Разговоры враз смолкли, слышны стали лишь шорох одежды и дыхание людей, и тогда девушка торжественно произнесла:

— Во имя Кали, Матери Вселенной и Высшей Богини!

Послышался женский вскрик — какая-то экзальтированная дамочка за ближним к сцене столом лишилась чувств; я остался невозмутим.

Индия, Кали и ее ритуальные душители последнее время не сходили с первых страниц газет, и вся богема буквально помешалась на этой теме, потому более выигрышного начала для выступления было не сыскать.

Черная Лилия плавно шагнула вперед, ее накидки колыхнулись и сразу опали, струясь по соблазнительным изгибам женской фигуры, и стало ясно, что банального танца живота ждать не стоит. Девушка постепенно ускоряла плавные движения, и вскоре в полумраке сцены начало казаться, будто удав на ее плечах превратился во вторую пару рук. Зал следил за выступлением как завороженный.

Глаза танцовщицы мягко светились в темноте, но едва-едва, большинство собравшихся, полагаю, даже не определили в ней сиятельную. Вне всякого сомнения, сейчас девушка использовала свой талант, но столь тонко, а возможно, и неосознанно, что мне не удалось ощутить никакого внешнего воздействия. Один лишь прилив сил. И ощущал его не я один.

Лица людей разрумянились, глаза загорелись восторгом. Какой-то господин даже попытался влезть на сцену, но бородатый швейцар сноровисто стянул его обратно и окатил водой из специально приготовленного ведра.

А потом Черная Лилия скользнула за кулисы, зал взорвался аплодисментами и свистом, а у меня разболелась голова. В ожидании выхода танцовщицы на бис я вытер с раскрасневшегося лица пот и заказал у индуса еще один бокал лимонада. Холодный, с колотым льдом напиток немного унял охвативший меня жар, но с духотой ничего поделать не мог. Закружилась голова.

На бис Черная Лилия не вышла, и зрители начали расходиться, я поставил стакан с недопитым лимонадом на стойку и тоже двинулся к выходу, но там обнаружился Невероятный Орландо. Мим пытался увлечь покидавших варьете людей и цеплялся со своими фокусами ко всем и каждому.

Попадаться ему на глаза и вновь становиться всеобщим посмешищем не хотелось, и я двинулся мимо сцены к черному ходу. Все вокруг словно заволокло туманом, пол качался под ногами, дышать удавалось через раз. Накатила тошнота, но я собрал волю в кулак, миновал уборную и свернул в служебный коридор, темный и безлюдный.

Бородатый швейцар возник, будто чертик из коробочки.

— Сюда нельзя! — заявил он и уперся широченной ладонью мне в грудь. — Назад!

Меня качнуло, в попытке удержать равновесие я облапил вышибалу и поначалу даже повис на нем, а потом осторожно опустил на пол и разжал стиснувшие толстую шею пальцы. Все вышло само собой, у меня и в мыслях не было лишать швейцара сознания, просто невыносимо хотелось выйти на свежий воздух. А еще — сильно кружилась голова.

Едва не теряя сознание, я перешагнул через швейцара и побрел к двери черного хода. Пол раскачивался под ногами все сильнее, и столь же сильно что-то раскачивалось в голове, поэтому в прохладу летнего вечера я буквально вывалился.

Словно рухнул из лодки в ледяную воду.

Раз — и хорошо…

Свет — это боль.

Я осознал это сразу, как только открыл глаза. И потому немедленно зажмурился, но боль не ушла. Она все глубже и глубже вгрызалась в голову, давила в темечко и стучала в виски.

А еще — позвякивание. Легкое позвякивание через равные промежутки времени, словно кто-то размешивал в стакане чай и ненароком задевал ложечкой стеклянные стенки.

Дзинь, дзинь, дзинь.

Позвякивание было даже хуже света. Казалось, еще немного — и у меня из ушей побежит кровь.

«Где я?» — Вопрос пробился через одуряющую боль и заставил взять себя в руки.

Где я, черт побери?! И как здесь очутился?

Я лежал. Лежал на мягком матраце и был укрыт простыней, а потому никакая это не кутузка, не притон и не подворотня, куда запросто может угодить опоенный непонятным зельем простак.

А что меня опоили, в этом не было никаких сомнений. В памяти зияли бездонные провалы, после завершения танца Черной Лилии я не помнил ровным счетом ничего. Духота вкупе с табачным дымом, возбуждением и нервным перенапряжением так подействовать не могли. Не иначе чертов индус подмешал что-то в лимонад.

Проше всего было открыть глаза и осмотреться, но, памятуя о недавнем приступе мигрени, я продолжал лежать со смеженными веками и прислушиваться к легким шорохам и тревожному позвякиванию.

— Вы проснулись? — спросил вдруг женский голос.

Я вздрогнул и открыл глаза. Голос был знаком. Раньше он казался более низким и волнующим, но изменился лишь тембр — человек был тот же.

«Черная Лилия?!» — промелькнуло в голове, и я с изумлением уставился на девушку, которая стояла у стола и длинной железной ложкой размешивала лимонад в кувшине из прозрачного стекла.

Высокая, стройная, черные волосы убраны в простую прическу, бледное лицо с тонкими чертами урожденной аристократки. Выбивались из общей картины лишь глаза, светлые глаза сиятельной; они смотрели на меня с неприкрытой насмешкой. Острые, проницательные, умные.

Домашнее платье строгого покроя с закрытыми плечами и руками нисколько не походило на откровенный наряд экзотической танцовщицы, но ошибки быть не могло. Я помнил этот взгляд. И помнил его по выступлению в варьете…

… Я вывалился из черного хода варьете в прохладу летнего вечера и едва устоял на ногах. Сильно шатало, кружилась голова, но свежесть уличного воздуха прогнала тошноту и прочистила сознание. Звон в ушах стих, стали слышны раздраженные голоса.

«Щелк!» — разложился вынутый из кармана нож.

Но голоса не приближались, и стало ясно, что это не засада, что ждут не меня.

Благоразумие заставило спрятать складной нож; я сделал несколько глубоких вдохов и зашагал по переулку.

Вокзал. Мне надо было на вокзал.

Но голоса звучали все отчетливей, а когда я осторожно заглянул за угол, то увидел, что проход перегорожен конным экипажем. Развернуться и уехать ему не давали двое громил. Один из бугаев перехватил поводья и свободной рукой наставил на возницу наваху, другой пытался распахнуть запертую изнутри дверцу.

Спиной ко мне стоял коротышка; он возился с установленным на трехногом штативе фотографическим аппаратом.

«Какого черта тут происходит?» — хотел было во всеуслышание поинтересоваться я, но вместо этого молча шагнул вперед. Настроения разговаривать не было…

— Ваш лимонад, — улыбнулась Черная Лилия, переливая напиток из кувшина в высокий бокал.

Пользуясь случаем, я слегка приподнял простыню и кинул под нее быстрый взгляд. Вопреки шальному предположению, на мне все же оказались кальсоны, и это обстоятельство не столько разочаровало, сколько заставило недоуменно наморщить лоб.

Да что здесь происходит? Картинка никак не складывалась.

А танцовщица спокойно подошла к кровати и протянула бокал.

— Прошу…

Памятуя о событиях вчерашнего вечера, принимать напиток из рук незнакомки не следовало, но всякая попытка сглотнуть царапала горло наждаком, поэтому я плюнул на осторожность и выпростал из-под простыни левую, лишенную татуировок руку.

Лимонад оказался в меру сладкий, с легкой кислинкой. Я сразу почувствовал себя живым.

Черная Лилия без тени смущения уселась на кровать рядом и принялась с интересом разглядывать меня.

— Идеально! — выдохнул я, отрываясь от бокала.

Танцовщица рассмеялась.

— Вчера ты очень подробно рассказал, как его следует готовить, — сообщила она и многозначительно добавила: — Прежде чем лишиться сознания.

Я откинулся на подушку и отрешенно уставился в потолок.

— Наверное, что-то съел.

— Или выпил, — поправила меня Черная Лилия, поднялась с кровати и вернулась к столу. — Или покурил? О нет! Судя по твоим венам, вколол.