Вторая очередь еще раз прошила дверь, разметывая по прихожей отщепки и еще раз достав податливое женское тело. На синем халатике, словно раздавленная журавина, выпятилось кровавое пятно. Неведомая сила адски встряхнула ее и бросила на недавно до блеска надраенный паркет.

В прихожей всплыли запахи пороха и теплой крови. Брод кинулся к Галине и сдуру, в слепой нервотрепке, начал ее трясти за плечи, будить, не соображая, что она уже в запредельном мире. Не докричишься, как не ори, как не ломай в безумном скрежете зубы…

Он отчетливо услышал нарастание оборотов автомобильного движка. Опустив голову Галины на пол, Брод рванулся к окну. Большой темный джип с зачехленной сзади запаской, и гроздью на фар, уходил от дома. Одной рукой Брод рванул на себя раму, другой — из кобуры «глок»… Уже прицелился, беря на опережение, как вдруг ехавший навстречу джипу автофургон заслонил цель и он понял — те, кто убили Галину, стали для него недосягаемыми. В отчаянии он изо всей силы саданул рукояткой пистолета по подоконнику, что, впрочем, не облегчило его душу…

В холодильнике он нашел непочатую бутылку коньяка и, сорвав с горлышка пробку-жестянку, жадно приложился к бутылке. Затем он надел пальто, сорвал со стены большой календарь-плакат и вышел на лестничную площадку. Вся дверь была в пороховой гари, он понял — стрельба велась в упор… Закрыв календарем изрешеченную пулями дверь, собрав валявшиеся на площадке и ступенях лестницы стреляные гильзы, бегом устремился вниз. Когда подбежал к своей машине, его словно ударило током — не подходить, опасно…

В Ангелово добирался на такси. Но когда он въезжал в Рождествено, в районе пекарни заметил тот же джип, припарковавшийся у коммерческого киоска. Брод попросил таксиста свернуть в ближайший проулок и через пять минут был возле своего дома.

Первым его увидел Николай. На Броде не было лица — маска мертвеца с безжизненным, блуждающим взглядом.

— Галина… Хотели меня, достали ее, — Брод тяжело стал подниматься на крыльцо.

Николай молча шел сзади. Он не знал как реагировать, он чувствовал свою вину, потому что не настоял, чтобы Брода сопровождала охрана.

В холле Одинец с Карташовым на диване играли в нарды. Брод упал в кресло. Он ощущал, как все кругом дичает и теряет смысл, и он больше никогда не услышит здесь дробь ее каблучков. Он молча плакал…

— Мцыри, — обратился Брод к Карташову, — лучше бы ты меня на вокзале не спасал…

Карташов поднял от доски голову.

— Что, Веня, стряслось? — спросил он.

Подошел Николай. Вместо Брода ответил:

— Застрелили Галину… Принесите кто-нибудь водки…

Одинец сбегал наверх и вернулся с двумя бутылками. Налил полные фужеры.

— Этого не может быть… — еле ворочая языком, вымолвил Карташов.

Его начал бить озноб, все вокруг стало нехорошо вращаться. Еще немного и он потерял бы сознание, если бы не глубокая затяжка сигаретой, а затем — фужер водки. Он пересел в кресло и подавленно ждал, что еще скажет Брод. А тот молчал. И в этом молчании был весь ужас утраты.

— Надо сейчас… сегодня выяснить — кто? И сразу же мочить без возврата, — сказал стоявший позади Брода Николай.

Карташов поднялся и вышел во двор. И не стал бороться с охватившими его чувствами: слезы непроизвольно текли по его обветренным щекам, унося в светлых каплях крохотную, но бесценную толику его жизни.

Брод, оправившись от первого удара, увидев Карташова, сказал:

— Сегодня с Саней привезите ее сюда. Похороним по-человечески, на нашем кладбище. А тех носков, которые ее убили, зажарим в печке, живьем…

— Но с Галиной могут возникнуть проблемы, — заметил Николай. — Ее могут хватиться ее родственники, в конце концов, есть же у нее какие-то друзья, знакомые…

— Но и полицию мы не можем привлекать, — ответил Брод. — Ты же не хуже меня знаешь, что после смерти Таллера следователь нас с тобой допрашивал… Я не думаю, что еще один труп, нафаршированный свинцом, не заставит их как следует это дело раскрутить…

— Так-то оно так, — засомневался охранник.

— Перестань, Никола! — воскликнул Брод. — Галина не москвичка, всего полгода как приехала из Калининграда. Детей у нее нет, родители живут где-то в Беларуси, бывший муж — алкаш, ему не до нее…

— В жизни всякое бывает… — поддержал Николая Одинец. — Свидетельство о смерти все равно нужно…

— А то я этого не знаю! — вспылил Брод. — У Блузмана свой эксперт, все будет оформлено, как надо. Конечно, ее можно было бы объявить без вести пропавшей, но для меня этот вариант не подходит. Поэтому все должно быть оформлено по всем правилам, — Брод сжал кулаки, лицо исказилось и он вышел из холла.

— Я его прекрасно понимаю, — сказал Николай, — когда я получил первый срок… А я только-только женился, тоже от души страдал.

Брод вернулся и все увидели, что он вполне владеет собой. Налил в бокал водки и без пауз выпил. Посидел, подымил сигаретой.

— Эта банда рядом, — сказал Брод, — когда я возвращался из центра, видел их джип… в Рождествено.

— Так какого же хрена, ты молчишь, Веня?! — взревел медведем Николай. — Эти слепни никуда не улетят, пока не напьются нашей крови… Или пока мы их не прихлопнем самих.

— Может, скажешь — как?

— Сегодня… нет, прямо сейчас надо провести разведку. Я с Одинцом поеду до Рождествено и там улицу за улицей как следует прошерстим.

— Сделаем зачистку, — подытожил Одинец.

— Даю ориентиры: пекарня находится на 1-й Муравской улице, — сказал Брод. — У этого джипа сзади запасное колесо в черном чехле, на котором написано слово «Форд». Естественно, по-английски, и буква «д» забрызгана грязью… Не считывается… Наверху — четыре или пять фар… Что еще вам надо?

— Разберемся! — Одинец поднялся с дивана, показывая, что готов к работе.

— Возьми, Никола, ключи от моей «ауди», я ее оставил у дома, где живет… где жила Галина… — Брод кинул охраннику ключи и тот на лету поймал их. — Только не забудьте заглянуть под днище…

Когда за Николаем и Одинцом закрылась дверь, Брод, обращаясь к Карташову, с тоской в голосе проговорил:

— Веришь ли, Мцыри, если можно было бы все, как будильник, открутить назад, я бы прожил совсем другую жизнь…