самую гущу воющих призраков, чтобы дотянуться до низа чаши, и отыскала там камень со знаком ничто. Спрятавшийся под краем одного из лепестков небольшой оникс был почти незаметен для глаз несведущего человека.

Она нажала на него, и все призраки одновременно взвыли:

– Нет!

А потом свет, исполнявший свой величественный танец в сердце Зеркала Душ, померк. И разом исчез.

А с ним без следа исчез и запах жимолости и тлена. Исчезло ощущение зла. Не чувствовалась более тяжесть присутствия Драконов, посмевших объявить весь мир своей добычей и целую тысячу лет лелеявших мерзкие замыслы…

– Их больше нет, – сказала Кейт, вдруг заметив, что по щекам ее текут слезы. – Все кончено. Мы победили.

Победили , согласился Дугхалл. Драконы выброшены из нашего мира. Но какую цену мы заплатили за их изгнание! В городе уже оплакивают новых погибших. И если мы не уничтожим это Зеркало, нас ждет еще худшее.

Вернувший себе человеческий облик Криспин, одетый в свои кроваво-красные шелка, шагал сквозь толпу по Шелковой улице. Мужчины и женщины расступались перед ним, знаки принадлежности к Семье действовали словно таран – их нельзя было не заметить, как невозможно было не проявить к ним должного внимания. Добравшись до лестницы, ведущей к жилью, снятому им для Алви, он в один миг взлетел наверх, перешагивая сразу через три ступени.

Еще не открыв дверь, он уже знал, что обнаружит там, ибо снаружи припахивало кузеном Ри. Криспин зарычал и распахнул дверь, надеясь все же отыскать там что-нибудь, что подскажет ему, куда увели его дочь.

Она была здесь в безопасности. Если бы он очнулся пораньше, если бы бежал быстрее, то мог бы опередить своего проклятого кузена. И Алви сейчас находилась бы там, где ей положено. Теперь же… теперь она сделалась пленницей, заложницей. Ведь Ри ненавидел Криспина столь же глубоко и страстно, как Криспин ненавидел Ри. Наверняка он будет мучить и пытать девочку, может быть, даже убьет ее, чтобы нанести Криспину удар побольнее.

Впрочем, подумал Криспин, Ри никогда не обнаруживал стремления к власти. Он избегал семейной политики и всегда держался в стороне, пока другие дрались за места в иерархии Волков. Он старался произвести впечатление человека, стоящего выше всего этого… Криспин, однако, полагал, что Ри просто не хватает смелости, чтобы, пролив немного крови, продвинуться вверх.

Возможно, какое-то время Алви ничто не будет угрожать.

Криспин вошел в квартиру. Следов насилия, запахов страха он не обнаружил. Женщина, которую он нанял ухаживать за девочкой – через посредников, проклятие, поскольку это казалось в то время наиболее разумным, – уже ушла, и в доме царили чистота и порядок. Записки тоже нет – ни от Ри, ни от Алви. Девочка вполне могла поверить, что Ри и есть ее отец, а этот мерзавец легко мог обмануть ее, чтобы добиться ее покорности.

Криспин поспешил на улицу, идя по запахам, оставленным Ри и Алви. Сбежав с лестницы, он направился по следам беглецов, с силой раздвигая толпу. Люди оглядывались на него, и он заметил, что обращенные к нему мужские и женские лица холодны и враждебны.

Если ему не удастся догнать их, придется вернуться и с пристрастием допросить здешнюю публику. Возможно, кое-кто из них заметил что-нибудь существенное.

След вел по улице в сторону, противоположную той, откуда он пришел сюда, и уходил на юго-восток. Оставив Торговый квартал, он оказался в районе Пелхемме, куда ни один человек в здравом уме ребенка не поведет. Но здесь, на весьма оживленном перекрестке, след вдруг исчез. Пробившись сквозь плотный поток повозок и обойдя перекресток кругом, Криспин не обнаружил следов Ри и Алви.

Значит, они сели в наемный экипаж, который мог увезти их в любую сторону, в любой уголок Калимекки. И теперь чем больше времени он потратит на поиски следа, тем труднее будет ему найти их.

Криспин остановился, стискивая и разжимая кулаки, ощущая, как впивающиеся в ладони аккуратно подстриженные ногти превращаются в жесткие и острые орудия убийства. Ему хотелось растерзать Ри, сейчас же, без промедления, но нужно было терпеть, ибо тот временно находился вне пределов досягаемости. В этот момент Криспин заметил прячущиеся в тени силуэты, ощутил на себе их внимательные взгляды. Так, так! Кто-нибудь из здешних подонков, из этого человеческого отребья, живущего в этом районе, мог видеть их. Молодой человек из Семьи в обществе очаровательной девочки в этой части города после наступления сумерек… Какая-нибудь местная шлюха или один из этих уличных шакалов расскажет ему, куда направились его дочь и ее похититель.

Криспин двинулся в сторону одного из силуэтов, ощущая исходившие от человека запахи голода, злобы и предвкушения; услышав, как участилось дыхание этой сволочи, как тихонько лязгнул кинжал, извлеченный из ножен, он усмехнулся.

– Мой добрый господин, – произнес он, вступая в пределы уличной тьмы, позволяя крошечной капельке своего гнева выскользнуть из-под контроля, разрешая своим ладоням – и ничему более – отдаться во власть нахлынувшего прилива Трансформации. – Смею надеяться, что ты желаешь помочь мне.

Свирепо улыбаясь, мужчина шагнул навстречу Криспину, выставив вперед длинный кинжал.

– Я те щас помогу… перебраться в могилу, миляга. Щас ты у меня отправишься куда надо: звать Семью здеся некому.

Криспин расхохотался и выпустил когти. И вдруг небо вспыхнуло синим огнем и сокрушительная волна чар прокатилась над ним и сквозь него, а за ней нахлынула тьма, что была чернее самой черной из ночей, она навалилась на него, ослепив, оглушив и бросив на землю, как быка на бойне.

Падая, Криспин ощутил короткий укол в бок. Потом боль повторилась снова и снова. «Подонок убивает меня! – успел он подумать. – Этот сукин сын закалывает меня кинжалом!»