Петерсон уже и так подошел к широкому угловому окну и как зачарованный смотрел на мерцающий блеск раскинувшегося внизу океана.

— Да, — вздохнул он, бросая ожидаемую от него реплику. — Вид величественный. Это вас не отвлекает?

Широкий песчаный берег тянулся в сторону Ла-Ойи, а затем изгибался, прерываемый скалами и пещерами, и уходил за мыс, покрытый пальмами. Вдали от берега виднелись группки любителей серфинга, они покачивались на своих досках, напоминая больших морских птиц.

— Если я замечаю, что не могу сосредоточиться, — засмеялся Кифер, — то надеваю гидрокостюм и иду плавать. Это освежает мозги. Правда, сейчас можно обойтись без костюма — вода довольно теплая. Она только тем юнцам кажется холодной.

Он показал на серфингистов в непромокаемых костюмах, которые, стоя на коленях, подгребали перед накатывающей на берег довольно большой волной.

— Раньше, до строительства многогигаваттных ядерных станций у Сан-Онофре, вода действительно была холодной. О, я уверен, что вам об этом известно. Так вот, деятельность ядерных станций привела к небольшому повышению температуры как раз на данном участке берега. И, естественно, к стимулированию водных форм жизни. Мы, конечно, за этим очень внимательно следим — это одно из основных наших исследований. Если температура еще повысится — изменятся некоторые циклы, но нам известно, что температура воды достигла максимума и вот уже в течение нескольких лет больше не повышается.

Кифер успокоился, когда заговорил о своей работе. Петерсон решил, что ему около пятидесяти. Вокруг глаз залегли морщинки, в жесткой черной шевелюре заблестела седина, но он казался крепким и худощавым. Кифер выглядел аскетом, правда, обстановка кабинета свидетельствовала об обратном. Петерсон успел отметить, с той смесью зависти и презрения, которая часто возникала у него в Америке, оливково-зеленый ковер, блестящую обширную поверхность письменного стола из розового дерева, разросшийся папоротник и паучник, японские гравюры на стенах, журналы с глянцевыми обложками на покрытом керамикой столике для кофе и, конечно, широкие окна с дымчатыми стеклами с видом на Тихий океан. На какое-то мгновение Петерсон представил себе тесный кабинет Ренфрю в Кембридже. Похоже, Кифер не кичился окружавшей его роскошью. Они сидели в креслах за кофейным столиком. Петерсон прикинул, что хозяин приложил много сил, чтобы поразить визитера, и пора показать, что это не произвело на него ожидаемого впечатления.

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил он, доставая сигару и золотую зажигалку.

— О.., я.., да, конечно, — засуетился Кифер. Он поднялся, приоткрыл большое окно, потом вернулся к столу и нажал на кнопку интеркома:

— Кэрри, принесите, пожалуйста, пепельницу.

— Извините, — сказал Петерсон. — Я считал, что в личных кабинетах разрешено курить, но, очевидно, я нарушил табу.

— Да нет, что вы! Пожалуйста. Просто я не курю и пытаюсь отучить от этого других. — Он улыбнулся Петерсону лукавой, обезоруживающей улыбкой. — И надеюсь, что вы тоже скоро прозреете в этом отношении. Я был бы рад, если бы вы, так сказать, пошли по моим стопам.

Дверь открылась, вошла секретарша и поставила пепельницу перед Петерсоном. Тот поблагодарил молодую женщину и машинально оценил ее физические данные. Получилось 8 по десятибалльной шкале. Петерсон понял, и это доставило ему удовольствие, что только его статус члена Совета заставил Кифера разрешить ему курить в своем кабинете.

Кифер примостился на краешке стула, повернувшись к Петерсону.

— Итак… Как вы оцениваете ситуацию в Южной Америке? — Он нетерпеливо потирал руки.

Петерсон, не торопясь, с наслаждением выпустил кольцо дыма.

— Положение еще не отчаянное, но очень серьезное. Бразилия теперь сильнее зависит от рыболовства из-за недальновидной политики вырубания и выжигания джунглей, которая широко проводилась десять или двадцать лет назад. А рыболовство серьезно пострадало от цветения водорослей.

Кифер еще больше наклонился вперед, подобно домохозяйке, которая сгорает от нетерпения услышать побольше сплетен и слухов. Сейчас Петерсон действовал уже автоматически. Он выложил то, что считал нужным, выудил у Кифера несколько сугубо технических данных, которые стоило запомнить. Петерсон разбирался в биологии лучше, чем в физике, а дела его здесь шли успешнее, чем с Ренфрю и Маркхемом. Кифер принялся описывать ситуацию с фондированием — конечно, в самых мрачных красках, но об этом никто не говорил по-другому, однако Петерсон сумел вернуть его к более важным темам.

— Мы считаем, что под угрозой находится вся пищевая цепь океана, — сказал Кифер. — На фитопланктоны влияют хлорированные углеводороды, в частности, те, которые используются для удобрений. — Он пролистал доклад. — Особенно это относится к манодринам.

— Что такое манодрины?

— Это хлорированные углероды, применяемые в инсектицидах. Они открыли новую нишу жизни для микроскопических водорослей. Это связано с появлением новых диатомовых водорослей, которые расщепляют своим ферментом манодрин. Содержащийся в таких водорослях кремний образует новый продукт, способствующий прерыванию нервных импульсов у животных. Разрываются ветвящиеся дендритные связи. Но, наверное, об этом уже говорилось на конференции.

— В основном разговор шел на политическом уровне — какие меры предпринять для преодоления теперешнего кризиса, и все в таком ключе.

— Какие же решения приняли по этому вопросу?

— Решили попытаться перебросить ресурсы, выделенные для эксперимента в Индийском океане, сюда, чтобы локализовать цветение водорослей. Правда, я не уверен, что это поможет. Там еще не закончили проверочных испытаний.

Кифер задумчиво барабанил пальцами по плитке кофейного столика, а потом спросил:

— Вы видели цветение?

— Я пролетал над ним. Отвратительное зрелище. Рыбацкие деревушки просто в ужасе.

— Думаю, мне нужно съездить туда, — пробормотал Кифер, обращаясь скорее к себе, чем к Петерсону. Он встал и начал ходить по комнате. — Знаете, у меня такое ощущение, что здесь что-то не то. — Да?

— Один парень в нашей лаборатории считает, что процесс будто изменяет сам себя. — Кифер помахал рукой, как бы отгоняя эту мысль. — Все это, конечно, только предположения. Если что-нибудь здесь прояснится, я вам сообщу.

— Прояснится?

— Сработает в наших экспериментах, я хотел сказать.

— Теперь понятно.

Петерсон покинул институт Скриппса позже, чем планировал. Он принял приглашение Кифера пообедать, чтобы завязать приятельские отношения — это всегда пригодится. Человеку становится сложнее возражать вам, если вы выпили и закусили в одной компании, вместе пошутили, какой бы скучной до этого ни казалась беседа.

Лимузин Петерсона и следовавший за ним по пятам автомобиль с охраной прибыли в центр Ла-Ойи. Там у Петерсона была намечена встреча в Первом федеральном сберегательном банке Сан-Диего — массивном, приземистом здании, окруженном кольцом различных магазинов. Петерсон даже начал подумывать, не приобрести ли какой-нибудь сувенир, как говорится, “для дома на память о войне”. В молодости он часто покупал подобные сувениры, но, немного поколебавшись, решил отказаться от этой затеи. В магазинах все очень дорого, и хотя курс доллара оставался неустойчивым, положение с фунтом казалось еще хуже. Об этом не стоило бы и задумываться, если бы в магазинах действительно оказались интересные вещи. Но покупателям предлагались различные безделушки, разукрашенные настольные светильники и аляповатые пепельницы. Петерсон поморщился и отправился в банк.

Управляющий банком встретил его у входа. Охрана Петерсона явно произвела на него сильное впечатление.

Да, конечно, его предупредили о визите мистера Петерсона. Да, разумеется, они произвели поиски в банковских записях. В кабинете управляющего Петерсон сразу же перешел к делу:

— Ну так как?

— Сэр, для нас это явилось настоящим сюрпризом, — очень серьезным тоном произнес управляющий. — Абонентский ящик с оплатой, оговоренной десятилетия назад. Это, знаете ли, нетипичная ситуация.