— Я привык к еще более скромной пище, — сказал я и принялся есть без дальнейших церемоний.

Наступило молчание. Раз или два моя хозяйка выходила и снова возвращалась, чтобы взглянуть, не нужно ли мне еще чего-нибудь.

Военные приготовления, видимо, весьма интересовали ее. Мне показалось, что она наблюдает за ними с волнением и нетерпением. О ком или о чем она беспокоилась? Об Уа-ка-ра? Какое отношение имела она к вождю? Если охотница была его пленницей, ей не разрешили бы отлучаться так далеко от места стоянки. Может быть, она его жена? Но отдельный вигвам, а также то, как он с ней обходился, исключали такое предположение. Кто же она?

Я жаждал услышать историю загадочной девушки, но случай еще не представился.

— Боюсь, что они опоздают, — сказала она, вернувшись. — Красный столб только что вбит, и танец войны продлится целый час. Совершенно ненужный обряд, простое суеверие! Сам вождь не придает ему никакого значения, но его воины без этого не пойдут в бой… Слушайте! Они начали петь.

Я услышал тихое, протяжное пение. Постепенно оно становилось все громче и громче. Время от времени хор умолкал, и тогда доносился только одинокий голос, вероятно, повествовавший о каком-нибудь подвиге, чтобы вдохновить воинов на новые героические деяния. Затем следовал взрыв громких, яростных криков.

— Это боевая песнь, под которую они пляшут, — пояснила охотница. — Вы можете отдыхать, пока она не кончится. Но потом уже не мешкайте — воины сядут на коней, как только завершат обряд.

Девушка села на одну из бизоньих шкур, устилавших пол шатра, и задумалась. Взглянув на нее, я вновь уловил сходство с той, о ком так много думал.

С каждой минутой охотница все больше возбуждала мое любопытство. Я чувствовал непреодолимое желание услышать историю ее злоключений.

— Вы обещали мне рассказать о себе, — напомнил я.

— И выполню свое обещание при условии, о котором уже говорила вам.

— Что же это за условие? Если оно выполнимо, я готов принять его.

— Выполнимо, хотя затруднит вас гораздо больше, чем вы ожидаете. Вы сказали, что намерены вернуться в Штаты. Не возьмете ли вы меня с собой?

— Охотно, — удивленно ответил я. — Но… боюсь, что сейчас это невозможно.

— Потому что ваше путешествие еще не кончено? Или вы имеете в виду что-нибудь другое?

— Увы! Я не знаю, когда и где оно может кончиться!

— Странно! Но ведь в конце концов вы собираетесь вернуться в Штаты? Позвольте мне сопровождать вас.

Ее просьба на несколько мгновений лишила меня дара речи.

— О, не отказывайте мне! — продолжала она умоляющим голосом. — Я буду заботиться о вас, охотиться для вас, делать все, что угодно, но оставаться здесь я больше не могу… Несмотря на всю их доброту — а они действительно по-своему добры ко мне, — у меня нет больше сил жить здесь. Я так стремлюсь вернуться в цивилизованное общество… Вы не можете себе представить, как мне хочется видеть…

Она замялась.

— Кого? — спросил я.

— Сестру, милую сестру, которая нежно любит меня. Мне же она дороже жизни. Ах, только расставшись с ней, я поняла, как она мне дорога.

— А когда вы расстались с сестрой?

— Шесть месяцев назад я покинула ее и уехала, обманутая негодяем. Мне они кажутся шестью годами. Я не могу больше выносить эту дикую жизнь. Юты уважают меня, они гостеприимны и делают для меня все, что в их силах, но я несчастна. Скажите, что вы поможете мне вырваться отсюда!

— Я с удовольствием исполню ваше желание. Но индейцы… они… то есть он согласится ли отпустить вас?

— Кто — он?

— Уа-ка-ра.

— О да! Он сказал мне, что я могу уехать, как только представится случай! Благородный вождь! Он честно сдержал свое слово, данное тому, кого уже больше нет.

— Кому же это?

— Тому, кто спас мне жизнь… Смотрите! Вождь идет сюда. Боевая песня окончена. Я расскажу вам все потом. Надо спешить, иначе воины отправятся в поход без нас.

— Неужели вы собираетесь их сопровождать?

— Женщины последуют за отрядом, чтобы заботиться о раненых. Я поеду с ними.

Послышался голос вождя, Уа-ка-ра звал меня присоединиться к нему и его воинам. Это прервало наш разговор, который, ничего, в сущности, не объяснив, только еще больше заинтриговал меня. Но не время было предаваться бесплодному любопытству. Я снова вспомнил об отчаянном положении моих товарищей и о своем долге. Торопливо покинув охотницу с надеждой вскоре вновь увидеть ее, я вскочил на своего коня и присоединился к воинам. Они вихрем понеслись вперед.

Мы мчались во весь опор. Несмотря на явное превосходство моего коня, я едва поспевал за своими новыми союзниками. Их лошади, привыкшие к почти непроходимым дорогам, стрелой летели сквозь спутанные кустарники и карабкались по острым, скользким скалам с уверенностью горных баранов.

Не останавливаясь, мы неслись галопом вниз по ущелью, там, где я один едва ли рискнул бы проехать и шагом. Вскоре показалось то место, где я встретился с охотницей. Ее пес все еще охранял убитое животное. Он лежал около барана и только зарычал, когда наш отряд вихрем пронесся мимо него. Никто не остановился, чтобы отнять у него добычу. Вступив на тропу войны, индейцы обычно не занимаются охотой. Считается, что голод порождает доблесть, увеличивая находчивость и отвагу.

Бешеная скачка показывала, что индейцам не терпится встретиться с врагом.

Но их гнало не стремление помочь мне и моим товарищам. Давняя наследственная вражда, более старая, чем сами воины, существовала между племенами юта и арапахо. При Уа-ка-ра и Кровавой Руке она достигла своего апогея.

Тем не менее юты не собирались бросаться в бой очертя голову. Их вождь был искусным военачальником, и я заметил, что он действует по заранее намеченному плану. Вскоре я понял, в чем этот план заключается: Уа-ка-ра собирался окружить врага.

Всех всадников он разбил на четыре равных отряда. Первый, под командованием самого вождя, должен был обогнуть утесы и выйти в долину через нижнее ущелье. В том случае, если бы арапахо попытались отступить к Арканзасу, отряд Уа-ка-ра преградил бы им путь. Второму отряду предстояло подойти по тем же утесам к определенному пункту, расположенному почти напротив холма. Там находилась расселина, по которой можно было спуститься в долину Уэрфано. Третьему отряду Уа-ка-ра отдал распоряжение занять позицию на противоположной стороне, где был такой же спуск на равнину. Четвертому отряду было приказано продвигаться тем временем по верхнему каньону и у его конца ожидать, пока остальные не достигнут назначенных им мест.

По условленному сигналу все четыре отряда должны были одновременно полным карьером броситься к холму и сомкнуться кольцом вокруг врага.

Условились, что сигнал подает первый отряд, так как ему предстоял самый дальний путь и к моменту его прибытия на место остальные, несомненно, уже достигнут своих позиций. Сигналом для начала атаки должен был послужить дым костра.

План был задуман хорошо, и, если арапахо еще не покинули долины Уэрфано, они никак не могли уклониться от схватки. Юты сразу же приступили к выполнению этого маневра.

Вблизи от того места, где я провел последние часы прошлой ночи, находилось незамеченное мною в темноте тесное боковое ущелье, по которому можно было выбраться из каньона. Окрестные горы были изрезаны глубокими расселинами, и юты отлично знали здесь каждую пядь земли. Вот почему они были уверены, что смогут окружить врагов, не столь хорошо знакомых с местностью и привлеченных сюда лишь надеждой на ограбление каравана.

Уа-ка-ра со своими воинами начал подниматься по боковому ущелью, а вслед за ним и второй отряд, который должен был занять позицию против холма, двинулся тем же путем, но несколько медленнее. Остальные отправились вниз по ущелью к верхнему каньону. Подъехав к нему, отряд, которому тоже предстояло занять позицию на утесах, отделился, чтобы подняться туда по тесному боковому ущелью. Последний же, то есть четвертый, отряд начал пробираться вниз по реке, там, где накануне за мной гнались индейцы. Мы с траппером находились в этом отряде, которым командовал второй вождь. Деревянная Нога сам вызвался участвовать в походе, желая свести старые счеты с арапахо, и поэтому он так же стремился в бой, как любой воин племени юта.