Утро следующего дня было морозным. Брод с Валентином приехал за ними на «шевроле». Карташов заметил: когда Брод закуривал, его руки слегка дрожали. Вероятно, с похмелья.

Перед тем как рассесться по местам, Веня провел инструктаж: без нужды стволы не вынимать, ни в коем случае не упустить Гудзя и постараться того разговорить… Одинец тут же отреагировал: «А до какой степени можно давить на дядю Федю?» «Пока не назовет координаты Бородавочника и не вернет мои деньги… » Еще Брод побурчал насчет бидонов с краской, которые до сих пор занимали место в салоне «шевроле».

На Строительную, улицу ?42 прибыли без двадцати семь. Карташов с Одинцом пошли на разведку — они направились тем же путем, когда в последний, для них драматический, раз приходили к Гудзю, преодолев забор с задней стороны дома. Однако ночью выпавший снежок осложнял дело: на его фоне легко просматривалось любое передвижение и, не исключалось, что те, кто охранял усадьбу, могли запросто их засечь. В саду с заиндевелыми деревьями было тихо и пустынно. Они шли гуськом — впереди Одинец и в трех шагах позади него — Карташов.

Одного из охранников, находившегося возле крыльца, взял на себя Одинец. Он подкрался сзади и вырубил его ударом кулака в затылок. Когда человек упал, и его короткоствольный автомат цокнул о покрытое изморозью крыльцо, Саня оттащил охранника за угол дома.

Брод с Валентином взошли на крыльцо и позвонили в дверь. Где-то в глубине дома залаяла собака. Долго клацали запоры, пока через приоткрывшуюся на цепочке дверь не раздался грубый, заспанный голос Гудзя.

— Кто там в такую рань?

— Федор Иванович, это я, Вениамин… Есть дело…

Однако за дверью наступила тишина и только хорошенько прислушавшись, можно было расслышать сдерживаемое от волнения дыхание хозяина дома. Тот, видимо, раздумывал, как поступить — принять столь ранних гостей или под благовидным предлогом отделаться от них.

— Ну это же я, Брод… Ты хочешь, чтобы я поклялся господом Богом? — в его голосе звучало нетерпение и еще что-то, что могло показаться Гудзю подозрительным…

Из-за угла показалась темная фигура еще одного охранника. Карташов переглянулись с Одинцом и тот юркнул за ближайший угол, чтобы зайти охраннику с тыла. Карташов же пошел к нему навстречу.

— Кого ищите в такую рань? — в голосе охранника прозвучало враждебное отчуждение.

— Не волнуйся, старик, пришли проведать Федора Ивановича… — Карташов уловил едва заметное движение руки охранника. Его кисть скрылась под левой полой кожаной куртки. Тот явно хотел прибегнуть к главному аргументу — вытащить из кобуры пистолет. Но из-за угла обрисовалась фигурка Одинца, который в два прыжка достал охранника и сбил его с ног. Он надел на него наручники и приковал к скобе, удерживающей водосточную трубу.

Они взошли на крыльцо и Брод тут же велел им выломать дверь. Это было не самое сложное задание: в течение трех секунд она слетела с петель, что однако не сделала доступ в квартиру Гудзя более свободным. За первой деревянной дверью их остановила металлическая, глухая и непроницаемая, как броня танка.

— Идите к окнам, чтобы он не дал дёру…

Карташов взял под контроль заднюю часть дома, Одинец же смотрел за окнами, выходящими из подсобных помещений. Валентин сходил к машине и вернулся с гранатометом и передал его Броду. Тот отошел к воротам и оттуда выстрелил в дверь. В воздухе запахло сгоревшим тротилом и металлической гарью. Подойдя к двери, он толкнул ее ногой и она тяжело отвалилась. На него кинулся дог и Брод, обороняясь, отмахнулся от собаки трубой гранатомета — пес, издав жалостливую руладу, помчался по лестнице наверх. Когда Брод вошел в прихожую, он увидел хозяина дома: тот стоял на площадке лестницы, держа в руках трехствольный «франкот»…

В помещение вошел Валентин. Обе руки его были глубоко засунуты в карманы пальто.

— Что, Веня, захотелось войны? — обнажая стальные зубы, спросил Гудзь.

— Да нет, я пришел за своим добром… Ты, наверное. слышал, что весной меня расконторили на Рижском вокзале?

— Что-то читал в газетах…

— А где тот, кто увез мой кейс с энной суммой денег?

— Кого имеешь в виду?

— Бородавочника, который на днях был у тебя на твоем юбилее.

— У меня было тридцать человек… Всех не упомнишь…

Брод шагнул к лестнице, но в этот момент один из стволов бельгийского «франкота» выстрелил — волчья картечь тугим узлом легла у самых ног Брода.

— Дальше этого не советую двигаться, — предостерег Гудзь. — У тебя, Веня, есть еще пару минут, когда ты со своей кодлой можешь унести ноги.

— Я пришел, чтобы взять свое. И заодно узнать — каким способом ты захватил власть в нашей фирме? Когда это произошло?

Гудзь с трудом сглотнул липкую слюну.

— Кто-то ведь должен быть настоящим хозяином. Таллер много пил и погряз в разврате… Ты, Веня, слабоват, мягкохарактерен, тоже пьешь… А произошло это давно, когда еще ни тебя ни Таллера в фирме не было. Строго говоря, не я к вам присоединился, а вы ко мне. И ваша фирма — это всего лишь необходимое прикрытие.

— Так где Бородавочник?

— Ты, видно, оглох… .Слышишь, к дому подкатили машины с моими хлопцами, и, боюсь, ты с этим парнем отсюда уже никогда не выгребешься.

Брод обратил лицо к Валентину и мотнул головой, указав на стоящего наверху хозяина дома. Молодость взяла свое: Валентин выпростал из-за пояса обыкновенный семизарядный наган и на вскидку и расстрелял обе ноги Гудзя. Тот выронил «Франкот», осел на пол, взвыл от боли.

— Где, Федя, мои бабки? — и Брод пошел вверх по лестнице. Подойдя к Гудзю, он взял его за седую шевелюру и поднял к себе его искаженное болью лицо. — Из-за тебя, поганыш, я поплатился своими людьми, так что, будь любезен, возвращай долг и побыстрее…

Гудзь рукой указал на заднюю комнату, через открытую дверь которой виднелся угол модерновой, орехового дерева секции… Веня прислушался: и верно — где-то снаружи дома урчали машины. Он подошел к секции и стал по очереди открывать дверцы, выдвигать ящики. Свой кейс с помутневшей монограммой он нашел в нижнем ящике, под барчиком. Он взял его в руки и, вернувшись к Гудзю, поставил кейс на перила. Снизу, не спуская с Гудзя взгляда, наблюдал Валентин. Скрипнула дверь и в помещение вошел Одинец.