Золотыми буквами вписано в историю Великой Отечественной войны имя настоящего патриота, старшего майора государственной безопасности Годунова. Как и его товарищ И.Г. Старинов, А.В. Годунов был в числе советских военных специалистов, оказывавших интернациональную помощь героическим испанским республиканцам, а с первых дней Великой Отечественной войны находился на тех участках всенародной борьбы, на которых больше всего нужны были его знания, его опыт, его незаурядные организаторские способности и личное мужество. Всегда выдержанный, спокойный, рассудительный, Александр Васильевич был неизменно тактичен с окружающими, даже в сложных ситуациях не теряя присутствия духа, а склад его речи, несколько удивлявший слушателей, выдавал его происхождение: его отец и дед учительствовали в сельских школах, неся в крестьянские массы не только просвещение, но и революционные идеи. Эти идеи принёс в годы царизма на Балтийский флот и юный Александр Годунов, плечом к плечу со своими товарищами с первых дней Октября вставший на защиту молодой Советской Республики.

Когда над нашим городом нависла непосредственная угроза, Ставка Верховного Главнокомандования направила товарища Годунова в Орёл, наделив особыми полномочиями. Следующим утром жителям районов, находящихся на территории Орловского военного округа, было объявлено о создании Орловского оборонительного района. А.В. Годунов возложил на себя нелегкие обязанности командующего в тяжелейших условиях: не хватало бойцов, оружия, боеприпасов. Но коммунист Годунов, твёрдо помня слова товарища Сталина, что нет в мире таких крепостей, которых большевики не могли бы взять, был уверен, что любой город большевики могут превратить в крепость. Днем 30 сентября 1941 года он с отрядом чекистов прибыл в Дмитровск-Орловский, где буквально через несколько дней предстояло задержать бронированные гитлеровские полчища.

30 сентября — 1 октября 1941 года, Орел

Ага. Вот прямо сейчас, бегом и вприпрыжку. Кто "стремит полёт", а кто — с этими самыми "птицами" сношается в особо извращённой форме: "уши в масле, нос в тавоте, но зато — в Воздушном Флоте". Так говаривал давно, еще до войны, обрисовывая будущее нерадивых курсантов, Федор Иванович, зануда и сквернослов, зато настоящий военный пилот, хоть и в прошлом, а сейчас — отличный инструктор и просто хороший человек. Поэтому начальство ему все прощало, а курсанты-девушки были попросту в него влюблены. И она, Маринка, тоже… ну, самую малость. Что же до грубости — этим ее не отпугнёшь. Всю жизнь рядом с железнодорожниками, а они ещё и похуже сказануть могут, особенно если подвернешься под горячую руку.

В который раз за последние недели вспомнилась ехидная инструкторская поговорка — и снова стало обидно до слез. Не помогли ей ни полученное в тридцать второй школе — говорили, в одной из лучших в городе! — среднее образование, ни усидчивость на занятиях и целых восемь часов налёта в осоавиахимовском аэроклубе, где посчастливилось впервые подняться в небо. Потому как усталый, как будто бы ко всему на свете уже безразличный военком раз и навсегда определил Маринкину судьбу. "Без приказа женщин… да каких женщин! девчонок сопливых!.. — зашелся надсадным кашлем и отрезал со злостью: — Короче, в бой вас я не пущу. И никто не пустит! Хоть с самим секретарем райкома комсомола ко мне приходи". Знал ведь уже, наверняка знал, что райком закрыт — кто на фронте, кто в истребительном отряде. Ну да Маринка и сама не лыком шита!..

Все, чего удалось ей добиться в сороковой ежедневный визит, — так это первого и единственного сочувственного взгляда и подписи на заявлении о добровольном вступлении в ВВС РККА.

Она сразу почуяла подвох. И правильно почуяла. Ни быстрого истребителя, ни грозного бомбардировщика, ни даже тихоходного транспортника на долю Марины Полыниной не досталось. А достались ей служба в роте аэродромного обслуживания в родимом Орле, да нечаянные "радости" ремонта ушатанных поколениями аэроклубовцев У-2 и чуть менее измученных жизнью УТ-2. Что таить: подковырки ротных остряков достались тоже.

Хоть и собрался у них народ всё больше степенный, семейный, однако любители "проехаться" насчёт миниатюрности Маринкиного "теловычитания" и неловкости в работе с вверенной матчастью нашлись. Хотя Полынина и была единственной в роте девушкой, но никаких сальностей ей слышать не случалось: в первую очередь из-за того, что дядькИ-запасники были наслышаны об её военкоматовских мытарствах и прониклись уважением к упорству "мелкокалиберной девахи". Кроме того, что-то вроде шефства над Мариной взял на себя Егор Перминов, красноармеец аж девятьсот второго года рождения, бывший ЧОНовец, участник Гражданской, немало погонявший и банды кочи в освобождённом Закавказье, и басмачей в Туркестане… Так уж сложилось, что комиссованный из рядов по ранению бывший боец эскадрона особого назначения осел на жительство в Орле, где устроился смазчиком на "железку". Там он и задружился с отцом Марины, также бывшим пулемётчиком команды бронепоезда "III Интернационал" Одиннадцатой Красной армии.

С началом войны старый солдат добился в военкомате медицинского переосвидетельствования, и, в конце концов, был признан ограниченно годным по здоровью и подлежащим призыву в тыловое подразделение. Таким подразделением и стала ближайшая к городу рота аэродромного обслуживания. Так что Марина под отеческим контролем старого друга семьи чувствовала себя как за пазухой у отменённого товарища Христа.

Хотя и подсмеивались над ней сослуживцы, особенно в первый день, Маринка не то чтобы обижалась. Сама-то себя в зеркало видела, а то как же! И понимала: трудно сдержать улыбку, когда ты видишь эдакую тоненькую куколку, облачённую в гимнастёрку, где между воротником и шеей можно продеть кулак, а в каждую штанину защитных шаровар — засунуть обе ноги разом? У каптёра нашлись ей по размеру только пилотка со звёздочкой да солдатское бельё — две пары бязевых рубах с мужскими подштанниками. Предметы дамского туалета, как он сразу же предупредил с нарочитой суровостью, концепцией вещевого снабжения Красной Армии не предусматривались. Маринка спорить не стала, хотя знала, что были на снабжении и форменные платья, и юбки. Но это ж для комсостава! А она, красноармеец Полынина, для платья чином не вышла, а юбок на складе попросту не оказалось. Ну да и шут с ней, с юбкой: строевой-огневой подготовкой в ней заниматься не очень-то удобно, а уж ползать по-пластунски на КМБ или возиться в авиационном движке, до половины залезши в капот самолёта, — вовсе стыдобА!

Впрочем, с приведением обмундирования в божеский вид Марина справилась быстро: два вечера при свете керосинки подпарывала-ушивала-отглаживала примитивным рубелем свою солдатскую одежонку. Даже безразмерный рабочий комбинезон старого образца с чёрными костяными пуговицами на ее фигуре больше не смотрелся как провисший на берёзке парашют, а выглядел вполне аккуратно. Вот только обувь… Хоть и сильна, хоть и славна Красная Армия, хоть и много у неё самолётов, танков, пушек — а всё ж-таки не хватает у неё казённой обуви на ногу тридцать второго номера… Самые малоразмерные ботинки, которые удалось отыскать каптёру, оказались тридцать восьмого и выглядели на Маринкиных ножках как полуметровые игрушечные крейсера, продававшиеся в "Промтоварах" перед войной. Не побегаешь в таких, не промаршируешь — будто два утюга шаркают подошвами. И хоть в лепёшку расшибись, хоть в блин раскатайся — нет на аэродроме никого, владеющего сапожным искусством! Некому Марине в такой беде помочь… Вот потому и носила поначалу красноармеец Полынина, с разрешения комроты, разумеется, во внеслужебное время, парусиновые "тенниски", в которых явилась в военкомат.